Личные вещи
Мы с фотографом «Огонька» Марком Штейнбоком в гостях у Толстых — Льва Николаевича и нынешнего директора усадьбы Владимира Ильича. Мы ходим по толстовскому дому, и, что приятно, на ногах не болтаются обязательные безразмерные музейные тапочки. Владимир Ильич, убирая налет «музейности», снимает веревки, обычно отделяющие посетителей от экспонатов...
Хозяин усадьбы
— Кем вы приходитесь Льву Николаевичу Толстому?
— Я его праправнук.
— Живете где-то недалеко от усадьбы?
— Поблизости, на другом конце деревни.
— Много ли вещей Толстого хранится в музее или большинство семейных реликвий передается по наследству из рук в руки?
— Подавляющее большинство вещей Льва Николаевича, конечно, находится в музеях — здесь и в московском доме в Хамовниках. Но кое-что есть и у нас, в семье. До недавней смерти моего отца у него хранились бокалы Ильи Андреевича Толстого, деда Льва Николаевича. Это удивительно старые бокалы с вензелем «IT» — Илья Толстой. Знаменитые бокалы, описанные Толстым в «Войне и мире» как бокалы с вензелями в семье Ростовых. Семья Ростовых была как бы прототипом семьи Ильи Андреевича.
— Вы говорите «были». Что с ними сталось?
— Год назад пожар полностью уничтожил наш подмосковный дом, где жил отец. Это была наша подмосковная «Ясная Поляна» — дом выстроил дед, вернувшись в 1945-м из эмиграции. Он получил участок в подмосковном колхозе, в котором работал. Усилиями нескольких поколений этот дом стал большим домом нашей семьи, где хранились семейные реликвии — библиотека, портреты, вещи, связанные с историей нашего рода. Во время пожара кое-что удалось оттуда вытащить, но очень мало. Бокалы эти спасли. Сейчас они и все, что удалось спасти, находятся у второй жены моего отца. У каждой ветви семьи Толстых оставались какие-то семейные реликвии.
— А что у вас?
— У меня пока ничего. Но я надеюсь, что-то попадет и ко мне.
— С чего началось осознание своей принадлежности к семье Толстых?
— Когда в школе «проходили» произведения моего прапрадеда, я почему-то этого стеснялся. А серьезное ощущение причастности к Толстым у меня возникло уже здесь, в «Ясной».
— Вы, наверное, читали его и в рукописях?
— И в них тоже. Но в рукописях множество правок, их довольно сложно читать.
Толстовский дом
— У вас есть связка ключей от хозяйства?
— Это далеко не все ключи. Все носить в кармане очень тяжело, поэтому я беру с собой самые необходимые. А у Софьи Андреевны, жены Толстого, ключей было штук полтораста — довольно внушительная хозяйственная связка.
Кстати, дом, в котором родился Лев Николаевич, не сохранился. Мы сейчас находимся в одном из флигелей, куда переехала семья после возвращения Толстого из Севастополя.
— В музеях у меня иногда возникает ощущение поддельности и театральности — «дурят нашего брата»...
— В «Ясной Поляне» вы можете быть совершенно спокойны: вас не дурят. Уникальность ее в том, что здесь нет ни одного муляжа, все подлинное. Все эти вещи во время Великой Отечественной войны были вывезены в Томск, а потом вернулись.
...Это КОМНАТА ДЛЯ ГОСТЕЙ. Видите, обычная кровать — железная, неудобная. Но я не знаю, найдется ли еще в мире подобная, на которой в разное время переночевало бы такое количество великих людей: Чехов, Репин, Крамской, Короленко, Леонид Андреев, Николай Ге, Мережковский...
...Это самая большая комната в доме, ЗАЛА, которую пристраивал уже Толстой по просьбе Софьи Андреевны, когда количество детей и гостей в «Ясной» стало разрастаться. А вот эту книгу подарила Льву Николаевичу его тетка, фрейлина императорского двора. Книга составлена по дням года, и по ней можно узнать, что ждет тебя в определенный день. Если к Толстому приезжал гость, то ему обязательно открывали эту книгу и читали...
— А вы себе открывали?
— Да. Но что — не скажу.
— У Толстого было тринадцать детей, почему же нет ни одной детской комнаты?
— Потому что интерьер дома воссоздан по 1910 году, это последний год жизни Льва Николаевича, и тогда все в доме выглядело именно так — дети уже выросли.
...КАБИНЕТ. На этом кожаном диване родился Лев Николаевич, несколько его братьев и одиннадцать из тринадцати его детей. Это какой-то счастливый диван по части рождения детей. Дело в том, что старшая дочь Толстого, поздно выйдя замуж, не могла родить живого ребенка. У нее пять раз рождались мертвые дети. И в ее шестую беременность мать Софья Андреевна настоятельно просила ее приехать в «Ясную», чтобы родить на этом диване. Родился живой ребенок — Таня, любимая внучка Льва Николаевича.
...ГАРДЕРОБНАЯ пока закрыта для посетителей. Вот эту медвежью доху Толстой купил на гонорар от «Анны Карениной». Тогда он подарил Софье Андреевне перстень с бриллиантом, а себе, по настоянию жены, эту доху.
Он любил простую, удобную, но очень качественную одежду. Видите, франтоватые клетчатые ботинки — это ему тоже было не чуждо — он заказывал обувь у хороших английских или французских портных.
— Здесь масса потрясающе модных вещей. А какой крой у этого плаща!
— Мне хочется сделать выставочную коллекцию личных вещей Толстого. Рядом будут фотографии, где он снят в этих вещах.
— А вот эту одежду он, наверное, очень любил, потому что она заношенная.
— Да, он был консервативен и любимые вещи занашивал до дыр.
— У меня давно возник вопрос, который я задавала разным людям, но толком никто на него не ответил: «толстовка», одежда, называется так потому, что ее носил именно Лев Толстой, или просто потому, что она сшита из грубой ткани?
— Насколько мне известно — я не могу претендовать на абсолютную истину — название произошло именно из того, что ее любил носить Лев Толстой. Прежде у этой одежды не было названия.
...В КОМНАТЕ СОФЬИ АНДРЕЕВНЫ очень много фотографий. Самая большая — портрет ее последнего сына Ванечки.
— Его называли ангелоподобным Ванечкой, — рассказывает Владимир Ильич. — Как-то он подошел к Софье Андреевне и спросил: «Мама, а правда, что дети, которые умирают, не дожив до семилетнего возраста, становятся ангелами?» Она говорит: «Правда, Ванечка. А почему ты об этом спрашиваешь?» — «Через месяц мне исполнится семь лет, значит, я никогда не стану ангелом...» Вскоре Ванечка заболел и умер, не дожив до своего семилетия одну неделю...
— Вы когда-нибудь оставались в толстовском доме совершенно один?
— Иногда мне сотрудники говорят, что надо бы остаться здесь переночевать, чтобы исполниться дополнительной силой рода. Но я такой потребности пока не чувствую.
Толстые возвращаются
— Для «Ясной Поляны» я человек пришлый, приезжий. Большую часть жизни прожил в Москве, по образованию журналист. И ничего в своей жизни я менять не собирался. Произошло все достаточно случайно. «Ясная Поляна» оказалась в очень сложной ситуации, нас как бы призвали яснополянцы.
— Вы можете заявить свои права на фамильную собственность...
— Мне и в голову это никогда не приходило. Владеть этим имением как частной собственностью просто невозможно.
Вообще, имело бы смысл говорить о «Ясной» не как о музее-заповеднике, а как о помещичьей усадьбе. Ведь усадьба — отдельный мир. Вся культура России прошлого века вышла из усадьбы — Тургенев, Баратынский, Бунин... Мне хотелось бы постепенно убрать искусственные наслоения, связанные с музейной жизнью, возродить традиции русской усадьбы.
— Но ведь в усадьбе был барин, работодатель. А сейчас чем, например, смогут заниматься жители прилегающих сел?
— Я не считаю себя барином, но работодателем окрестных жителей в настоящий момент являюсь я. Все, кто работает в нашем музее, местные жители...
Здесь же, кстати, я познакомился со своей женой. В первый месяц своего директорства принимал ее на работу как «молодого специалиста». 1 марта прошлого года у нас родился сын Андрей. Он коренной яснополянец, первый из мальчиков-Толстых, родившихся здесь в XX веке. В дом Толстого мой сын приходит как к себе домой. Для него это не музей, а дом его предков. Ну, как человек приходит в гости к своей прабабушке, например.
В день, когда родился сын, я шел на работу, а окрестные жители останавливали и спрашивали: «Ну как поживает будущий директор?..» Я понял, что судьба Андрея предрешена уже самим фактом его рождения в «Ясной». Толстые сюда возвращаются.
Ольга ЛУНЬКОВАФото М. Штейнбока