Куда уходит книжный шкаф
Экраны нашего детства
У меня готов рассказ о прелестных детишках, которые творят свои маленькие мирки. Официально это называется «экранное творчество детей» (мультики, клипы, репортажи, придуманные и снятые детьми непосредственно); до сей поры я не знала, что в разных концах страны занимаются столь удивительным делом. Этим летом они собрались на Первый международный кинофестиваль. Однако прежде чем я дам вам эту конфету, предложу не слишком сладкую пилюлю.
В рамках детского фестиваля была проведена взрослая конференция: «Ребенок в культурном пространстве современного мира». В напряженной духоте ученые и педагоги столь резко отзывались об этом самом культурном пространстве, что казалось: детская душа (вполне, впрочем, условная посреди социологических выкладок) теряется и исчезает наподобие ежика в тумане. Общеизвестно, что в массе своей дети перестали читать, авторитет старого учителя свелся к нулю и двум десятым, а новая формация пытается заработать репетиторством, эт цетэра. А вот, скажем, глаз нынешнего ребенка, натренированный компьютерной игрой и эпилептическими западными мультфильмами — «Белоснежка и семь гномов» не в счет, ее уже и не смотрят наши малыши, — наверняка может без усилий заглотить куда больше визуальной информации, чем глаз взрослого, которого стремительные перипетии и перемещения с первой же минуты ставят в тупик. Не знаю, прогресс ли это, поскольку привыкший к быстрой смене картинок взгляд ребенка вязнет в печатном тексте. Можно считать, уже свершилась некая культурная революция, о которой так долго никто не говорит. И на наш век может прийтись вытеснение телевидением газет (их уже сейчас берут в руки, несколько тоскуя; кстати, все больше верстка изданий, да и сами тексты, неуловимым образом начинают напоминать видеоклип). Сладкий, множество поколений манивший запах с хрустом раскрываемой книги стоит на одном из последних мест в череде местных удовольствий. Кажется, кинематограф стал-таки важнейшим из искусств.
Сценарист Юрий Арабов долгое время занимался «физиологией кино» и сделал вывод: «Мы переживаем крах двухтысячелетней цивилизации, в начале которой было слово. В мире происходит переход от слова к визуальному сигналу. Магия кино не зависит от какого-либо смыслового наполнения зрелища; в лучшем случае слова — это необязательный гарнир к картинке». Можно было бы блеснуть эффектной мыслью о развитии по спирали: абсолютно изменившись, кино снова рискует сделаться немым. Между прочим, когда только появился кинематограф, психиатры и психологи чрезвычайно им увлеклись и с азартом свидетельствовали: источник света, то есть киноэкран, порабощает волю, а череда черного и белого приводит к эпилептическим припадкам. Либо доктора были действительно очень азартны, либо — как изменился мир: старое доброе кино навевает умиротворение. Теперь будоражат цветные пятна. Ю. Арабов: «Массовая душа в кинозале требует насилия. И даже кадр с вывернутыми кишками может вызвать положительные эмоции, будучи повторен несколько раз в определенном контексте». Хочется добавить: в определенном культурном контексте.
Сейчас, впрочем, не очень правомерно говорить и о засилии кинематографа: зрелища переместились на маленькие экраны видеомагнитофонов. Думаю, этот сжатый экранчик куда больше порабощает мозги, чем самый что ни на есть широкий формат: он становится, как и компьютер, частью быта, въедается в него. Борьба бессмысленна: новое поколение от этих визуальных сигналов не отвратишь. Да и старое погрязло. Домохозяйки скучают по рекламе, некогда навязшей в зубах, если она вдруг исчезает. Воистину, кадр с вывернутыми кишками может полюбиться...
Скорее по наитию, чем по продуманному плану спасения, организовывались детские кинообъединения и этот детский фестиваль. Здесь нет никакого противоречия: врага побивают его же оружием. Ребенок, знающий, как это сделано и сам могущий сделать кое-какое кино, не будет безгранично доверчив; а кроме того, он поймет, как можно было БЫ сделать. И делают они все по-своему. Уже — по-своему, некоторые даже в неполные четыре года. У них нет никакого желания снимать римейк «Тома и Джерри».
Выступления на этой конференции руководителей детских студий и учителей-новаторов, непосредственно связанных с детьми, их живыми умами и мордашками, были проникнуты общей печалью и вызывали образы почти поэтические: маленьких оазисов посреди довольно мрачной пустынной местности. Я не буду рассказывать конкретные истории конкретных подвальчиков, в которых некогда располагались детские клубы, а теперь — какие-нибудь невнятные прилавки. Но учитывая все это, перестаешь верить в возможность обратить статистику в пользу детей. При этом, когда самарский учитель Юрий Сергеевич Воеводин (имеющий, не могу не сказать, более десяти специальностей, заслуженный работник культуры, учитель года — 95) в качестве иллюстрации к методам обучения показывает пятиминутный фрагмент урока рисования, хочется немедленно попроситься обратно в детство. Не видя этого, трудно оценить идею (что ни говори, а изображение есть изображение): дети рисуют на снегу. Этюд словно из счастливого и беззаботного младенчества писателя Набокова. Снег тает, рисунок меняется. Снег растаял — осталась одна акварель... Простор поэтам для метафор, простор и радость детским глазам. Совершенно самодостаточное, бескорыстное творчество: на стенку не повесишь...
Теперь о самом фестивале. Собранные вместе, эти маленькие студии создают впечатление новой реальности, совершенно непохожей на реальность последней компьютерной суперигры и при этом не навевающей воспоминаний о псевдоэнтузиазме дражайшей пионерии. «Мы собираемся с ребятами в горы, — доверительно сообщил мне Григорий Чигогидзе, руководитель очень старой, почтенной и мудрой тбилисской киностудии. — Они хотят поставить памятник Чарли Чаплину». Пойманная мной белобрысая девочка на вопрос, чем она в жизни занимается, ответила недоверчиво и хмуро: «Как чем? Мультиками из соломки...» А старшеклассники одного далекого города всерьез снимают репортажи на темы вроде «Чиновник в России», «Самое дешевое в России мясо»... Дети помладше снимают в основном мультфильмы. После просмотра нескольких мультиков, снятых маленькими детьми, с великим скепсисом относишься к профессиональной мультипликации: почти никогда такой бесхитростности, убедительности и беззащитности там не увидишь.
При Московском детском фонде работает школа-студия — серьезнейшее заведение с серьезными дисциплинами; и при этом волшебное место, где ребенок первым делом дарит жизнь любимой игрушке (несбывшаяся мечта множества детей). Юрий Чернов, выпускник ВГИКа и директор этой школы, рассказал о мальчике, постоянно притаскивавшем на занятия своих квадратноглазых роботов и пытавшемся оживить этих своих любимцев. После нескольких уроков мальчик принес железячку под названием Человек-паук. «Зачем ты принес паука?» — спросили беднягу. «Но он же Человек!» — взмолился ребенок (и поди пойми, то ли это влияние современного ему культурного пространства, то ли частная сентиментальная привязанность).
Дети, из нескольких неровных линий создав на экране трехсекундное движение (уточка плывет и с беззвучным плюхом ныряет), долго не могут им насладиться, и чуткий педагог записывает фрагмент раз десять подряд (и каждый новый уточкин нырок сопровождается все тем же дружным ахом и изумлением чуду); однако любимейшее детское дело — создание титров и названий к этим двухсекундным чудесам: «Снеговик по имени Гога», «Потеря яблока», «Ежик ищИт грибы», «Новый русский Колобок» — кстати, произведение удивительно концептуальное: в мгновение ока Колобок снимает с себя все приметы новорусскости и оказывается существом бессловесно-невинным, как заря кинематографа.
Еще дети делают подвижные аппликации-перекладку, когда нужно собственной рукой сдвинуть лапку ежика, ищущего грибы: заснять — сдвинуть, заснять — сдвинуть — творческий процесс столь стремителен, что ребенок не успевает убрать собственную лапку и детские пальцы мелькают над ежиком, только добавляя магии.
Я рассказываю это так подробно, поскольку ничто так не завораживает, как творческий процесс. Произведения этих малышей в конкурсную программу фестиваля не попали. А то, что попало, — на редкость разношерстное. Дети снимают по сказкам Уайльда, стихам Тарковского и античным мифам, рисуют образы старой Москвы, вечернего Парижа, старого кладбища и ранней осени, рассказывают, как жили два приятеля-шнурка, как светлячок оказался непохож на соплеменников, как кубик претерпевал превращения; о жизни пишущей машинки, о кактусе и девочке, о воображаемом путешествии по карте мира, о букве «У». Дети снимают пародии на съемки фильма, пародии на детективы, боевики, мелодрамы и видеоклипы. О быстротекущем времени и иллюзорности жизни. О школе для глухонемых детей. О решетках, появившихся на половине городских окон. О слепой девочке.
Первый приз получила студия «Телекомикс», Харьков. Приз за лучший документальный фильм достался студии из Оренбурга за картину «Давайте дружить»; это интервью со слепой девочкой Ритой Петровой. Рите Петровой — приз «Девочке, которую мы полюбили». Приз «За одухотворенность» получила детская творческая мастерская «Возрождение» при Российской детской клинической больнице. За оригинальное решение в жанре мюзикла — студия «Пионерфильм» (Тбилиси) за «Муху-Цокотуху». Приз «За остроумие» отдан французам. Перечислить все награды — решительно невозможно.