Имя подельника убийцы Пушкина стоит 500 рублей
ЧЕРВОННЫЙ ВАЛЕТ
История дуэли Пушкина с Дантесом изучена во всех аспектах, за исключением одного. Нет окончательного ответа на вопрос: кто переписал и разослал Пушкину и его друзьям анонимный «Диплом историографа Ордена Рогоносцев», который привел Александра Серге-евича на Черную речку?
Мысль о том, что самая знаменитая дуэль русской истории носила характер если не политический, то публичный, первым высказал в своем хрестоматийном стихотворении Лермонтов: «Восстал он против мнений света один...»
О ссоре Пушкина с Дантесом и его отчимом Геккереном знал весь Петербург, но никто не предпринял попыток предотвратить трагедию; мало того, «большой бомонд» в большинстве был на стороне, скажем так, не Пушкина.
Современный исследователь последних лет жизни поэта С.Л. Абрамович считает, что «Пушкин знал почерки посланника и его приемного сына и не сомневался в том, что письма были переписаны другой рукой...»
Пушкин вышел на поединок, выражаясь нынешним языком, с киллером, нанятым теми, кто сочинил и чьей рукой был переписан оскорбительный «Диплом».
Чья же это была рука?
В 1927 году, после экспертизы А. Салькова, переписчиком пасквиля был назван князь П.В. Долгоруков. Этот вывод принимался за аксиому почти полвека, пока графологическая экспертиза, проведенная С.А. Ципенюком, не опровергла выводы Салькова как непрофессиональные. Возникла ситуация, когда отсутствие точных выводов вызывает у некоторых амбициозных пушкиноведов соблазн поразить мир своими «сенсациями». Вопиющий пример — недавняя книга Л.М. Аринштейна «Пушкин. Непричесанная биография». В ней организатором и вдохновителем дуэли назван Александр Раевский. Между тем у Раевского было алиби: он во все время дуэльной истории находился в Москве. Мне придется процитировать несколько строк из книги Аринштейна, чтобы, оттолкнувшись от них, обосновать свою гипотезу о подлинном исполнителе пасквиля: «Экспертизу проводил некто Сальков, бывший фельдшер, работавший после революции экспертом в уголовном розыске. Из серьезных людей ему мало кто поверил. Так, Г.В. Чичерин (в то время нарком иностранных дел) писал Щеголеву: «На почерк П.В. Долгорукова совсем не похоже...»
Свое письмо Чичерин отправил Павлу Елисеевичу Щеголеву, маститому пушкинисту, сразу после публикации в «Огоньке» в 1927 году факсимиле анонимного пасквиля. В книге Аринштейна письмо приводится фрагментарно — в угоду его версии.
Приведу письмо целиком. Оно того заслуживает.
«Многоуважаемый Павел Елисеевич,
в «Огоньке» 16 октября я впервые увидел факсимиле пушкинской анонимки. Почерк поразил меня, как знакомый. Мне кажется, что это почерк Фил. Ив. Бруннова, многочисленные lettres particuliers (частные письма. — Е.Л.) которого я читал почти 30 лет назад, когда работал с Н.П. Павловым-Сильванским в Госархиве. Конечно, могу ошибаться, но характер почерка уж очень знакомый.
На почерк П.В. Долгорукова совсем не похож. Экспертиза Салькова напоминает мне известную экспертизу Бертильона в деле Дрейфуса.
Бруннов — сын немецкого пастора, сделавшийся бароном и графом, блестящий дипломат старой школы, злой остроумец и насмешник, в молодости подлизывавшийся вовсю, позднее изводивший Горчакова своими сарказмами, в последние годы перед англо-русскими переговорами 1840 — 1841 гг. был в Петербурге при Нессельроде. В период Крымской кампании
кн. П.А. Вяземский изображал, как Бруннов пластронировал перед великими княгинями. Это была его большая слабость. В 30-х годах он несомненно пластронировал перед Марьей Дмитриевной (Нессельроде. — Е.Л.). Историк Шимин однажды в разговоре со мной охарактеризовал Нессельроде: «Его жена была умнее его». Мне представляется такая картина: злая, энергичная, властная Марья Дм<итриевна> имела при себе подлизывающегося остроумца Бруннова; он ее несомненно увеселял после обеда, она, очевидно, в соответствующих красках рассказала о романе государя с Пушкиной; Бруннов, любитель шалостей и скабрезностей, очевидно сочинил тут же остроту об ordre de cocus (орден рогоносцев. — Е.Л.) и сказал — «Пушкин заслуживает диплома», Марья Дм., оскорбленная Пушкиным, ухватилась за это, и Бруннов тут же набросал карикатуру официального документа.
Вы несомненно легко достанете в Центроархиве какие-либо lettres particuliers Бруннова для проверки моей гипотезы.
С совершенным почтением Георгий Чичерин».
Граф Брунов (в другом написании Бруннов) с 1823-го по 1826 г. служил чиновником особых поручений при графе М.С. Воронцове в Одессе, с 1832-го — при вице-канцлере К.В. Нессельроде, с января 1833-го — член Главного управления цензуры при Министерстве иностранных дел, впоследствии русский посол в Англии.
В летописи жизни Пушкина Брунов упоминается дважды.
Первый раз — в воспоминаниях И.П. Липранди (зима 1824 г.): «...Я приехал в Одессу вместе с Н.С. Алексеевым и тотчас послал дать знать Пушкину. Человек возвратился с известием, что он еще спит, что пришел домой в пять утра из маскарада. <...> В час мы нашли Пушкина еще в кровати, с поджатыми, по обыкновению ногами и что-то пишущим. Он был очень не в духе от бывшего маскарада <...> в особенности был раздражен на (тогда коллежского асессора) барона Брунова <...> и на улыбку удовольствия графа. Так как первым условием маскарада было костюмироваться (Пушкин был в домино с маской), то Брунов костюмировался валетом червей и сплошь обшил себя червонными валетами. Подойдя к графу и к графине и подавая какие-то стихи на французском языке, он сказал что-то вроде, что: «Валет червей преподносит в дар королю сердец». Пушкин не переваривал этих слов...»
Вторично имя Брунова находим в дневниковой записи Пушкина от 7 апреля 1834 года: «...Телеграф запрещен. Уваров представил государю выписки <...>, обнаруживающие неблагонамеренное направление, данное Полевым его журналу. (Выписки ведены Брюновым (так в оригинале. — Е.Л.) по совету Блудова)».
Брунов принадлежал к «избранному кружку» Марии Нессельроде. Князь В.П. Мещерский, познакомившийся с Бруновым в середине 60-х годов, дает ему следующую нелестную характеристику: «Мне говорили, что карьерой своей в начале он был обязан своему красивому почерку, а затем своему французскому стилю. Что он сделал для России полезного, я никогда не мог узнать. <...> Вообще такого оригинального и самобытного типа цинизма в своем презрении к каким бы то ни было нравственным обязанностям <...> я никогда не встречал...»
«Красивый почерк», «французский стиль», «оргинальный и самобытный тип цинизма». Проницательный Чичерин, похоже, прав: написание пасквилей могло быть поручено Брунову. Для окончательного ответа на вопрос: «Чья рука?» — необходима экспертиза тех самых «частных писем», о которых упоминал Чичерин.
И здесь начинается новая интрига.
В преддверии 200-летия Пушкина мною была сделана попытка ксерокопировать автографы писем Брунова, ныне хранящиеся в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) при МИДе РФ, для сличения их с почерком, которым написаны анонимные дипломы. В правильности моих выводов у меня не было малейшего сомнения, но последнее слово в этой истории должны сказать эксперты-графологи. После того как я отобрала
20 листов с образцами почерка Брунова за 1824 — 1845 годы, мне был официально вручен «Договор на использование документальных материалов». В одном из его пунктов значилось: «Общая стоимость договора составляет 500 рублей». Для меня, так же, впрочем, как и для нашего института, сумма эта непосильна.
Проблема усложняется тем, что я не могу после проведенной работы в архиве МИДа обнародовать шифры найденных мною документов, так как в упомянутом «Договоре» говорится, что «пользователь не имеет права передавать шифры третьим лицам или организациям без согласования». Если я нарушу это условие, мне придется заплатить МИДу штраф в сумме 500 — но уже не рублей, а минимальных месячных окладов.
Бедный Пушкин! Бедный — в самом прямом смысле слова! Минувший юбилей обошелся России в копеечку. Но когда заходит речь о том, чтобы расплатиться по долгам предков перед Пушкиным и его честным именем — увы, мы вновь оказываемся банкротами...
Елена ЛИТВИН
старший научный сотрудник ИМЛИ
им. А.М. Горького Российской Академии наук