Этот американец исколесил почти всю Россию. Бывал в таких закоулках страны, такой, что называется, тмутаракани, куда не всякий русский-то отважится забраться. Он ищет уходящую Россию. Фиксирует на фотопленку древнерусские церкви, памятники — то, что от нашего бездействия рушится и в конце концов скоро вовсе исчезнет. Потому он так торопится жить. Все дальше и дальше проторяется в российскую глубинку в поисках новых диковинных сооружений или просто чудного ландшафта. Он убежден — не успеет заснять сам, значит, не останется это в памяти людей, в истории. И он делает историю. Говорит, в этом его миссия
ВИЛЬЯМ БРУМФИЛЬД — ВЕЧНЫЙ КОМАНДИРОВОЧНЫЙ
Вот такой человек — Министерство культуры в одном лице.
— У меня сегодня не очень хорошее настроение, — сразу выдает Вильям при встрече. — Мне позвонили, сказали, что церковь в Лядинах Архангельской области, которую я недавно фотографировал, днями разграбили, разворовали. Вот, вот она (показывает слайд). Увы, так бывает.
Вильям профессор славистики в университете Нью-Орлеана. Там же преподает и в Архитектурной школе. У него немало книг по русской архитектуре. Говорит, что еще в юности в поисках себя начал читать русскую литературу. И его заворожила мятежная наша натура.
Вильям: — Я южанин. А Юг — по-своему отдельная страна в Америке. Во время Гражданской войны Юг проиграл Северу. И в природе южан до сих пор чувствуется трагизм. Конечно, это есть во всех людях, нациях. Но наиболее ощутимо — на юге Америки и в России. Недаром же у вас особенно любят писателей-южан: Теннесси Уильямса, Фолкнера, Твена. И меня притягивают ужасные моменты русской истории: Смута, раскол, коллективизация. Очень интересно.
— ЧТО МНЕ НАДО? — ЧТО ЕСТЬ.
— А ЧТО ЕСТЬ-ТО? — ЧТО НАДО...
Уже около тридцати лет прошло, как он впервые попал в Россию. Если суммировать все приезды, получится, что он прожил здесь почти пять лет. До сих пор так и колесит из Лядин в Нью-Орлеан, из Нью-Орлеана в Вологду, три недели в России, неделя в Америке. Многие говорят о нем: обрусевший американец. Он не согласен: «Здесь что-то другое...» Хотя в толпе вряд ли какой русский отличит его от своего. Один тулупчик чего стоит!
— Люблю эту вещь. Овечий! Купил в августе 71-го — тридцать лет! (Подминает под голову, показывает, как спит на нем.) В поездках с ним хорошо. Видите?
— Дырища. И еще одна.
— А вот здесь? А!
— Заплатка.
— Мои друзья, милые женщины, постоянно его чинят. Но все-таки обрывается.
— Ну ладно, сейчас потеплело. А зимой не холодно было?
— Не-а. Конечно, рано или поздно придется что-то другое купить...
Достает из сумки небольшой пакетик.
— Это мой обед.
В «пайке» горсти две кураги с орехами.
— Целый день бегаете и только этим обходитесь?
— Я привык довольствоваться тем, что есть.
— А живете на что? На гонорары от фотографий?
— Нет, дело не в этом. Я профессор. Это мой хлеб.
— А как совмещаете поездки с преподаванием?
— А сейчас у меня три года научного отпуска. Я освобожден от преподавания...
— Но деньги-то профессорские идут?
— Да-да, уже второй год.
— И хватает?
— Поездки иногда сам оплачиваю, иногда какой-нибудь фонд либо наша Библиотека конгресса. Тамошний ректор, мы с ним работаем уже лет двадцать, — он бо-оль-шой человек. В ранге вашего министра. А недавно я получил премию от Фонда Гуггенхейма. Это солидный фонд.
ДУХ, КОТОРЫЙ НАВЕЩАЕТ
Летом 70-го начинающий славист Вильям Брумфильд с группой студентов приехал в Москву практиковать свой русский. И хоть никогда до этого не занимался фотографией, специально для поездки купил фотоаппарат — вроде положено брать. А в Москве начал снимать, снимать. Сейчас многие его работы в черно-белых слайдах (говорит, в таком виде фотография дольше живет) хранятся в Национальной галерее искусства в Вашингтоне.
Вильям: — Мне трудно объяснить, что же именно со мной произошло в России. Загадка! Но здесь у меня словно открылись глаза на жизнь. Я обнаружил в себе дар фотографа. Мои первые снимки до сих пор публикуются. Хотя в 70-х очень сложно было иностранцу передвигаться по стране. Были проблемы с визой. Меня часто возили нелегально. Думаю, компетентные лица тогда следили за мной. Но в итоге, по-моему, они получили хорошее образование — узнали, сколько в России заброшенных церквей.
— Вы снимаете в полевых условиях. Отправляетесь в места, где вечная проблема с транспортом. Вы же выросли, да и сейчас живете в стране очень благополучного быта. Как же наша бытовуха не раздражает?
— Обывательские обстоятельства для меня не важны. Я выбрал свою тему. И работа для меня — самое главное. Хотя в Америке пока все это ни к чему.
— Косо смотрят? Мол, мало ему профессорской должности, обычной работы, он еще в дикую Россию наезжает...
— Это меня не волнует. Потому что я делаю то, что должен делать. Понимайте как хотите — то рука Бога, гений... Знаете, что такое гений? Это дух, который иногда человека навещает. Помните пушкинское стихотворение «Пророк»? Там человек не хочет проповедовать, но Бог его заставляет. Страшно, но по-другому нельзя.
— У вас ведь семья была в Америке. А после путешествия в Россию все разрушилось... Жена не выдержала ваших вечных разъездов?
— Может быть.
— А знаете русскую поговорку? Лучший муж — капитан дальнего плавания.
— Да-да. Но у капитана сердце дома. А мое — там, куда я еду. (Хохочет.) Понимаете, в чем дело? Но Россия не виновата в этом. Я сам так решил. Ведь если человек сам решает, значит, берет ответственность на себя. Просто я точно знаю, что нужно идти своим путем.
Некоторым кажется странным, что я так одержимо занимаюсь своим делом. А я просто не приемлю фальши, когда люди занимаются только удобствами — это поверхностная жизнь... Мне странно видеть, как люди всю жизнь сидят в офисе с девяти до шести... По-моему, это ужас...
Вот говорят, что я бродяга. Нет! Все-таки у меня есть корни. И Америку я чувствую. Просто корни не обязательно связаны с постоянным местом жительства. Моя жизнь в работе. Да, я фанат. Но для меня это такое удовольствие! Я хочу расширить знание о русской культуре. Передать миру наиболее полное представление о вашей огромной стране, о памятниках архитектуры, о жизни людей. Ведь сейчас у нас в Америке в университетах не занимаются историей русской архитектуры. Якобы это ни к чему, это не готика, не классика... Но все-таки издатели меня раз-ди-ра-ют, люди покупают мои книги, приходят на мои лекции. Значит, есть у них какая-то неуловимая тяга к этому. И я верю: то, что делаю, просто необходимо. Если не для нынешнего поколения, то для будущего уж точно.
— Получается, вы просто Христофор Колумб — открываете Россию для американцев.
— Да-да-да! Метко сказано.
НАХОДЧИВЫЙ ПРОСТОЙ ЛЮД
Одно из последних открытий Вильяма — деревенька Кимжи в Архангельской области.
Вильям: — Там все сохранено в первозданном виде. Это такой подвиг людей! Просто удивительна подобная концентрация деревянных домов, построенных в XVIII — XIX веках! Там их около ста. Конечно, причина такой сохранности построек в факторе изоляции. Туда добраться — ужас!
— А как вам удалось?
— Ну, у меня связи (со значительностью хитрит глаз).
— Просветили бы...
— Связи, связи... Ну ладно, довезли на «уазике». Через зимник.
— Это что такое?
— Дорога через лес, тропинка такая, можно проехать только зимой. А летом — только на самолете из районного центра.
— И сколько до центра километров?
— Пятьдесят.
— Долго в Кимжах жили?
— Первый раз — неделю. Для меня, конечно, главное архитектура. Важно успеть все снять, время же ограниченно. Но там такая удивительная среда! Надо еще пожить, пообщаться с людьми. Баня, все такое... Там возникла православная община. Женщины сами открыли местный храм для службы, приходят туда, молятся. Но пока нет священника, место все-таки диковатое. Живут там люди в основном тем, что делают своими руками. Земля бедная. Их лес кормит — грибы, ягоды. Правда, коров много. Молоко есть.
— И чем они там занимаются?
— Это-то меня и удивило! Ну, корову доят... Ну, еще ткут... Тут дело в духе народа. У них есть скромное, непретенциозное чувство места. Вообще, везде — у вас, у нас — пишут, что в России все плохо. Но я заметил, что в провинции...
— Еще хуже?
— И да и нет. Мы часто пренебрегаем силой духа простого русского человека. В провинции очень находчивые люди.
— У моих знакомых дом всего в ста пятидесяти километрах от Москвы. В деревеньке, куда даже автобусы не ходят, пять километров нужно пешком шагать от ближайшего поселка. И там действительно очень смекалистые люди живут — в том, как пройтись по соседям-дачникам и в очередной раз добыть бутылку.
— Это, несомненно, большая проблема. Но там, где я бывал, все нормально. Живут достойно. Это не значит, что там вовсе не пьют. Но есть люди, которые понимают, что надо нести крест жизни. На самом деле живется очень ведь тяжело. Часто без воды, без света. Нечего умалчивать. Я заметил, людям вера помогает. Они все больше заботятся о своей семье, живут ради своих детей. А это предполагает моральную жизнь. Ведь только по личному примеру дети могут понять, как стоит жить.
ВИЛЬЯМ В МОСКВЕ
С ним невозможно безоглядно бродить по Москве. Он готов останавливаться чуть ли не у каждого дома и читать лекции об истории его постройки, архитекторе, бывших хозяевах.
— Вильям, да вы Москву знаете получше наших экскурсоводов!
— Да-да-да! Совершенно верно!
Вот проходим Воздвиженку, Музей архитектуры: «Усадьба Талызина, середина XVIII века. Здесь осенью будет моя выставка». Идем по Новому Арбату: «Я снимал Арбат 70-х, 80-х. Все о-очень меняется. Но место не на мой вкус». На горизонте здание МИДа: «50-е, архитектор Минкус». На Старом Арбате: «А я помню, когда здесь еще улица была. А потом, как там у Окуджавы, «Арбат офонарел...» Очень хорошо! О-очень!..» В переулке виднеется собор: «Помните картину Поленова «Московский дворик»? Вот это место».
Вильям и в Москве обязательно набредет на российский лубок. Около Новодевичьего монастыря разговорился с казаками. Оказалось, те из Донского хора. Вильям тут же вспомнил, как в студенчестве пел в русском хоре. «А еса-у-у-ул...» — начал запевать он. «...Догадлив был, ой!..» — подхватили казаки. «Еще увидимся!» — через пять минут знакомства уже панибратски прощался с ними Вильям.
О РУССКИХ
Вильям очень восторженный человек. Когда он узнал, что у меня дома есть Интернет, его глаза загорелись, он долго восклицал: «Нет, серьезно есть?!»
После этого наша беседа продолжилась в более оживленном темпе.
— Запишите свой мейл. Да-да-да. (Уже про себя.) Это очень надежный способ... переписки.
Я поняла, он принял меня за «своего», из клана цивилизованных. И последняя его настороженность спала. Он дал мне ручку. Я записала свое «мыло».
— О, спасибо! — округляет он глаза, когда я возвращаю его ручку.
— Что вы так удивляетесь?
— Я заметил, русские обычно не отдают, — смеется он.
— А мы меняемся, — ответила я.
Русские, пора меняться!
ОПТИМИСТ В НАТУРЕ
Очередная точка на карте России, куда Вильям собирается держать свой путь, — Вологда. Там у него до середины апреля будет проходить персональная фотовыставка. Он достает из сумки две толстенные пачки визиток, чтобы показать мне свои «связи». Одна пачка — московские адресаты. Другая — знакомства в Вологде. Бумажки все уже желтые, обтрепанные. Пожиточки перевязаны резинкой...
— Кто это вас так научил визитки хранить?
— Это в России! Одна женщина.
— Вильям, так появились у вас в России близкие люди, с которыми можно по душам поговорить?
— Да. Но если об этом много говоришь, что-то пропадает. Тютчев писал: «Мысль изреченная есть ложь...» Но в последнее время я все меньше общаюсь с друзьями. Просто все они работают в нескольких местах, крутятся. Ну и ладно. Самое главное, я чувствую, что могу надеяться на них в случае чего.
— А водку научили пить?
— Помню, прошлой осенью приехал в поселок, что к северу от Соликамска. Устал жутко. Мне хозяева дома, где остановился, принесли местный спотыкач-самогон. Хорошо выпил! Сразу потерял сознание...
— Вообще, позиция одиночки — сознательный выбор или природа у вас такая, что по большому счету никто и не нужен?..
— Это не значит, что я не чувствую нужды в общении. Просто отношения всегда обязывают, связывают...
— Но одному ведь тяжело, больно бывает в конце концов...
— А как без боли?..
— Не жалеете, что детей нет?
— Как сказать... Этот вопрос еще не исчерпан... Вообще, я оптимист. Выбор же один: жизнь или смерть. Я всегда выбираю первое. И что касается России, я тоже оптимист. Ведь это моя вторая семья. И я верю в Россию, как в самого себя.
Майя ЧАПЛЫГИНА
На фотографиях:
- «НЕ В ДЕНЬГАХ СЧАСТЬЕ», — СЧИТАЕТ ВИЛЬЯМ. «РУССКИЕ ПАМЯТНИКИ СПАСТИ МОГУТ НЕ ТОЛЬКО ДЕНЬГИ, — СЧИТАЕТ ВИЛЬЯМ. — НУЖНО СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ У ЛЮДЕЙ РАБОТА БЫЛА. И ЕЩЕ — ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ». ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ НА СОЛОВКАХ
- ДЕРЕВНЯ КИМЖИ — ОДНО ИЗ ЛЮБИМЫХ МЕСТ ПРОФЕССОРА БРУМФИЛЬДА. ЗДЕСЬ СОХРАНИЛОСЬ ВСЕ — И ЦЕРКОВЬ, И МЕЛЬНИЦА, И КРЕСТЫ, И АМБАРЫ
- ВОСКРЕСЕНСКИЙ СОБОР В НОВОМ ИЕРУСАЛИМЕ
- КИЖИ. АВГУСТ 1991 Г.
- ВЕРХОТУРЬЕ СВЕРДЛОВСКОЙ ОБЛ. КРЕСТОВОЗДВИЖЕНСКИЙ СОБОР
- В материале использованы фотографии: Вильяма БРУМФИЛЬДА, Юрия ФЕКЛИСТОВА