Десять лет существует суверенное государство Украина. А мир, огромный мир, знает про страну с пятидесятимиллионным населением лишь то, что она у России газ ворует. Понятное дело, кто будет с таким несправедливым положением дел мириться? Никто не будет.Первым «непримиримым» стал украинский киноклассик Юрий Ильенко. Благодаря его фильму «Молитва за гетмана Мазепу» мир наконец-то узнал, что газ, может, он и чужой, но вот эстетика у суверенной Украины самобытная
РОССИЙСКО-УКРАИНСКАЯ МОЛИТВА (ЗАПИСКИ ОЧЕВИДЦА)
Я наконец погрузилась в сновидческую реальность, в которую меня так долго погружал режиссер Ильенко, и его жена Людмила Ефименко в роли жены Кочубея, и бывший министр украинской культуры Богдан Ступка в некоторой части роли Мазепы. В фильме три Мазепы. Три возраста гетмана воплощены Филиппом Ильенко, Сергеем Марченко и Ступкой.... Три Мазепы в «Молитве», а антироссийского пафоса и альтернативной версии истории украино-российских отношений совсем нет. Потому что в этом фильме вообще ничего нет. Решительно никакой логики — он весь будто вырвался из недр потрясенного украинского подсознания.
Слухи про то, что «Молитва за гетмана Мазепу» фильм антироссийский, — неверные. Пущены не иначе как нашим министром культуры. Он хотел войти в бюджет «Мазепы» российским вкладом, из нашего национального кинобюджета, но не вышло. Сам мэр Ю.М. Лужков рекомендовал ему ознакомиться с поэмой А.С. Пушкина «Полтава», чтоб понял, на прославление какого Иуды денег дает. Министр одумался. И потом, как поют киевские иронисты (своими ушами слышала): «Ще не вмерла Украина, ще помре». И сама может профинансировать кинокартину, которая идейно укрепляет украинский суверенитет.
Как на такой титанический труд хватило более двух с половиной миллионов долларов — ума не приложу. А ведь в Киеве говорили, что еще половины от указанной суммы, суверенным государством перечисленной, недосчитались — делась куда-то. Но фильм все равно сняли. Герои финансовой Сечи, эти украинские киноклассики. Это я о Юрии Ильенко, видном представителе украинского «поэтического кино» и не менее видном «нацике» (так любовно, уменьшительно-ласкательно на Украине называют деятелей национально-самоидентификационного движения).
В общем, сколько бы ни было денег, а на такую силищу, как «Молитва», все равно недостаточно. Ведь сколько костюмов разных эпох надо было нашить — действие фильма свободно фланирует сквозь века. Сколько частей тел из папье-маше создать (казаки-рубаки), сколько массовок нагнать (причина та же), сколько компьютерной графики изготовить — какие-то стеклянные символы носились по воздуху во время Полтавской битвы меж ядер и кровавых тел...
Посмотрела я «Молитву» на Берлинском кинофестивале.
Из пресс-релиза узнала, что «Молитва» — это эпос. Потом рекламный буклет, заботливо розданный перед просмотром, разубедил меня: «Молитва» не эпос, а сюрреалистическая фреска. Создатель же фильма Юрий Ильенко помог сформировать правильное отношение к своему детищу. «Молитва» — это молитва, — доверительно сообщил создатель и на всякий случай предупредил: — зритель права осудить или одобрить не имеет, а может лишь присоединиться к молитве украинских кинематографистов за гетмана Мазепу»...
Желавших присоединиться было немного. Одна из моих коллег, узнав, что это таинство будет длиться 2 часа 34 минуты, честно сказала, что за гетмана Мазепу молиться ее хватит максимум тридцать минут... Меня же хватило на весь хронометраж. Я словила-таки свой кайф.
Поначалу меня немножко придавило масштабностью авторского переосмысления истории. Например, князя Голицына застает весть о предательстве Мазепы, когда он предается голубым утехам в своем походном шатре. Петр Первый, тоже, кстати, гей, недвусмысленно «дружит» с Меншиковым (наверное, отсюда у них повелось это манерное обращение «мин херц»!). К тому же Петр Великий — вот гад же, все время своих, российских, солдат имеет! Причем в буквальном смысле и прямо на могиле Мазепы. Не успел пепел шовинизма застучать в моем сердце, как вдова гетмана Кочубея на экране принялась ублажать себя отрубленной головой мужа... У-ф... Оказывается, некрофилия — любимая славянская забава, присущая одновременно и нам и украинцам. Вот оно как в истории все непросто...
Часа через полтора коллективного молебна на экране вдруг началась Вторая мировая война. Нет, бунтарский дух Мазепы не вселился в геройское тело Александра Матросова или Гастелло. Не подумайте ничего плохого. Да и то, что от Мазепы осталось, тихо покоилось в могиле и никого не трогало. Пока на украинскую землю не явились незваными гостями, которые, как известно, хуже татар, советские солдаты. И вместе с ними — генерал Жук в форме десантника с длинными боярскими рукавами и с поднятой на манер гитлеровца кокардой фуражки. Словом, то, что сволочь он большая, видно было невооруженным глазом. Мало того, что сволочь, так он еще приказал сровнять культовую украинскую могилу с землей...
Где теперь могила Мазепы, главного радетеля за украинскую независимость? Нет ответа...
И тут вдруг сам Мазепа ка-ак возьмет да ворвется в кадр! На манер греческого бога Гермеса. В тунике. Зал испугался. И стал ждать финальных титров. Чтоб хоть что-то прояснило многовековую запутанную историю Мазепы. Наверняка она величава, но вот так просто сказать, что происходило в фильме, не могу. Слишком мощно.
А над Днепром все двигалась конница. Потом она — о чудо! — обратилась в танки. Потом Мазепа стал ангелом-искусителем. Или не Мазепа? Тут я не все поняла. Какая-то Люба в белом шатре пыталась отдаться, кажется, крымскому хану. А он, негодяй, не брал (вот они, истоки напряженных крымско-украинских отношений) — вокруг кипела битва. Кого-то — не помню его функции в фильме — поднимали из пыточного подполья прямо в кресле и прямо за накрытый стол к Мазепе. Потом длинный диалог про природу зла, кажется, были фрукты на переднем плане, свет поставлен против камеры, ни Ступки не видно, тьфу, Ступки не видно. Объектив камеры смазан вазелином, изображение странное, по краям кадра расплывчатое... я-солнце... нет, это закат над Днепром... Карл XII, шведский король, в странном костюме, из перьев, что ли? Но главное, что Карл XII — Никита Джигурда. В перьях или без, но кричит очень громко...
Словом, как очнулась я от сновидческой реальности «Молитвы», не помню. Помню, что в конце второго часа фильма и, кажется, от звука собственного храпа.
И стало мне одиноко и горько. Низкие люди нас окружают, прагматики жалкие, неразвитые душонки... Никого из тех, с кем я в зал заходила, уже рядом не было. Кроме одного-одинешенького российского дистрибьютора. Да и он валялся в проходе, а над ним — коллега моя, критик из популярного киножурнала. Дистрибьютор повалился на пол не сам, а от ее реплики. А произошло это так. На экране над плывущими по Днепру утопленниками появилась большая женщина. В одежде и национальном головном уборе, но поверх одежды на ней почему-то было закреплено обнаженное женское тело из папье-маше. Наверное, Родина-мать. Эта самая мать стала произносить монолог о том, что миф о Мазепе разрабатывался Байроном, Пушкиным, словом, многими. И вдруг в кадр на тележке с камерой вкатился сам режиссер-оператор Ильенко. Не могу молчать, как говорится. И давай с ней разговаривать! Говорил, говорил, а потом все свел к мысли, что, дескать, мифы — это пустое... Вот тут-то критик и произнесла для дистрибьютора роковое: «Фильм умнее даже своего создателя. Не успеешь задуматься, а не сумасшедший ли режиссер, — как он сам въезжает в кадр. По первому зову. Это гениально». Дистрибьютор повалялся-повалялся да и сел. А потом загрустил и сказал, что «украинская сторона» предлагает ему фильм для проката в России. А как он его возьмет, как понесет людям, когда это искусство его самого с ног сшибает?
Виктория БЕЛОПОЛЬСКАЯ