Зачем, с какой целью вы вообще пишете?
С самого начала каждый человек пытается найти свою тропинку к Богу. У кого-то эта дорога традиционная, накатанная — она приводит человека в храм, в синагогу, в кирху. Но для меня это место, где только люди. Моя тропинка идет через язык. Для меня красота слова — это и есть доказательство существования Бога. И я пытаюсь составить слова так, чтобы получилась настоящая красота. Если это получается, то это чудо. И это огромная радость. И я хочу этой радостью поделиться с читателем.
Вы считаете русский язык великой силой, но сами при этом давно живете Швейцарии. Получается, вы лишены родного языка?
Эта позиция — «русский писатель должен жить в России» — это все отрыжка сталинская. Во всем мире и немецкий, и американский, а до революции — и русский писатель предпочитал жить за границей. Когда вы едите трижды в день, вкус еды для вас притупляется. А если вас не покормить, скажем, неделю, ваш вкус, восприятие пищи обострится. Так же и с языком: за границей, когда ты «выходишь из звука», свой собственный язык начинаешь воспринимать острее.
Вы говорили, что литература — это способ существования в России «нетоталитарного сознания». А в чем проявляется тоталитарность сознания, языка?
После 1917 года в России культивировалось тоталитарное сознание, главный принцип которого: «Сильнейший занимает лучшие нары». Особый язык призван был поддерживать русскую жизнь в состоянии бесконечной гражданской войны. Тоталитарное сознание сегодня живет в языке телевидения, где главный принцип ведения диалога — перекричать другого. Это язык газет, которые пожелтели до невозможности. Это язык улицы, где мат — норма. Тоталитарный язык всегда стремится унизить, подавить. Когда вы с девушкой гуляете по бульвару, а кругом слышен мат, — это унижение ваших чувств. Чтение Бродского, напротив, возвышает. Противопоставить тоталитарному языку можно только язык литературы, и каждый писатель должен создавать его заново.