Первый снег, выпавший в этом году так поздно, как-то мгновенно переменил общественный строй в нашем дворе.
Накануне, после ясного солнечного дня, засыпал как бы при капитализме - красивый дом на углу Невского и Большой Морской, в самом шикарном месте Петербурга, прекрасный двор, летом вымощенный крупной плиткой, как за рубежом. Мы тоже не сидели сложа руки: заказали и поставили магнитный замок на старинные наши ворота и наступило счастье. До этого наш двор на бойком месте был автобазой, складом, местом разборок; по праздникам - лучшим местом для буйных народных гуляний, приютом пьяниц и наркоманов, которые отнюдь не всегда соизмеряли громкость голоса со временем суток. И вот - тишина, благолепие. Только солидные машины наших жильцов стояли во дворе и по утрам, тихо урча, уезжали, вселяя в душу уют и блаженство: наконец-то достигли мы рая. А раньше кто только не заезжал в наш двор - всякие жуткие авторазвалины, утром заводившиеся со скрежетом и вонью, душившей нас. С этим, слава богу, покончено. В этом блаженстве я и уснул.
Сон был почему-то тяжелым, какие-то погони по темным подвалам, страх. С чего бы это?
Проснувшись, я долго лежал в раздумье. Посмотрел на часы - странно: половина десятого, а так темно. Заскулил мотор под окнами, как в прошлые времена, и бензиновая гарь потянулась в форточку. Может быть, я проснулся на несколько лет тому назад, в эпоху загнивающего социализма, когда все рушилось, гнило и пахло? Неужто рай, который мне померещился, был сладким сном? Нет солнечного треугольника на окнах напротив. Зазвенел телефон. Я вскочил, и ноги подкосились. Зима. Косо летел мелкий снег. Как восхищались мы долгим теплым летом этого года, и начинало уже казаться, что так и будет всегда, что заслужили мы нашими муками счастье, дожили до него - и вот! Я открыл фортку и поглядел во двор. Сугроб с автомобилем внутри с ревом и дымом выруливал со двора, и уже невозможно было понять, шикарная это машина или рухлядь. Все! Зима! Разруха!
Особенно гулко шум и людской базар доносились, помнится, из-под арки - и это вернулось. Пора возвращаться в прошлое. Наши хваленые автоматические ворота со шведским запором не годились, видно, для русской зимы - под аркой образовались пробка, скандал, ор, словно и не пожили мы в цивилизованном мире, померещилось и прошло.
Потом вопли утихли, машины разъехались. С тяжелым чувством я вышел во двор, и чувство это мгновенно подтвердилось. Ворота были распахнуты, как было всегда в прежней нелепой жизни, и вот она возвратилась к нам - стоило только снегу упасть.
Потом пришли мастера, с криками и гулкими ударами по железу проклинали диких жильцов, непригодных для цивилизованной жизни, а заодно, видимо, эти хитрые замки, негодные для русского человека. Мрак прежней жизни надвигался, и подтвердилось это слишком наглядно: после очередного непечатного крика мастера свет в доме погас - еле успел спасти мозг своего компьютера: долго эта машина тоже вряд ли пригодна для нашей жизни.
Между тем уверенно вечерело. Квартира погружалась во тьму. Что буду делать я без компьютера, телевизора, света? Снова «Россия во мгле»? Я уже засыпал - рановато, конечно, в полдесятого вечера, но что делать, если кончилась жизнь? Проснулся от грохота в дверь. Стояли три человека с фонариком, два пожилых и один молодой. «Извините, изоленты не найдется у вас?» - «Как же я в темноте ее найду?» - «Извините, мы инструменты раздали и шли домой уже, вдруг позвонили Сереге по мобильнику, что света тут нет. Как же вы будете без света?» - «Тогда дайте фонарик ваш». В пыльной свалке, в кладовке, нашел, что надо, и они долго стояли у щита, брякали и звякали. «О, ч-ч-черт! Не трогай голой рукой!» - «А чем трогать-то?» Междометия я, естественно, опускаю. Потом они даже чему-то смеялись. И вдруг вспыхнул свет. «Завтра сделаем капитально. А пока, извините, так». «Спасибо вам!» - обрадованный, я совал ассигнацию. «Ну что вы, хозяин, это наша работа, извините за беспокойство». Они ушли. Я посидел, щурясь на лампочку, потом лег и заснул спокойно: въехали в зиму. Пусть с ухабами, но что за зима без ухабов. Научимся жить и зимой, и при любом строе, который тут ни случится, - были бы люди вокруг.