Будь я, скажем, не жалким автором, а царем в окруженьи слуг, всех собрал бы я в зале актовом и печально подумал вслух: «Завести бы мне, что ли, общество? Если честно, страна больна. Половина забыла отчества и, глядишь, пропьет имена. Все как будто у нас в наличии: полотно, вино, толокно, нефть, и газ, и даже величие, правда, в прошлом, да все одно; вон спецслужбы бегают, гавкая, вон правительства кабинет... Есть культура, есть олигархия, даже спорт. А общества нет. Потому-то Отчизна топчется все в одном и том же кругу. А с чего у нас нету общества — я и сам понять не могу. Всюду есть проклятое общество, а у нас какой-то бедлам: что-то плещется, что-то ропщется, что-то шепчется по углам... Бюрократия-планировщица! Явный швах у нас впереди. Заведи мне немного общества, хоть кого-нибудь приведи!»
Верных слуг научил стараться я — дисциплина у нас в стране. И родная администрация привела бы толпу ко мне.
Это были б злые, очкастые, все с советским клеймом иуд, профессионально-несчастные (им за это деньги дают), малолюдных акций зачинщики, сплошь побитые молью все, чечефилы, правозащитнички, главрезерв ПАСЕ и ОБСЕ, нелюбители местной армии и угрюмой скудной земли, на какой во дни легендарные мы чего-то еще могли... Им любезно народовластие. Впрочем, весь их вид говорил: «Если б кто-нибудь позубастее поскорее нас покорил!» Поглядел я на их society и сказал бы слугам: «Народ! Вы кого сюда запускаете?! Приведите наоборот».
Не привык словами швыряться я: саботаж? — разнесу в щепу! И родная администрация привела б другую толпу.
Это были бы бородатые, в армячищах а-ля мужик, крепкозадые и мордатые, под плакатом «Гони чужих!», все обиженные с рождения, все с мечтою вернуть ГУЛАГ, патриоты, чьи убеждения с детских лет заменил кулак... Много вылезло — целый воз, поди. До фига у меня в стране тех, кто мыслит о русском Господе, как о бешеном пахане.
Я бы глянул на чудь овчинную, Кондолизу представил Райс, поздоровался бы с общиною и сказал: «Еще не пора-с». С матюгами многоэтажными я б добавил: «Хитрый халдей! Мне уже надоели граждане. Приведи мне простых людей».
И чтоб я уловил тенденцию (служба денег зря не берет), привели бы мне в резиденцию настоящий простой народ. Позабывший про все желания, чуть живой под грузом затрат, каждодневного выживания генетический результат. Во врагах никого не числящий (и друзей давно растерял), много пьющий и мало мыслящий, но смотрящий свой сериал. С недовольством, как будто зреющим, но и бунты им ни к чему... Я взглянул бы на это зрелище, я принюхался бы к нему и, шатаясь, как горький пьяница, произнес бы сквозь горький смех: «Приведите тех, кто останется, кроме этих, и тех, и тех!»
И в палату, доселе смрадную после трех предыдущих толп, привели бы звезду эстрадную и науки подгнивший столп, и гимнастку с суперфигурою, типа гордость нашей земли, и заведующих культурою стариков в архивной пыли... Вот посланники ошалевшие от окраин (пришли пешком!). Вот немногие уцелевшие олигархи с большим мешком. Двум мыслителям тоже хочется — оду мне принесли как раз...
«Это, значит, и будет общество», — молвлю я. И издам указ. И, проблему решив проклятую, извещу об этом Москву.
И Общественною палатою это сборище назову.