В древние фотографические времена, когда не то что «цифра», но и заурядные «мыльницы» никому не снились, а перемотка и спуск затвора в обычных камерах были не связаны между собой, имелась возможность нечаянно проэкспонировать один кадр пленки несколько раз — забыл перемотать и щелкнул снова. В результате странные получались картинки, если кому-нибудь приходила фантазия отпечатать испорченный снимок: сквозь портрет проступал пейзаж, лица наплывали одно на другое, на одном прямоугольнике фотобумаги совмещались разные моменты времени и точки пространства.
Того, кто помнит Москву с давних лет, эффект двойной экспозиции настигает ежеминутно и в любом месте. Сквозь бизнес-центр, скомбинированный из стеклянного ангара и лубочного терема, проступает зеленый доходный дом с обвалившейся лепниной, который стоял на этом месте вроде бы еще вчера, и даже какие-то темные мемориальные доски на нем были, как сомнительные награды и значки на парадном костюме пенсионера. Размывая очертания новенького жилого небоскреба с заоблачными пентхаузами, мерцает перспектива обширного пустыря с пыльным сквером в центре и трамвайным кольцом по периметру. Мегамаркет, сложенный из ярких панелей и прозрачных пирамид, накладывается на некогда заселенные достойным московским мещанством длинные желтенькие двухэтажки с мертвыми чердачными окнами. Бескрайнее пространство давно исчезнувшей привокзальной площади существует внутри гигантского новодела в актуальном великомосковском стиле, закрывшего и вокзал, и немалый кусок неба, когда-то отливавшего здесь особым, сиренево-сизым железнодорожным оттенком. Сброшенные памятники колеблются под городскими ветрами, словно надувные, теснясь в толпе новых…
Тени Москвы не исчезнут, пока ее долгожители сохранят память, способность к двойной экспозиции. Они окончательно выцветут, растают и рассеются вместе с нами, смотрителями музея пустот. И тогда душа города отлетит из этих мест, как бывает с человеческой душой на сороковой день.