Пятитысячный номер «Огонька» — повод вспомнить некоторые тайные страницы истории отечественной журналистики XX века вообще и ее сталинского 30-летия в частности. Сегодня с помощью ранее скрытых архивных документов можно четче уяснить то, с каким наследством отечественная журналистика пришла в новый век.
Все, что вы прочтете об «Огоньке», собрано из сотен архивных дел в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ). До 1991 года это был Центральный партийный архив
1922 год
Журнал, которому суждено будет стать старейшим брендом отечественной журналистики, возродился в первый полный календарный год новой экономической политики. Нэп был первой отечественной перестройкой после Октябрьского большевистского переворота.
Летом 1922 года возникла реальная альтернатива, что вместо «Огонька» был бы возобновлен журнал «Нива».
Заправлял всем Л Д. Троцкий. Идея возобновления «Нивы» ему понравилась, и он писал: «Я думаю, следовало бы использовать для литературно-художественной пропаганды в нашем духе будущую «Ниву». Полагаю, что наилучшим редактором литературно-художественного отдела был бы Брюсов. Большое имя, большая школа, и в то же время Брюсов совершенно искренно предан делу рабочего класса» (25 июня).
Но за кулисами «Министерства правды» передумали. Вместо возобновленной «Нивы» родился «Огонек».
5 августа 1922 года в политотдел Госиздата поступает ходатайство о разрешении на издание журнала «Огонек». Если Госиздат был тогдашним Министерством по делам полиграфии и издательств, то его политотдел чем-то вроде сегодняшней Росохранкультуры — большим начальником по части выдачи разрешений на новые издания.
«Копия
В политотдел Госиздата
От Управляющего Центральной Экспедицией Советской и Партийной печати Голомба Э Г.
Заявление
Прошу о выдаче разрешения на издание еженедельного иллюстрированного литературного журнала «Огонек».
Содержание журнала: рассказы, очерки, стихи, фотографии, зарисовки и карикатуры текущей жизни и объявления. Размер — 16 — 32 стр.
Редактором журнала будет т. М Е. Кольцов. Постоянными сотрудниками намечены тт. А. Гай (А. Меньшой), Еф. Зозуля, Б. Малкин, С. Городецкий, М. Пустынин, П. Ашевский, Б. Пильняк, М. Герасимов, С. Обрадович, Александровский, Казин, С. Родов и др.
Издание журнала будет вестись издательством «Огонек», временно в моем лице (адрес: Б. Дмитровка, 17, кв. 57).
Э. Голомб
Москва 5/VIII — 22 г.».
С первого дня журнал находился под бдительным кураторским оком главного штаба власти в Советской республике — Политбюро ЦК Российской (позднее Всесоюзной) коммунистической партии большевиков. В журнале печатались эксклюзивные материалы первостепенной государственной важности. Например, фоторепортаж «Ленин на отдыхе».
Единства в подходе к требованиям к новому массовому журналу у товарищей не было. Троцкого интересовали сугубо полиграфические вопросы. Даже судя по этому письму ясно, что Троцкий не понял, что после смерти Ленина он проснулся в другой стране. Из Сухуми он обрушивается с едкой критикой на полиграфическое оформление «Огонька»:
«В редакцию «Огонька»
Уважаемые товарищи!
Вы просите сказать несколько строк в ваш юбилейный номер. Позвольте мне воспользоваться этим любезным приглашением для того, чтобы выразить свое чрезвычайное огорчение (ограничимся этим словом) по поводу совершенно недопустимой типографской и литографской техники «Огонька». Когда я беру номер английской газеты «Таймс», ежедневной газеты, с ее ежедневным иллюстрированным приложением, и сравниваю технику «Таймса» и технику «Огонька», я вижу в иллюстрациях «Огонька» прежде всего иллюстрацию нашего технического варварства. Разумеется, нельзя требовать, чтобы Мосполиграф держал еженедельное издание на уровне английского ежедневного издания. Но нужно все-таки печатать так, чтобы это не походило на издевательство над читателем. Может быть, эти строки не отличаются необходимым юбилейным тоном. Прошу вас, во всяком случае, верить, что они продиктованы искренним желанием успеха вашему изданию.
11 марта 1924 года.
Сухум-Кале».
Трудно сказать, было ли это сублимацией гнева за проигранное ленинское наследство или нет. Почему раздражение вызвал «Огонек» и именно за типографские недочеты? Или у других советских изданий их было меньше? Верный сын большевистской партии, Троцкий был ортодоксальным коммунистом еще и потому, что не называл вещи своими именами. Может быть, ему не понравилось недостаточное внимание к собственной персоне или, наоборот, преувеличенное почтение к руководящей тройке Сталин — Зиновьев — Каменев, которая «раком, гусем и щукой» вползла на кремлевский трон после смерти Ленина — первым в нашей истории и, увы, недолговечным коллективным руководством.
Вероятно, что корреспонденция Троцкого перлюстрировалась и докладывалась Сталину или его «Секретному отделу» (будущему «Особому сектору»). Если так, то критика Троцкого пошла журналу на пользу. Все, что не нравилось Льву Давыдовичу, автоматически поддерживалось Иосифом Виссарионовичем.
Журнал создавался для нового класса. Класс и лучшие его представители в лице партийной и советской номенклатуры должны были прежде всего знать в лицо самих себя и своих начальников. От портретов, даже если они и не были высокого полиграфического качества, требовалось, чтобы они без труда могли быть вырезанными и обрамленными в рамку на стене избы-читальни в деревне, красного уголка на заводе или помещенными в стенгазету рабочего факультета университета. В век отсутствия кинохроники и тем более телевидения они должны были постоянно напоминать, кто в советском доме Хозяин. Но и при этом отретушированные иконописные образы начальников всесоюзного ранга публиковались по строго определенной схеме и по установленным канонам. Не на обложках, подобно сегодняшним официозам. Цветная вкладка полагалась только на крупный юбилей — 50-летие и далее через каждые 10 лет. Начальство, за исключением первого лица, на обложки номеров и не рвалось. Это считалось непартийным проявлением нескромности и зазнайства, не достойных большевиков ленинско-сталинской школы.
15 февраля 1925 года советский полпред в гоминдановском Китае Лев Михайлович Карахан пишет из Пекина Сталину: «Видел твой портрет в «Огоньке», по-видимому, последний. Немного постарел, дорогой Сталин. Трудные полтора года были! Но теперь, надеюсь, будет немного легчей. Я поражаюсь, как спокойно партия приняла решение о Тр.[оцком]». «Последний» портрет Сталина сигнализировал партии о том, кто становился единоличным Хозяином в Кремле. Карахан из его пекинского далека все же совершил тактическую ошибку. Написал Сталину, которому было 45 лет: «Немного постарел».
Так же «спокойно» партия воспримет не только «решение о Троцком», но и другие решения о миллионах своих бойцов и соотечественников. В том числе о Карахане. В 1937 году вождь затащит советского посла при дворе Кемаля Ататюрка назад домой заманчивым предложением посольской синекуры в Вашингтоне. Место якобы готово и ждет Карахана. Заезжайте в Москву — и в Америку! Карахан приедет, будет немедленно арестован и казнен.
Михаил Кольцов
Не менее трагично сложится судьба основателя журнала Михаила Ефимовича Кольцова — непревзойденного гения советской журналистики. Кольцов руководил «Огоньком» в 1923 — 1938 годах. Вторая половина 20-х и 30-е годы была временем исключительного карьерного роста этого первого редактора журнала. Кольцов был молодым и воистину еще одним «нашим советским всем».
Кольцов — незаменимый Фигаро советской журналистики. Закрывались и открывались журналы, но «Огонек» был непотопляем. При Кольцове советская «Нива» стала таким же незаменимым атрибутом новой власти, что и газеты «Правда» и «Известия».
Кольцов — член редколлегии «Истории Гражданской войны» — первого освященного Сталиным катехизиса истории Советской России.
Он — докладчик на заседаниях Политбюро и Секретариата ЦК.
Протокол № 54 заседания Секретариата ЦК от 3 августа 1928 года. Пункт четвертый повестки дня. О сатирических журналах докладывает Кольцов. Постановили: «г) журналы «Бегемот» и «Бич» закрыть. д) Вопрос о закрытии «Лаптя» отложить на 2 месяца и поставить его в том случае, если редакция за это время не добьется радикального улучшения ведения журнала. е) Вопрос о целесообразности изъятия журнала «Смехач» из издательства газеты «Гудок» передать на предварительное рассмотрение АППО ЦК».
Тучи над головой Кольцова постоянно сгущались, и с таким же закономерным постоянством наступало просветление. Иначе и быть не могло. Он был азартным игроком, менеджером и политтехнологом мирового класса. Такие в Америке становились медиамагнатами-миллиардерами. У нас — наполнителями из крематорского пепла в массовых захоронениях на кладбище Донского монастыря или на подмосковных полях Бутовского полигона и совхоза НКВД «Коммунарка». Кольцов был смелым человеком. Разумеется, в строгих рамках партийности и советской лояльности. Он нередко протестовал и добивался (неслыханное в советской практике) отмены неправильных с его точки зрения решений.
7 декабря 1929 года. Михаил Кольцов — Лазарю Кагановичу:
«Дорогой Лазарь Моисеевич!
Нелепая случайность (ошибка секретаря) помешала мне быть у Вас 2 декабря. Сейчас никак не могу попасть к Вам. Вопрос о «Чудаке» был решен на секретариате без вызова меня, на что я, казалось бы, мог рассчитывать как основатель журнала. Единственная оставшаяся у меня надежда — пересмотр вопроса на оргбюро 10 декабря. Очень прошу Вас — ПОСТАВИТЬ ВОПРОС ЕЩЕ РАЗ и до этого вызвать меня хоть на 10 минут поговорить — КАК ВЫ ОБЕЩАЛИ! Я в ужасном состоянии.
С приветом, Мих. Кольцов».
18 декабря Оргбюро ЦК ВКП(б) отменяет решение Секретариата от 6 декабря (№ 169/ п. 13) и постановляет: «Оставить журнал «Чудак» самостоятельным, не сливая его с журналом «Крокодил».
Молотов отдыхает на юге в Гаграх и не знает, что Кольцов добился невозможного — пересмотра и отмены решения ЦК. Он недоуменно спрашивает Кагановича: «Как случилось, что Кольцов опять редактор «Чудака»? Узнал по «Правде» № 302. Молотов» Каганович отвечает Молотову: «Так надо».
В 30-е годы Кольцов — самый незаменимый журналист Советского Союза.
23 июля 1932 года. Постановление Политбюро «О т. Кольцове»: «Разрешить т. Кольцову заграничную поездку в Париж для освещения процесса Горгулова». Русский белоэмигрант Горгулов убил президента Франции Думера. Западноевропейская пресса и некоторые политики увидели в этом «руку Москвы». Чтобы запутать ход следствия, в Париж отправляется Кольцов.
19 сентября 1933 года. Новое решение Политбюро со старым названием «О т. Кольцове»: «Не возражать против поездки т. Кольцова в Париж для освещения в печати процесса о поджоге Рейхстага».
«Правде» на поездку Кольцова выдается тысяча золотых рублей — примерно 50 тысяч долларов в сегодняшних масштабах цен. Сумма по тем временам фантастическая. Все потому, что Сталин определил дело о поджоге Рейхстага емкой формулировкой: «Новая горгуловщина». Поскольку гитлеровцы не пустили Кольцова на Лейпцигский процесс в Германию, следует новое постановление Политбюро:
«Поручить [полпреду СССР] т. Хинчуку заявить Германскому правительству немедленно протест против того, что, несмотря на то что на процесс о поджоге Рейхстага допущены корреспонденты всех стран, только наши корреспонденты не допущены и, кроме того, еще подвергались аресту и обыску, и предупредить, что мы со своей стороны не останемся в долгу и вышлем немецких корреспондентов и отзовем своих».
В 1933-м Кольцов — член редколлегии «Литературной газеты». 20 февраля 1934-го он включен в состав редколлегии «Правды». По личной просьбе сталинского куратора советской печати, бывшего секретаря Сталина, редактора «Правды» и будущего начальника Главного политуправления армии и флота Льва Мехлиса:
«Тов. Сталину.
Просьба включить тов. Кольцова М. в состав редакции «Правды». Это даст возможность подтянуть его ближе к газете, разгрузив от мелкой работы по различным издательствам.
Л. Мехлис».
«Товарищам Сталину, Кагановичу, Андрееву, Жданову, Ежову.
Редакция просит разрешить посылку в Испанию в качестве специального корреспондента «Правды» тов. Михаила КОЛЬЦОВА.
Согласие товарища Сталина имеется.
Просьба отпустить на расходы 1200 долларов.
Редактор «Правды» Л. Мехлис».
Формально Кольцов был корреспондентом «Правды». Фактически — эмиссаром Сталина в Мадриде. Имел право и технические средства для непосредственного обращения к вождю и к наркому обороны маршалу К Е. Ворошилову. Минуя полпреда и начальника военной миссии. Испанская политика Кремля во многом формулировалась благодаря спецсообщениям Дона Мигеля.
Что-то из несекретных материалов Кольцова, разрешенных цензурой к печати, будет опубликовано на страницах «Огонька» и «Правды», а потом составит классическую книгу «Испанский дневник». Выйдет только первый том. Небольшого роста белостокский вундеркинд, которого в детстве звали Мойше Фридлянд, настолько запомнится Эрнсту Хемингуэю, что на страницах его классического романа о гражданской войне в Испании «По ком звонит колокол» Кольцов навсегда останется в незабываемом образе журналиста Котова. Когда роман выйдет в свет, Мойше Фридлянд — Дон Мигель — Михаил Кольцов уже будет расстрелян. Он будет проходить по одному делу с Вс. Мейерхольдом, И. Бабелем, директором МХАТа Я. Боярским, наркомом в ежовых рукавицах — Н. Ежовым и еще парой сотен пущенных в расход лояльных слуг сталинского режима. Но это будет потом, а пока на его депеши из героического Мадрида ссылаются наркомы для обоснования своих просьб.
16 октября 1936 года нарком внешней торговли Аркадий Розенгольц (потом к его фамилии также добавят «оказался врагом народа») обращается к Кагановичу и Молотову: «В связи с невозможностью быстрого получения рефрижераторного парохода из Ленинграда и учитывая сообщение тов. Кольцова о первоочередных нуждах астурийских горняков, прошу разрешить снять из намеченного к отправке за счет средств, собранных трудящимися Советского Союза […]». Далее идет список: заменить 500 тонн масла на 1500 тонн муки и 500 тонн сахара. Дополнительно послать: 5 тысяч мужских ботинок, 5 тысяч телогреек-безрукавок, 200 тысяч коробок папирос, 50 тысяч пачек спичек (это испанским папам и мамам), 25 тонн конфет и 25 тонн печенья (а это — испанским детишкам). Решение Политбюро принято в тот же день. Если просит Кольцов, то, значит, это действительно необходимо.
Сложности с развитием войны на Иберийском полуострове, связанные с догматическим классовым подходом Кремля к военной стратегии и к европейской дипломатии, отразились и на безукоризненной репутации «Огонька». Целиком посвященный Испании № 33 журнала за 1936 год был конфискован цензурой и пущен под нож.
19 декабря 1936 года начальник Главлита С В. Ингулов (окажется неразоблаченным белогвардейским шпионом и будет расстрелян через два года) сообщает об этом серьезном инциденте Сталину, Кагановичу, Андрееву и Молотову. Например, на 3-й странице напечатаны фотографии эскадрильи советских самолетов Р-5 с советскими опознавательными знаками — красная звезда на крыльях. Журнал появился в тот же день, что и сообщение ТАСС, в котором говорилось о том, что «никаких советских войск в Испании нет» (тассовское сообщение — очередная советская дезинформация, о которой редакция «Огонька» просто не могла знать заранее).
В лучшем случае виновных выгнали с работы и арестовали, в худшем — расстреляли. Ведь дело было передано в НКВД. А на дворе роковой 1937 год. Тучи сгущались и над кремлевским политтехнологом всемирного масштаба Кольцовым. Он был главным лоббистом проекта создания международной солидарности писателей и деятелей искусств, своеобразного интернационала левой и просоветской интеллигенции. Едва ли не самой ударной была его идея с приглашением в СССР Нобелевского лауреата Андре Жида. А. Жид ехал в Москву, чтобы встретиться с Максимом Горьким, но по какой-то причине с организацией визита тянули. Вместо горьковской дачи лауреат попал на похороны патриарха социалистического реализма. Его речь на похоронах с трибуны Мавзолея молча слушал Сталин. Кольцов переводил. Речь Сталину в переводе Кольцова не понравилась. Тонкий эстет говорил об Элладе и Древнем Риме. Какая Эллада? Какой Рим? Уж не намек ли это на Муссолини? Сохранилась фотография, на которой Кольцов рядом с Алексеем Толстым на трибуне, когда выступает французский гость. Невстреча с Горьким стала дурным предзнаменованием. Проект «Андре Жид в СССР» провалился. Жид, вернувшись во Францию, выпустит антисоветскую книгу — отчет о поездке, на которую Сталин поручит ответить товарищу Кольцову. Поручение Кольцов не выполнит. Война в Испании шла к неминуемому краху из-за советской стратегии и тактики. Да и советский тип вооружений оказался хуже немецкого. Над Европой сгущались тучи мировой войны. Но накануне мюнхенского сговора в сентябре 1938 года Политбюро все же посылает Кольцова в его последнюю международную командировку, в преданную Западом и обреченную Прагу.
Трудно сказать наверняка, какие конкретные эпизоды сыграли роль в составлении у вождя «особого мнения» о Кольцове. По воспоминаниям родного брата Кольцова, выдающегося карикатуриста Бориса Ефимова, на последней встрече с Кольцовым Сталин спросил у него: «Дон Мигель, у вас револьвер есть?». Кольцов намека не захотел понять. Последовал арест. Пытки. Выдуманные обвинения. Расстрел. Прах в безымянной могиле.
После ареста немедленно были составлены грязные доносы и записки, объяснявшие закономерную необходимость и неизбежность политического краха Дона Мигеля.
6 декабря 1938 года. Секретарь Кольцова по газете «Правда» В. Ионова, комсомолка с 1926 года, член партии с 1932 года, подписывает пасквиль на своего арестованного начальника: «До сих пор моя партийная жизнь была честной и незапятнанной, если не считать комка грязи, отлетевшего в мою сторону от врага народа Кольцова, т к. моя работа с ним (хотя я и не была его личным секретарем) все-таки наложила тень на мою честную работу и в партии, и в комсомоле, и в «Правде».
По словам Ионовой, всё и вся в арестованном Кольцове приобретало зловещий, вредительский и террористический оттенок. К чему бы он ни прикасался. Например, в 1938 году Кольцов получал до 180 писем в день. Однажды за 5 дней скопилось 500 писем. В кабинете постоянно был наплыв посетителей. По существовавшей практике, не попавшие на прием оставляли заявления. Беспрерывно звонил телефон. При этом Кольцов читал лишь треть поступавшей почты. Вредительство! О том, что он читал по 60 писем в день и лишь в редакции «Правды», никто не задумывался.
Гражданская жена Кольцова — немецкая журналистка Мария Остен, — узнав об аресте Кольцова, добровольно вернулась в Москву. На свою погибель. Но по-иному поступить она не могла. Ведь Кольцов сделал из дочери германских бюргеров профессиональную журналистку.
23 февраля 1935 года Мария Остен обратилась к Сталину:
«Дорогой товарищ Сталин!
Год назад я взяла при содействии московских товарищей немецкого мальчика — пионера из рабочей семьи в Саарской области и перевезла его в СССР. Мальчик, который рос в атмосфере голода и фашистского террора, попал в царство детского счастья. Он побывал в городе и деревне, посмотрел много советских детских учреждений и учится в советской немецкой школе. Все это описано мною в большой иллюстрированной книге «Путешествие Губерта в страну чудес», выходящей в «Огоньке», с предисловием тов. Димитрова, под редакцией тов. Кольцова. Затем книга выйдет на ряде иностранных языков.
И вот у меня громадная просьба к Вам, товарищ Сталин. Я прошу разрешить напечатать в этой книге портрет Ваш с дочкой. Какую радость это доставит всем маленьким и взрослым читателям моей книги в СССР и во всем мире: какой подъем вызовет у них… Я надеюсь, что Вы, дорогой товарищ Сталин, не лишите их этой радости и удовлетворите мою просьбу.
С коммунистическим приветом, Ваша Maria Osten. Мария Остен.
23 февраля 1935 г.
М. Остен. Журнально-газетное объединение «Огонек».
Страстной бульвар, 11».
Марию Остен расстреляют после начала Великой Отечественной войны.
В доносе секретарши Кольцова остались такие характерные детали о стиле его редакторской работы: «3. Кольцов в редакции ничего не делал. Он появлялся почти всегда ночью часа на 2 — 3 и просиживал это время в кабинете у дежурного редактора. Часами сидел в кабинете ответственного редактора Ровинского. (Мы знаем, что так сидела ночами на своих рабочих местах вся номенклатура. Или ждала стука в дверь, или сигнала от главного ночного сидельника.) Они всегда ездили вместе на все приемы, в Кремль, на совещание и т д. […] У т. Ровинского часто бывала Ежова Е С. (бывала она и у Кольцова). Однажды он и Ровинский (не помню, был ли тогда Ушеренко) ездили к ней на дачу».
1936 — 1938 годы. Ежова руководила журналом «СССР на стройке». Журнал оказался логовищем фотографов-конструктивистов, формалистов и футуристов во главе с А. Родченко. К моменту ареста Кольцова супруга наркома в ежовых рукавицах уже умерла отравленной в санатории в Барвихе, но после из ее мужа все-таки выбьют признания, что еще в 1926 году покойная была завербована «разведкой МИД Англии» и освещала положение в СССР, в том числе «политические настроения русской интеллигенции». Связана по работе была с Михаилом КОЛЬЦОВЫМ (который руководил Журнально-газетным объединением, где издавался «СССР на стройке»). Такая получалась цепочка. Жена наркома внутренних дел мадам Ежова и сталинский эмиссар в Испании в фактическом ранге министра Кольцов со страниц своих журналов поочередно подавали фотосигналы английской разведке, и не нужно было никаких закладок в подмосковных пеньках делать.
Поучительная судьба основателя «Огонька», исключительно талантливого менеджера, не могла не отразиться на престиже и котировках издания на «кремлевской бирже». Однако, перефразируя известный апокриф Сталина о советских писателях, можно сказать: другого «Огонька» у Сталина не было.
Но кольцовские корешки еще долго будут вычищать из редакции «Огонька». 30 декабря 1938 года старший инструктор Отдела руководящих партийных органов Политуправления Красной Армии полковой комиссар А. Магид (в «Правде» публиковался под фамилией А. Самойлов) пишет покаянное письмо Жданову, Маленкову и Шкирятову. Он только сейчас понял, что Кольцов шпион: «Взять хотя бы с бытовой стороны. Он имел трех жен, и все иностранки. Сначала немку привез из Берлина в качестве жены, затем испанку, затем еще кого-то».
По заданию ЦК Магид обследовал «Огонек» и признал эту кольцовскую вотчину «дворянским гнездом». Магид: «Кольцов узнал о записках в ЦК и спросил: «Что ты там опять нагубошлепил?»
Под раздачу едва не попал Исаак Ерухимович. Он, как и сотни других журналистов, по негласному совету Сталина подписывался другой, благозвучной фамилией — Ермашев (что ему припомнят в годы борьбы с космополитизмом: «Скрывал истинное лицо!»). В 1942 — 1943 годах он будет руководить «Огоньком», исполняя обязанности погибшего на фронте Евгения Петрова.
За месяц до начала Великой Отечественной войны выходит постановление ЦК ВКП(б) «О рецензии на кинокартину «Сердца четырех», опубликованную в журнале «Огонек». Окрик услышали от Кронштадта до Владивостока: «Запретить газетам и журналам публикование рецензий на кинокартины до разрешения к выпуску их на экран». Вместе с этим запретили и картину. В последний мирный месяц у кремлевских цензоров не было более первостепенных задач, чем чтение рецензий на кинофильмы. Все оказалось просто: фильм не понравился Сталину («Чересчур много затяжных поцелуев», — сказал он при просмотре «Волги-Волги», и эту глубочайшую мысль применили к «Сердцам четырех»).
«Огонек» в военные годы
Как только немецко-фашистские агрессоры были отброшены от Москвы и поцелуи на экране были реабилитированы ради поднятия боевого духа армии и тыла (то есть «Огонек» оказался прав), Агитпроп вновь направил цензорскую лупу на журнал — один из немногих, издание которых не было прекращено или упорядочено. 6 марта 1942 года Секретариат ЦК принимает постановление «Об ошибке издательства «Искусство» и редакции журнала «Огонек». В нем говорится:
«ЦК ВКП(б) считает, что издательство «Искусство» и редакция журнала «Огонек» допустили грубую политическую ошибку, напечатав плакат художника А. Волошина, искажающий образ В И. Ленина.
За опубликование искаженного портрета В И. Ленина объявить выговор редактору издательства «Искусство» т. Пискунову П В. и замредактора журнала «Огонек» т. Ерухимовичу И И.
Плакат художника Волошина изъять из распространения.
Секретарь ЦК».
Старый подпольщик и экспроприатор Иосиф Джугашвили был великим мистификатором и шифровальщиком. Поэтому цековские постановления, в том числе и о журнале «Огонек», не следует понимать буквально. Их нужно постоянно перешифровывать. Скорее всего, рядовому читателю Иосифу Джугашвили попался на глаза номер едва ли не единственного из разрешенных к печатанию во время войны иллюстрированного журнала. Полистал он его и увидел портрет Владимира Ильича Ленина. А портрета и плаката «товарища Сталина» — «парохода и человека» в роли Верховного главнокомандующего он не увидел ни в этом номере журнала «Огонек», ни в предыдущем. Читатель Джугашвили задумался. Но большевистская гордость и скромность не позволила ему поставить вопрос ребром: «Где портрет товарища Сталина? Я спрашиваю: где портрет Сталина?»
Не было в советской политической культуре большего преступления, чем растиражировать порочное изображение первого руководителя, который в данный момент волею партии и судьбы оказывался у кормила власти. Еще большим преступлением было забыть этот образ опубликовать в нужное время и в нужном месте. Вспомним негодование Троцкого из абхазского далека или верноподданническое благоговение Карахана из далека пекинского. Похоже, что новое руководство журнала во главе с и о. Ерухимовичем плохо вняло этому требованию сурового военного времени.
Великая Победа
Великая Победа поставила перед «Огоньком» не менее великие задачи. Не было в стране второго иллюстрированного журнала с таким тиражом и с подобной привлекательностью. Своеобразная национальная идея в образе слова и изображения, в диалектическом единстве формы и содержания. А народ прежде всего хотел видеть художественный образ вождя и читать о вожде в поэзии и прозе, поскольку годами не слышал его голоса и не видел его в кинохронике.
Накануне первых послевоенных выборов в Верховный Совет СССР новый главный редактор журнала поэт А А. Сурков («Бьется в тесной печурке огонь») обращается напрямую к Верховному главнокомандующему и Генералиссимусу Советского Союза (титулы сталинских должностей — министр Вооруженных сил, председатель Совета народных комиссаров СССР и секретарь Центрального комитета — остаются за кадром):
Издательство «Правда»
«Огонек»
Редакция журнала
Москва, 40, ул. «Правды», 24
26 февраля 1946 г.
Верховному Главнокомандующему Вооруженными Силами Союза ССР Генералиссимусу Советского Союза И В. Сталину.
Дорогой Иосиф Виссарионович!
Редакция «Огонька» запланировала выпуск к годовщине капитуляции фашистской Германии специального сдвоенного номера, посвященного Дню Победы.
Цель этого номера — сжато, ярко, убедительно показать те главные слагаемые, из которых вырос величественный итог — наша победа.
В центре этого номера намечены материалы, к организации которых редакция не отваживается приступить без Вашей санкции.
1. Номер к «Дню Победы» немыслим без заглавной темы — Верховное руководство. Поэтому мы просим Вас:
а) разрешить одному из наших лучших мастеров советской цветной фотографии (В. Микоше или Д. Дебабову) снять и сделать для журнала Ваш цветной фотографический портрет;
б) ввиду того, что ни у кого из профессиональных фотографов фотоматериалов о Вас, относящихся к уже ставшему историей времени войны, нет, мы просим Вас разрешить товарищу Власику, если у него есть снимки, показывающие Вас в штабной работе, работе ГКО и фронтовых поездках, предоставить их для напечатания в «Огоньке», чем журнал сделал бы несравненное, дорогое для народа дело;
в) разрешить одному из ближайших Ваших помощников по работе в Ставке (маршалу А М. Василевскому или кому другому) рассказать не статьей, а живыми воспоминаниями о стиле Вашей военной работы, что, естественно, хочет знать каждый советский человек.
2. Разрешить редакции собрать у основных военачальников Великой Отечественной войны (командующих фронтами, командующих авиацией и артиллерией Красной Армии и некоторых особо выдающихся командиров) воспоминания о самых важных исторических сражениях, с тем, чтобы эти частные воспоминания в совокупности своей дали живой, динамический образ развития военных событий от контрнаступления под Москвой в 1941 году до последнего броска через Одер на Берлин в апреле — мае 1945 г.
Если Вы найдете полезным и целесообразным помещение в журнале такого материала, мы поручим организацию самым опытным и квалифицированным журналистам и писателям — участникам войны, чтобы он был сделан сжато, умно и ярко.
И, наконец, уже не относящаяся к номеру «Дня Победы» просьба редакции.
Дорогой Иосиф Виссарионович! Разрешите кому-нибудь из постоянно снимающих Вас фотографов сделать для «Огонька» фотоочерк на тему «Рабочий день товарища Сталина», в котором бы был запечатлен один рядовой день Вашей жизни и государственной работы. Ведь каждый советский человек очень хочет (хотя бы через фото) увидеть глазами, как Вы живете и как Вы работаете.
Простите, что я докучаю Вам этим письмом. Но оно продиктовано живыми интересами читателей того журнала, поручая работу в котором мне строго наказали — делать его хорошо и интересно.
Редактор журнала «Огонек» (подпись)
(Ал. Сурков)».
В этой коленопреклоненной челобитной на имя генералиссимуса, пожалуй, было все, кроме решающей просьбы: напечатать в юбилейном номере обращение к читателям самого вождя.
Николай Сидорович Власик был начальником охраны Сталина и главным придворным фотографом. В свое время он также будет арестован, и конфискованные при аресте фотографии будут переданы в то отделение Особого сектора ЦК ВКП(б), которое занималось государственным строительством огромного национального проекта, названного «культом личности Сталина и его последствиями».
Инициатива Суркова повысила акции журнала на агтипроповской бирже и номенклатурный рейтинг самого Суркова, ставшего заместителем генерального секретаря Союза советских писателей СССР. Если в стране были генеральный комиссар государственной безопасности и генеральный секретарь центрального комитета ВКП(б) (хотя Сталин, а за ним и все, от Хрущева до Горбачева, скромно подписывались «секретарь»), то у Союза советских писателей СССР был даже заместитель генсека. Он же главный редактор «Огонька». Чем не демократия! Да и Союз советских писателей СССР подразумевал, что кое-где в СССР есть и антисоветские писатели, только организованные не в Союз, а в другие контингенты. С помощью генеральных комиссаров государственной безопасности.
20 марта 1947 года. Ал. Сурков от имени редакции «Огонька» просит Поскребышева просмотреть отрывки из киносценария «Сталинградская битва» махрового сталинского драматурга Николая Вирты и дать разрешение напечатать их в № 17 журнала.
Суркову не нужно было позже объяснять, кто именно «просмотрел и исправил» «оригинал сценария», который находился в сейфе в кабинете министра кинематографии Большакова в голубом (по цвету) особняке в Гнездниковском переулке. В сценарии Вирты были выпады против Черчилля, которые Сталин лишь усилил. Этими нюансами и следовало руководствоваться.
Для того чтобы у нас, потомков — историков и архивистов, не оставалось сомнения в том, что к этому решению приложил руку Сталин, на письме Суркова осталась многозначительная помета: «№ С — 462/21.3.-47». «С» — это ссылка на альбом устных резолюций и распоряжений Сталина. № 462 — порядковый номер. 21 марта 1947 года — дата очередного гениального решения.
Великое (и последнее) семидесятилетие
В 1949 году страна отпраздновала великое 70-летие вождя. На журнально-иллюстративном фронте не обошлось без скандала, который едва не привел к смерти «Огонька». Сталина возмутило оформление юбилейного номера журнала «СССР на стройке». Детище Горького, этот ежемесячный подарочный и экспортный журнал специализировался на артистических, больших размеров, нередко в целую полосу, фотографиях. Но текстов было мало, а Сталин считал, что любое советское искусство должно быть прежде всего вербальным. Покойный Жданов даже от советских композиторов требовал текстовой музыки. Иначе цензуре нечего было делать.
Сталину попал на глаза юбилейный номер «СССР на стройке». Вождь на обложке оставил убийственную резолюцию: «Позор! Расточительство!» Что-то ему не понравилось. «СССР на стройке» оказался обреченным.
Товарищи первоначально задумали не просто ликвидировать горьковское детище «СССР на стройке», а одновременно ликвидировать журнал «Огонек», преобразовав его в «Советский Союз». Такая гениальная рокировка.
Политбюро делало планы: поднять тираж «Огонька» — «Советского Союза» до 450 тысяч экземпляров в год. Периодичность снизить до 36 номеров в год. Объем — пять печатных листов. Главным редактором оставить Суркова. Редактором отдела публицистики и очерка назначить В. Овечкина (будущего автора «Районных будней»), отдела науки и техники — М. Ильина (брата С Я. Маршака), отдела литературы — Б. Полевого («Повесть о настоящем человеке»). Гонорар за номер — 90 тысяч старыми неденоминированными рублями.
Опять-таки трудно сказать, почему «Огонек» не стал «Советским Союзом». Был бы другой журнал — и главный рупор перестройки назывался бы именем страны, в которой так не хватало демократизации и гласности, а об ускорении научно-технической революции и говорить не приходится. Потому что гласности и демократии никогда много не бывает.
От редакции. По другим версиям, Сталин задал вопрос: «Что же я в субботу не получу «Огонек»?» И вопрос был решен.
Борьба с космополитами
Следующим незабываемым этапом в истории Советской страны и ее главного иллюстрированного журнала стала борьба с безродными космополитами.
12 мая 1951 года сотрудники Агитпропа В. Степанов и А. Соловьев докладывают Маленкову об очередных недочетах, вскрытых в работе «Огонька»:
«В 1950 г. ЦК дважды указывал на плохие по исполнению, искажающие советскую действительность рисунки на обложках № 41 и № 45 журнала. Редколлегия не сделала из этих указаний серьезных выводов и продолжала малосодержательные и невыразительные обложки».
Что напечатано на обложке первого номера за 1951 год? Степанов-Соловьев: «Под разукрашенной елкой в кроватке лежит ребенок, и над ним склонилась молодая мать. Такая обложка может умилить читателя рождественского номера буржуазного журнала, но мало подходит для советского массового журнала».
Мы подозреваем, что не в изображенных на тех обложках младенцах и в непривлекательных девушках-строительницах причина. На дворе 1951 год. А редакция «Огонька» не сделала выводов из программной статьи «Правды» «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». А ведь прошло два года. Стоит только посмотреть на фамилии авторов журнала «Огонек». Неужели «беспорточные бродяги» и «безродные космополиты», свив гнездо в главном журнале страны, продолжают жалить своим антипатриотическим ядом сотни тысяч читателей-патриотов?
Есть в журнале ошибки и политические, на грани уголовных. Н С. Хрущев, работая партийным руководителем на Украине, пропагандировал идею агрогородов. Сосредоточить всех колхозников в поселках городского типа. На Украине! На Западной! Бандеровское подполье легализовать! С этой заветной мыслью наш дорогой Никита Сергеевич приехал в Москву, где заработал постановление Секретариата ЦК и стал героем закрытого письма ЦК ВКП(б). У композитора Германа Жуковского, который эту сказку об агрогородах перенес на сцену Большого театра (!) в опере «От всего сердца», заберут едва присужденную ему Сталинскую премию, и он от «всей души» ее отдаст. Осчастливленный до гроба тем, что не арестовали ни его, ни автора либретто поэта Александра Коваленкова. Журнал «Огонек», наученный горьким опытом публикации рецензии на фильм «Сердца четырех», от оценки оперы Жуковского воздержался (слава богу!), а вот идею агрогородов поддержал. Опять плохо.
Из фамилий в доносе не всегда ясно, космополиты ли авторы «Огонька» или просто подпевают. Это годы спустя, когда титаническими стараниями А Н. Яковлева и его фонда «Демократия» будут опубликованы тысячи сталинских документов, из которых составится исчерпывающий ответ на вопрос о том, что в действительности занимало Сталина в подобных доносах, сигналах, агентурных справках, спецсообщениях, склейках и прослушках. Резолюция Сталина на донесении Берии от 7 июня 1939 года четко спрашивает: «Т-щу Берия. Муругова, видимо, нерусская (поганка!), почему не выясняют национальность Муруговой? Нужно немедля арестовать Муругову, Белову и Бельского и потом через них раскрыть шпионское гнездо в Чите. И. Сталин».
Агитпроп в отличие от одурманенных современников знал, куда надо обращать внимание при чтении фельетонов: «Фельетоны на внутренние темы поверхностно и примитивно отображают нашу действительность, в отдельных случаях они грубо искажают ее». Например, в № 6 «Огонька» опубликован клеветнический фельетон Р. Бершадского «Как я переставлял мебель»: «Положив в основу фельетона незначительный факт, автор изобразил дело так, будто в нашей торговле все делается не в интересах населения». Какая клевета!
Товарищи из Агитпропа предлагают принять новое, очередное постановление ЦК о работе журнала «Огонек». До боли знакомое и вечное. Принять в основном. Суслову и Суркову с учетом обмена мнениями на заседании Секретариата подготовить. Суслову в оперативном порядке принять. Необходимые меры, поставленные редакцией. И так далее до бесконечности.
Великое прощание
«Огонек» медленно подошел к возрасту зрелости. Лишь вчера ленинское Политбюро его крестило, а Троцкий советовал поучиться у лондонского «Таймса». А вот уже на дворе 53-й год, и очередной советский юбилей журнала совпал с последним годом жизни Сталина. По итогам этих трех десятков лет можно сказать об «Огоньке», что общими усилиями он стал классическим сталинским журналом.
31 января 1953 года сотрудники Агитпропа В. Кружков и А. Киселев пишут новому секретарю ЦК, бывшему комсомольскому вождю и будущему министру культуры Михайлову о предстоящем 70-летии со дня смерти Карла Маркса. Михайлов закончит карьеру председателем Комитета по делам печати при Совете министров СССР. А пока Михайлов — главный куратор идеологического обеспечения «дела врачей». В круг его кураторства входит и «Огонек».
«Редакция журнала «Огонек» (т. Климашин) просит разрешить опубликовать в журнале рисунок художника Жукова «Карл Маркс», — пишут Кружков и Киселев. — Работа художника Жукова была просмотрена работниками ИМЭЛ (Институт Маркса — Энгельса — Ленина при ЦК КПСС. — Л М.) и директором Государственной Третьяковской галереи, которые считают, что рисунок выполнен неудачно, автор не сумел передать образ Карла Маркса, нарушено портретное сходство, рисунок выполнен эскизно и требует доработки […]».
Мы уже научились за такими сугубо профессиональными заключениями Агитпропа рассматривать контуры реальной политики. Ошибся замглавного редактора товарищ А С. Климашин и автор неудачного рисунка народный художник, член КПСС и дважды лауреат Сталинской премии Николай Николаевич Жуков не в «неудачной» «передаче образа» и не в нарушении «портретного сходства». Не Карла Маркса нужно было рисовать Жукову, а Сталина с «Капиталом» в руках или, в крайнем случае, с контурным ненавязчивым портретом бородатого классика на стене своего кремлевского кабинета.
Никто из сотрудников журнала не подозревал, что не к 70-летию со дня смерти Маркса нужно готовиться, а к великому прощанию. Со стен кабинетов, фасадов домов, в сельских клубах и в коммуналках вскоре начнут снимать портреты вождя народов. Это потом от дочери генералиссимуса Светланы Сталиной станет известно, что в последние годы жизни стареющий диктатор вырезал красочные иллюстрации «Огонька» и расклеивал их по стенам своей «Ближней дачи» в Кунцеве. На диване в гостиной на этой даче, в полном одиночестве, в окружении этих иллюстраций вождь и умрет. Эти глянцевые цветные картинки на стенах поразили Светлану, чью фотографию в 1935 году страна впервые увидела в «Огоньке». Поразили настолько, что она и через 10 лет дважды в первом из «Двадцати писем к другу» вспомнит об этой реалистической детали.
Сохранились архивы, которые позволяют делать более или менее научные выводы. Например, тот, что по количеству решений ЦК и ведомственных справок, посвященных журналу «Огонек», он лидирует в номинации «иллюстрированный журнал» сталинской эпохи. Скорее всего все фотографии на стенах кунцевской дачи вырезались именно из «Огонька». Иначе бы кольцовский журнал просто закрыли и редакцию давно разогнали. Подобно горьковскому «СССР на стройке» или иллюстрированному «Ленинграду». Или «Смехачу», «Избачу», «Ежу», «Чудаку» и сотням других жертв большого цензурного террора, развязанного издательством «Кремль». Поводов было много, но другого «Огонька» у Сталина не было.
Фото из архива «Огонька»