Коллекция Ростроповича — Вишневской настолько обширна, разнообразна и значительна, что по ней можно изучать историю русской живописи. Попытается ли Российское государство превратить шедевры из зарубежной частной коллекции в часть национального достояния?
Об этом «Огоньку» рассказал генеральный директор «Сотбис-СНГ» Михаил КАМЕНСКИЙ
Михаил Александрович, можно ли национальное достояние вернуть обратно в Россию?
Частная коллекция Ростроповича — Вишневской в целом и составляющие ее произведения искусства в отдельности важны для нашей культуры. Получить это собрание целиком или хотя бы отдельные вещи в собственность российских музеев и частных коллекционеров было бы достижением. Это я заявляю как гражданин своей страны и как искусствовед. Однако нет никаких оснований говорить о возврате национального достояния. В этом присутствует намек на какое-то нарушение, допущенное владельцами, и которое теперь предстоит исправить. Таких нарушений не было. Хочу напомнить, Ростропович и Вишневская стали приобретать произведения русского искусства после 1978 года, то есть после того, как против их воли они были лишены советского гражданства. Покупали они с любовью и страстью на аукционах, в галереях в Европе и по всему миру. Но в России они ничего не покупали. Поэтому частью национального культурного достояния это собрание только лишь может стать.
Тогда вопрос, что же такое национальное достояние?
Предметы высокой историко-художественной ценности, длительное время находящиеся на территории страны, связанные с ее историей. Можно требовать возврата только того, что было незаконно вывезено.
Ну вот, российский коллекционер Владимир Логвиненко ввез в Россию Рубенса, так этот Рубенс — национальное достояние России или все-таки Нидерландов?
Я думаю, что пока еще не стал. Ведь факт пересечения границы не превращает произведение искусства, пусть даже шедевра, в национальное достояние. Рубенс из собрания Логвиненко — его частная собственность. Ну и конечно, мировое культурное достояние.
Если он захочет вывезти картину, нет оснований препятствовать ему. Вообще, эта параллель Логвиненко — Ростропович — Вишневская не вполне корректна. Не в том пафос, что коллекция Ростроповича — Вишневской гипотетически должна стать национальным достоянием и принадлежать России. А в том, что сейчас есть уникальный шанс превратить эту коллекцию или самые интересные ее части в гордость нации, сделать частью нашего музейного фонда. Купить их, ввезти в страну и передать в общественное пользование, в государственные или частные музейные фонды.
Вы так убежденно говорите, будто бы уже есть такие планы и такие замечательные русские меценаты.
Я говорю, есть возможность, она предоставлена всем! Аукцион ведь не тайная, а открытая, публичная продажа. Мы заявили об этом давно, все, кто имел намерения, мог к этому достойно подготовиться. Сотбис делает все для рекламы торгов. Вся коллекция уже две недели представлена на нашем интернет-сайте, на днях вышел великолепный каталог коллекции. Он будет широчайшим образом распространяться. В Москве перед аукционом пройдет пресс-конференция.
Хорошо: когда семья Форбс заявила о своей решимости продать яйца Фаберже, до аукциона дело даже не дошло. Не появился ли желающий купить целиком коллекцию Ростроповича — Вишневской до аукциона?
Сделка по коллекции Форбсов укладывалась в рамки подписанного с ними контракта. В нем такая возможность была предусмотрена. Предаукционные продажи допустимы, абсолютно законны и прозрачны. Они возникают в нашей практике тогда, когда клиент решает, что аукцион как форма ему менее интересен, чем твердое, гарантированное предложение. Мы же, как агент, в любом случае получаем комиссионное вознаграждение. По поводу коллекции Ростроповича — Вишневской мы получили несколько предложений от ряда видных российских бизнесменов. Они хотели приобрести отдельные лоты коллекции или даже коллекцию целиком. Но в соответствии с волей владельца коллекция будет продаваться только с аукциона.
Понятно, что имен вы не вправе называть, но обнадежить-то можно. Русские настроены боевым образом?
Несколько российских музеев сообщили о своем желании принять участие в торгах. У них есть попечители и соответственно нужный финансовый потенциал. Другое предложение, почему-то в адрес Сотбис, а не владельцев, носило характер общественного призыва со страниц одной российской газеты. Предложение, по сути, очень правильное: выкупить коллекцию целиком и создать в Москве музей. Но, как я уже сказал, по воле владельцев коллекция будет продана с аукциона.
Но сколько ж русских хотят участвовать в торгах?
Могу сказать, что активных российских клиентов у нас около тысячи.
На какие лоты нацелены?
Русских больше интересуют картины, а европейцев и американцев — декоративно-прикладное искусство.
А заявлял ли собственник о своем желании видеть в качестве основного покупателя русского?
И устно, и письменно владельцы, устами Галины Павловны, выражали надежду на то, что коллекция перейдет в руки российских собирателей, «настоящих знатоков русского искусства, которые будут их любить и ценить, с которыми эти произведения будут говорить».
Вы сказали, владельцев коллекции несколько — вы имеете в виду Галину Павловну и дочерей?
Стратегическое решение о продаже коллекции было принято Мстиславом Леопольдовичем и Галиной Павловной совместно. Давно. Все совладельцы коллекции подписали договор с Сотбис — еще при жизни маэстро. Это очень важный момент.
Задам сложный вопрос: почему решили продать?
Потому что, переехав в Россию, решили продать и собственность за границей.
Знаете, может возникнуть и такой вопрос: а почему не передали в дар России?
В этом вопросе звучит оттенок осуждения. Мне не кажется уместным рассуждать на эту тему. Но мне кажется, что и Ростропович, и Вишневская — ответственные граждане и неподдельные патриоты своей России. За годы своей жизни они внесли огромный вклад в дело реформирования нашего общества и развития страны. Побольше, чем иные государственные деятели. Каких еще даров мы вправе от них ожидать?
С другой стороны, есть фонды Ростроповича, есть фонд Вишневской, их нужно финансировать. Что уж тут рассуждать? Частное право владельцев — распорядиться вырученными средствами по собственному усмотрению.
Я насчитала около шести миллионных лотов: «Сокровище ангелов» Рериха, «Портрет Авроры Демидовой» Брюллова, «Голова старика и назаретянин из Явления Христа народу» Иванова, «Первые шаги» Венецианова, «Портрет Феликса Юсупова» Серова, «Портрет Чуковского» Репина…
И «Лики России» Бориса Григорьева. Многомиллионных лотов, пожалуй. Можно надеяться, что результаты продаж превзойдут наши прогнозы. Все это вещи достойны того, чтобы за них сражались русские финансовые титаны.
У вас, как у зрителя и эксперта, среди названных семи шедевров какие вызывают особое отношение?
Если бы я был куратором российского музея или крупной коллекции, то в первую очередь мечтал бы о двух вещах — «Лики России» Бориса Григорьева и «Портрет Чуковского» Репина. Но это мои представления об идеальном музейном приобретении.
Внутри коллекции существуют сегменты, которые впору считать самостоятельными собраниями. Музеи заинтересованы в их покупке?
Сегодня могу сказать, что ряд музеев активно ищет спонсоров и мысленно примеряет на себя некоторые вещи.
А не слишком ли это самонадеянно со стороны русских музеев, покупающих все больше хлысты, башмаки да перчатки дальних Романовых?
Это не те музеи, которые интересуются хлыстами, поверьте. Это серьезные организации, чьи руководители знают законы аукционного мира и художественную жизнь. Но здесь происходит еще одна любопытная, хотя и закономерная вещь: азарт наших частных коллекционеров только подогревается интересом музеев к конкретным вещам. И, предвосхищая ваш вопрос, скажу сразу: назвав лоты, которыми интересуются музеи, я окажу медвежью услугу своим коллегам-музейщикам.
Когда на аукционе начинает играть государство, то частный собиратель готов переплатить, лишь бы не упустить вещь. Потому что государственный музей — самый квалифицированный покупатель, он выступает гарантом качества произведения.
Среди лотов есть полотно, которое предположительно принадлежит Тропинину. Будет ли оно расти в цене на торгах как подлинно тропининское?
Проблема атрибуции существует во всем мире: не всегда можно с точностью утверждать, что произведение было создано этим автором, но есть целый ряд показателей, которые указывают на авторство. Но ценность работы от этого не падает. Предполагаемый Тропинин — качественный лот. Он так же интересен, как и выдающаяся интерпретация Репиным знаменитого портрета Пушкина кисти Тропинина.
Недавно Австрия лишилась Климта, признавшись, что не может выложить из казны 300 миллионов за свое национальное достояние номер один. Существует ли в мире механизм приобретения национальных достояний государством?
Если речь идет о важных для нации произведениях искусства, то их, как правило, покупают. Другого пути нет. Я считаю идеальным способом приобретения таких шедевров создание специальных фондов.
Это где так делается?
Только не у нас. На Западе есть разные механизмы приобретения важного для нации произведения. Объявляют национальные подписки, изыскивают средства в бюджете, обращаются к спонсорам. Есть и законы. К примеру, если французский музей претендует на вещь, которую хотят продать, а она находится на территории Франции, то музей должен в течение определенного времени собрать деньги на вожделенный объект, иначе по истечении срока он уйдет в свободную продажу. У нас такой системы нет.
А Франция может ли уследить за потоком импрессионистов, продающихся хотя бы на одном Сотбис?
Франция не квалифицирует все работы импрессионистов как национальное достояние — этой высокой отметки удостаиваются только выдающиеся полотна, квинтэссенция того, с чем себя нация ассоциирует. Для России это тоже произведения-символы, например «Витязь на распутье», «Троица». В коллекции Ростроповича — Вишневской таких вещей целый ряд. В первую очередь «Лики России» — одно название уже символично. Абсолютно музейной вещью можно назвать позднее полотно Репина «Большевики» («Красноармеец, отбирающий хлеб у ребенка»): страшное, обладающее колоссальной исторической значимостью полотно.
Как еще музеи могут заполучить «абсолютно музейную вещь»?
В мире существует практика обращения музеев к корпорациям и предпринимателям с просьбой о приобретении важных произведений в их пользу. Классический пример — покупка Потаниным на торгах «Черного квадрата» для Эрмитажа. Стимулировать интерес бизнесменов могут два фактора — специальный налоговый режим для тех, кто передает государству в дар произведения искусства, и общественное признание. Лучшим в этом смысле можно признать законодательство Штатов: из налогооблагаемой прибыли там вычитают сумму дара государству. Это касается и физических лиц, и корпораций. То есть бизнесмену попросту выгодно заниматься таким общественно полезным делом. У нас этот закон только разрабатывают.
Возрастает ли стоимость коллекции, если у нее легендарные владельцы?
Легенда коллекции — а ведь ею в нашем случае владели две харизматические личности, две звезды XX века — очень интересна. В период их вынужденной эмиграции Галина Павловна большей частью занималась отбором, посещала аукционы, иногда вместе с Мстиславом Леопольдовичем. Об этом сама Вишневская пишет: «Ростропович играл чуть ли не каждый день концерты по всему миру, зарабатывал деньги, а я покупала».
Покупая работы из этой коллекции, новый владелец получает не просто художественную ценность, но и документированное ощущение сопричастности легендарной судьбе.
Был ли у знаменитой четы консультант?
Да, и об этом ни в каких предисловиях не упоминается — это был художник и близкий друг Ростроповича и Вишневской Сергей Есаян, он жил в Париже и много лет участвовал в художественном отборе произведений.
Вправе ли мы ожидать сенсационного развития событий 19 сентября?
Я надеюсь, что продажа коллекции Ростроповича — Вишневской станет своего рода художественным актом. Последним и триумфальным концертом знаменитой пары, двух великих музыкантов ХХ века.
ДОСЬЕ
Знаменитые лоты коллекции Ростроповича-Вишневской
Фото: ЮРИЙ ФЕКЛИСТОВ/ «ИЗДАТЕЛЬСТВО СЕМЬ ДНЕЙ»; АНДРЕЙ НИКОЛЬСКИЙ; SOTHEBY'S