«Под небом голубым. / Есть город золотой». Он этого не писал. Но когда-то спел так, что и четверть века спустя под иным небом, в ином городе из разных концов одного из конференц-залов ООН, в котором обычно заседают международные комиссии по правам, борьбе, состоянию и сохранению, то и дело слышалось: «Город»! «Город» хотим!»
БГ, он же Борис Гребенщиков, он же с недавнего времени Пурушоттама, каждый раз только усмехался, глядя на очередного кричавшего сквозь овальные оранжевые очки, и в конце концов сказал:
— Поймите, я эту песню впервые исполнил больше двадцати лет назад, и сейчас мне уже даже нот таких не взять...
— Мы поможем, — пообещали из задних рядов фальцетом.
Раздались аплодисменты. БГ отрицательно повертел головой, все также загадочно улыбаясь.
С прозрачными воротами.
И яркою звездой.
С тех пор как Пол Маккартни дал концерт под «яркою звездой» на Красной площади, можно уже, казалось бы, ничему не удивляться. Если «Битлз» вернулись в USSR, то почему бы «Аквариуму» не попеть перед ооновскими дипломатами? Если мир стал маленьким, а мы большими, то почему не выступать с высоких трибун, не быть частью политического истеблишмента? Тем более что нынешний истеблишмент на две трети состоит из тех, кто либо сам ходил на полуподпольные концерты БГ, либо завидовал тем, кто ходит, не боясь испортить себе карьеру. Теперь и те, и другие ностальгируют. Вот и выходит: плыл ты по течению или греб против, был причесанным на пробор тихоней или патлатым бунтарем, все равно однажды вечером посреди жизни вдруг обнаружишь себя в каком-нибудь зале, кивающим в такт уже незнакомым тебе словам уже неизвестных тебе песен с умильным выражением на лице и легкой грустью на сердце. И душа твоя будет требовать только одного: «Город! Город!»
Его духовный наставник Шри Чимной сидел в мягком домашнем кресле у самого подиума. Он разительно отличался от остальной публики. Большую часть концерта то ли дремал, то ли медитировал, лишь изредка осеняя Гребенщикова благословениями. О нем рассказывают невероятное: что написал чуть ли не семьдесят книг, что поднимает одной рукой самолет, что спит не больше полутора часов в день, а питается исключительно святым духом. Это он назвал БГ Пурушоттама — в буквальном переводе «идущий дальше других». Может, потому и назвал, что, кроме БГ, никто уже не верит в существование золотого города, никто уже не стремится туда попасть. Да и как попасть, если это параллельная нам действительность. Даже когда она пересекается с нашей, материализуясь в нечто совсем реальное, вроде концерта в зале ООН, — это не более чем иллюзия.
Не зря же БГ не поет старых песен, не придерживается раз и навсегда найденного стиля в одежде, бреет голову наголо. Не зря же его пение больше похоже на сеанс гипноза, на погружение в транс, на тихую колыбельную, идущую вразрез с бешеным темпом века. «Рок мертв», — провозглашает он. Или: «Я не живу мыслями о прошлом». Ему хорошо — он нашел новые ритмы. А нам-то как быть с нашими воспоминаниями?