На этой неделе в прокат выходит фильм Никиты Михалкова «12»: одну из самых скандальных ролей, вызывающих прямо противоположные чувства, сыграл актер Сергей ГАРМАШ
Этот разговор с Сергеем Гармашем я записал, когда работа над фильмом Никиты Михалкова «12» была только что закончена. Но и тогда он точно предсказал формулировку, с которой фильм наградили в Венеции: «Никого выделить нельзя. Будут либо принимать все в целом, либо так же в целом отвергать». Одновременно с «12» на экран выходит фильм Павла Чухрая «Русская игра»: у Гармаша там тоже одна из главных ролей.
Вы сегодня участвуете в большинстве успешных и знаковых картин, от «Последнего забоя» до «Доктора Живаго». Нет ли некоторого страха примелькаться и замылиться?
У актера этот страх есть всегда наряду с другим, еще более неотступным — остаться не у дел. На этой грани всю жизнь и балансируешь, и это одна из главных неприятностей в профессии. Слава богу, мы с женой сумели отговорить дочь от этой карьеры. Жена моя, Инна Тимофеева, тоже актриса, дочь — классический кулисный ребенок, и я хочу верить, что она с детства увидела изнанку ремесла. А чтобы не примелькаться, существует единственный путь — играть по возможности разное, выбиваясь из типажа.
Но если предлагают один типаж?
Взрывать изнутри. Да и не сказать, чтобы мне навязывали одно и то же…
Ну, есть конкретная «ниша Гармаша». Военные…
Ложь. Где военные? Из девяноста с лишним ролей — дай бог десяток. Этот стереотип приклеился, потому что запомнились именно «Свои» и «Мой сводный брат Франкенштейн». Я люблю обе. И начал я в кино с военной роли — в «Отряде» Алексея Симонова. Но этих трех военных — солдата, особиста и сегодняшнего отставника из «Франкенштейна» — вы никак не поставите в один ряд. Другое дело, что от военной темы все равно никуда не деться. Великая Отечественная, по моему убеждению, единственное, чем Россия может безоговорочно гордиться за весь ХХ век. Собственно, остались две такие вещи, два абсолютных достояния — русская классика и эта война. На этом и строится вся киномифология. Они же составляют национальную идею, которая сверху не спускается и в кабинетах не выдумывается.
Кстати, я так для себя и не уяснил: ваш герой во «Франкенштейне» нормален или безумен? Когда вы там со Спиваковским по стенам лазаете, вы сами верите, что там боевики?
Фильм про то и снят, и это объективно так, что грань между безумием и нормой стерлась. В реальности ну и внутри человека соответственно. Он же там говорит: «Что я, сумасшедший, давать ему пистолет?» Но пистолет-то он ему привез, мальчику этому. Я не назову этих героев сумасшедшими, потому что тогда придется так называть всех, кто прошел локальные войны и вышел из них не прежним. Это люди травмированные. А сумасшедшие как раз те, кого это вообще не задело. Вот таких, без справки, у нас действительно очень много.
Вам практически не предлагают играть мерзавцев. Положительные крепкие мужики не надоели вам самому?
Ну как это не предлагают мерзавцев?! Особист в «Своих» что — ангел? Лебядкин в «Бесах», поставленных Вайдой в «Современнике», — не мерзавец, не падший тип? Обаятельный — безусловно, но и отвратительный! В «Механической сюите», недооцененной картине Месхиева, которую мы с Хабенским и Пореченковым до сих пор обожаем, цитатами оттуда обмениваемся, «я находился в состоянии аффекта», например… Там сильно положительный герой, что ли? Раздолбай, каких мало… В «Русской игре», то есть в «Игроках», — вообще проходимец… Другое дело, что я так устроен — если берусь играть человека, буду оправдывать его до последнего. Как адвокат — он же тоже все понимает, но защищает! Иначе будешь элементарно недостоверен — для себя-то все ангелы! В результате даже в «Бедных родственниках» у Лунгина получается не просто буйный тиран семьи, а жертва обстоятельств и герой рабочего класса. И вы покупаетесь, хотя в реальности этот герой ничего, кроме отвращения, у вас бы не вызвал… И фильмы, в которых снимался, никогда не ругаю. И страны, в которой живу, это тоже касается, то есть я все понимаю, но адвокатствую, а не прокурорствую.
Вы снялись у Лунгина еще и в «Деле о мертвых душах», и сериал был дружно обруган. В чем дело, ведь это далеко не самая провальная работа?
В телевидении половина успеха зависит от времени показа. Здесь оно было плохое, с «Доктором Живаго» та же история. «Дело о мертвых душах» — одна из самых интересных картин, в которых я работал. Никаких вольностей в сценарии нет — все гоголевское, Арабов ничего не дописал, только вставил несколько цитат из других сочинений. Но этот тип комизма стал непривычен — люди привыкли к плоскому юмору. Я на большинстве современных комедий не смеюсь — мне кажется, что самые смешные вещи писал Достоевский. Вот о ком, в частности, о гротеске его, я могу говорить со знанием дела, потому что он — вместе с Чеховым и Лесковым — любимейший мой автор. Возьмите «Бесов» — это смешной роман, при всей нервозности, при всем сгущающемся ужасе; мне повезло сыграть Шатова у Игоря Таланкина — вот роль! Ведь если бы этот Шатов, самый трагический персонаж во всей истории, не был смешон — на чем держалась бы любовь к нему? «Село Степанчиково» — одна из смешнейших книг в русской литературе; вот там бы сыграть кого угодно — хоть полковника, хоть Опискина! Я думаю, что Чехов, Гоголь, Достоевский, Лесков скоро станут самыми экранизируемыми авторами.
И все-таки у всех ваших персонажей есть нечто общее — свойскость, они каждому кажутся родней. Отсюда и «Свои», кстати. Как вы думаете, в России, при всей ее нынешней раздробленности, осталось нечто общее для всех?
Россия так устроена, что силовые линии, соединяющие всех, обозначаются только в кризисные моменты, причем, как правило, из-за внешних угроз. Так было во всех больших войнах. Я абсолютно убежден, что если не дай бог что — все немедленно сплотятся и вспомнят, что они друг другу свои. Но в повседневной жизни это сидит очень глубоко, а временами забывается вовсе. Слишком большая, разная, пестрая страна. Как это мобилизовать, чтобы работало в мирной жизни? Не знаю. Надо ли? Может быть, если это будет чувствоваться всегда, в кризисные времена будет действовать не так сильно? Не знаю. У меня до сих пор чувство единой страны. В том числе, кстати, чувство Украины — я вырос и школу окончил в Херсоне, на актера учился в Днепропетровске… Родители на Украине. Это самая больная тема, и я не знаю, чем мы еще заплатим за этот разрыв.
Вы как-то заметили начало славы? Как вас, собственно, стали знать?
Разные категории населения по-разному. После «Беспредела» настала популярность среди зэков и милиции… После «Каменской», наверное, — относительно всенародная известность: нельзя недооценивать телевизор, сегодня актера прославляет он, хотя формирует — я в этом убежден — по-прежнему театр. Жить надо в театре, это единственный способ не терять формы. Надо сказать, что «Каменская» — не поточная продукция, это штучная работа все-таки. Тодоровский-младший халтуры не делает принципиально — что как режиссер, которого я ставлю очень высоко, что как продюсер. Я не стыжусь признаться, что некоторые романы Марининой — «Не мешайте палачу» или «Стечение обстоятельств» — кажутся мне первоклассной жанровой прозой. Потом, «Каменская» снята на пленку и без гонки. Это кино, а не «мыло».
У вашего героя там классическая ситуация — выбор между женой и любовницей. В «Любовнике» та же коллизия, только любовник как раз вы. Сами как считаете: в таких ситуациях надо решительно рвать с одной семьей и уходить в другую?
Никаких советов быть не может, и я, слава богу, в такой ситуации, как в картине Тодоровского, никогда не был. Но рвать… рушить легче, чем строить. Я бы не рвал. Вот Тодоровского упрекали, что у него в финале Янковский умирает в ночном трамвае, что это грубая натяжка, мелодраматический ход. Но представьте другой вариант! Что, человек, узнавший такое о своей жене, спокойно выйдет из трамвая и пойдет жить дальше? Значит, не любил. И мой герой там — он ведь тоже убит, только этого не видно. Если человек не мечется, не орет — это не значит, что с него все как с гуся вода. Есть такие, в которых все вымерзает, наоборот. Иногда умрешь и не почувствуешь, это можно сыграть.
Как вам работалось на картине «12»?
Лучший ансамбль, в котором мне приходилось участвовать, всеобщий бенефис, в котором никого и не выделишь. Хотя… Гафт и Петренко действительно творят чудеса. Никак не хочу предварять эту картину, хочу сказать только, что симпатии и антипатии к Михалкову зачастую не имеют отношения к тому, что он делает. А в этой работе он как художник виден в полный рост — из работы и давайте исходить.
Есть у вас какой-то способ быстро входить в образ? Это же в кино или сериале должно происходить за секунды…
Слушайте, кто вообще сказал журналистам, что образ — это что-то с дверью? Откуда я знаю, как я туда вхожу. Иногда надо, чтобы тихо было и не лез никто. Иногда — чтобы кругом хохотали и байки рассказывали. Иногда я вообще не замечаю, как туда вошел.
В жизни вы этим пользуетесь?
Никогда. Слава богу, наигрываюсь.
Фото PHOTOXPRESS.RU