Первые два месяца оказались насыщенными. Еще до Хоккайдо визиты в Казахстан (дважды), Китай, Германию, Белоруссию, Азербайджан, Туркмению. Саммит Россия — Европейский союз в Ханты-Мансийске. Программные выступления в Берлине и на Санкт-Петербургском экономическом форуме. Два пространных и относительно содержательных интервью ведущим иностранным СМИ.
Все это опровергает версию, популярную до инаугурации: Владимир Путин, мол, настолько весом в мире, что внешняя политика в любом случае останется за ним. Организация российской власти не дает особых возможностей кому-то, кроме президента, служить лицом страны. Да и привлекшее внимание назначение бывшего посла в США Юрия Ушакова на должность замглавы аппарата правительства пока не привело к видимому перераспределению международных полномочий между Кремлем и Белым домом.
Делать выводы о внешней политике Дмитрия Медведева, несомненно, рано, но кое-какие наброски уже появляются.
Во-первых, пересмотра курса не будет. И дело не в том, что Медведев несамостоятелен или связан обязательствами. Просто базовые позиции по основным проблемам внешней политики и безопасности разделяются большей частью политического класса и общества. Взгляд России на расширение НАТО или размещение американской ПРО в Восточной Европе определяется не личностью руководителя, а возвращением великодержавного стратегического подхода. Его можно считать старомодным, но ему не откажешь в логике. К тому же, глядя на действия, например, Соединенных Штатов, трудно поверить, что им такой подход чужд.
Во-вторых, стилистика изменилась, и связано это не только с чертами характера нового главы государства, но и с объективной необходимостью. Возможности того типа поведения, которым отличался Владимир Путин, исчерпаны. Стиль второго президента мог пробить стену вежливого безразличия, зачастую свойственного западным партнерам. На определенном этапе это было необходимо.
Но для конвертирования достигнутого статуса в конкретные дивиденды для страны и граждан нужен другой подход. Не менее жесткий, а более конструктивный. То есть отрицание — не самоцель, а способ добиться наилучших условий сделки.
В-третьих, заметно стремление обозначить преемственность. Это неудивительно, учитывая обстоятельства прихода нынешнего президента к власти — свою легитимность он пока может черпать только в личности предшественника. Но преемственность понимается шире: в высказываниях Медведева звучат идеи, отсылающие к предшествующим эпохам. Тут и «атлантическое пространство от Ванкувера до Владивостока» (привет от Горбачева!), и созыв общеевропейского совещания по безопасности, что российская дипломатия предлагала в 90-е годы.
Такое впечатление, что президент и его окружение хотят подчеркнуть: российская внешняя политика на протяжении всего времени перемен намного более последовательна, чем кажется. Есть набор идей, который не меняется в отличие, конечно, от обстоятельств и возможностей.
Правда, конкретных предложений за этим еще не угадывается. А вообще, начало президентства Дмитрия Медведева пока подтверждает цикличность российской внешней политики. Оба его предшественника начинали свои сроки как приверженцы конструктивных отношений с Западом, а заканчивали раздраженными и разочарованными в перспективности таких отношений. Ответственность за этот замкнутый круг поровну лежит на обеих сторонах — и на Москве, и на западных столицах.
В-четвертых, внешняя политика будет, как и при Путине, скорее реактивной. Например, первый визит в Азию, в котором усмотрели смену приоритетов (Китай вместо Запада), скорее значит просто признание факта: мировая роль Пекина за последние годы настолько возросла, что Россия просто не имеет права это игнорировать.
Вообще, активизация «восточного вектора» явно увязана с событиями к западу от наших границ. Чем сильнее давление по расширению НАТО, тем ярче демонстрация того, что у Москвы есть другие партнеры и потенциальные союзники.
Исключением из этого «реактивного» правила может стать постсоветское пространство. Обращает на себя внимание июньский указ о безвизовом въезде в Россию «не граждан» Латвии и Эстонии. Сам по себе он касается ограниченного круга лиц, но знаменует качественную перемену отношения к соотечественникам. Впервые Москва создает реальные выгоды для тех, кто по каким-то причинам не хочет ассоциировать себя с государством проживания. А это означает, что фактор диаспоры в соседних государствах, который Россия реально никогда не использовала в качестве политического инструмента, может быть задействован. Инструмент это неоднозначный, но потенциально очень действенный.
Впрочем, пока есть только эскизы. Осенью, когда начнется новый внешнеполитический сезон, станет понятно, какие из набросков превратятся в полноценные полотна.
Фото ВЛАДИМИРА РОДИОНОВА/РИА НОВОСТИ