Например, вот останавливается машина, открывается дверь, и некто—разумеется, загорелый, разумеется, подтянутый, разумеется, немного похожий на Фокса Малдера (Индиану Джонса),—подает вам руку, и вы прямо с тротуара впархиваете в теплый и чистый салон, где пахнет дорогой кожей (кубинской сигарой), одеколоном и немного улицей, и некто везет вас, ну, скажем, на премьеру в оперу!
Или еще вот так: белоснежные сугробы, голубые ели, несколько напоминающие мавзолейные, но что поделаешь, в мечтах ели всегда должны быть голубыми, трасса, по которой летят стремительные лыжники в необыкновенных комбинезонах, и некто—разумеется, загорелый, разумеется, подтянутый, разумеется, немного похожий на Тома Хенкса (Хью Гранта),—протягивает вам руку, когда вы весело спрыгиваете с подъемника и опускаете на глаза темные горнолыжные очки. А потом вы мчитесь, и ваши лыжи как-то по-особенному шуршат по свежему альпийскому снегу, и бронзовый альпийский загар как-то по-особенному ложится на ваше лицо, а впереди еще вечер у камина в деревенском отеле. Вы оба—с Фоксом Малдером или Томом Хенксом—в норвежских свитерах, и глиняная кружка с глинтвейном приятно греет ваши сцепленные пальцы.
Нет, не представляете?!
Ну, конечно, представляете!
Разумеется, картинки бывают не такие откровенно… дебильные, но, увы, увы, все мы живем именно картинками, воображая то, что будет,—в отпуске, через год или когда мы сделаем карьеру,—не просто в каком-то пошлом розовом цвете, а прямо-таки в цвете «взбесившейся фуксии». Девочки сразу поймут, что это за цвет, а мальчикам ни к чему.
И еще, конечно, климат нас подводит.
Я все мечтаю,—когда изобретут машину времени, разумеется,—поймать того самого варвара, которому пришло в голову основать свое варварское поселение на том самом месте, где у нас нынче расположена Москва—или Курск, или Тамбов, или Екатеринбург,—и посмотреть в его, по всей видимости, честные, но бессмысленные варварские глаза.
Мы не просто скифы и азиаты. Мы еще и… как бы это помягче сказать… полярники, что ли! Мы все время на зимовке, только не по долгу службы, а все из-за того варвара! Да, да, в последнее время зимы стали не те, и морозы не те, и снег по-другому пахнет, это все понятно! Но жить в климате, где зима на самом деле девять месяцев в году, тяжело.
Какая бы она ни была, эта самая зима! Совершенно неважно, сколько именно минусов за окнами—минус пять или минус пятнадцать! Самое главное, что все девять месяцев—сплошной минус! Промозглость, холод, сырость, темнота, дождь, хляби, под ногами то снег, то вода, насыщенный солевой раствор, от которого гибнет не только обувь, но вообще все живое, дурное настроение, раздражение, ни одного солнечного лучика и ни одного ясного дня!
Какие там Скандинавские страны, которые севернее нас! Разве можно сравнить их побережья с Гольфстримами, их крохотные уютные, как наши кухни, столицы, их чистенькие машинки, песочек, которым посыпают улочки, вязаные колпаки, которые так нравились нашему великому и ужасному императору, с нашей огромной и бестолковой державой без единого Гольфстрима, со столицей-монстром, которая, говорят, порт пяти морей, но лично я ни одного моря в столице так до сих пор и не видела!
И мы ждем.
Всей державой мы ждем лета. Мы ждем его истово, как древние славяне. Мы грезим о нем все оставшееся от лета время. Мы точно знаем, что уж летом-то мы заживем. Летом все будет по-другому.
Мы рисуем себе картинки.
Нет, не рисуете?!
Ну, конечно, рисуете!
Вот, наконец, выйдет солнышко, потеплеет, солевой раствор из-под ног уберется в канализацию, три чахлые липы в городском скверике набьют почки или дадут листочки, запахнет дождем, близкой грозой, сиренью или чем там еще, и настанет… отпуск!
Итак, что там у нас с картинками?
Ну, разумеется, море—от края до края. Ну, разумеется, белая стена, раскаленная полуденным жаром, а на ней ветка вьющихся алых роз. Ну, разумеется, белый песок, в который зарыты детские пятки. На носу темные очки—кажется, они уже были в какой-то другой картинке!—под боком пляжная сумка в цветах и узорах, а в ней новый детективный романчик, и единственное беспокойство, как бы не обгореть в первые дни и будут ли на ужин креветки.
Что еще?..
Загорелый малыш на сильных папиных плечах, мужественное волосатое бедро на соседнем шезлонге, слегка припорошенное тем самым песком и от этого еще более мужественное. Романтический ужин—а все-таки креветки будут?! Ленивые разговоры о приятном—обязательно о приятном, разве можно в отпуске разговаривать о противном?! Бокал вина в открытом ресторанчике, и очаровательные малютки, ваши собственные, резвящиеся у ваших ног. Ночь, еще более романтическая, чем ужин, проведенная в объятиях любимого супруга (супруги). Ночной бриз отдувает легкую штору, пахнет морем и диковинными цветами, и завтра не надо рано вставать, и мчаться на работу, и собирать детей—очаровательных малюток—в школу, и искать мужнины ключи от машины, и одной рукой дуть себе на голову феном, а другой помешивать в кастрюле кашу, чтоб не пригорела!..
Ничего не забыли? Все картинки правильно нарисовали?
И вот тут начинаются открытия. Ох, какие открытия начинаются тут же, непосредственно в аэропорту, у тех, кто летит, или на вокзале, у тех, кто едет в вожделенный отпуск!
Тут вдруг выясняется, что за год борьбы за существование, см. выше—снег, дождь, мрак, начальник-болван, все начальники болваны по определению, сапоги развалились, а на новые нужно еще заработать, мама поссорилась с папой, и оба они поссорились с папиной сестрой, по русскому двойка, зато по химии трояк, мрак, дождь, снег—короче, за все это время вы фатально и непоправимо отвыкли друг от друга!..
Больше того, выясняется, что вы вообще ничего друг о друге не знаете. Может, никогда не знали, но десять лет назад это не имело значения, потому что у вас была… любовь. Может, и не была, но десять лет назад вам казалось, что она есть. Может, вы даже помните, как именно она выглядела тогда, и нынче вы воображаете все именно так, как было.
А все уже прошло.
Каждый пошел своей дорогой, а поезд пошел своей.
Оказывается, у вас с супругой (супругом) принципиально разные представления об идеальном отпуске.
Он хочет резиновую лодку с мотором, друга Сашку и на рыбалку в раскатную часть Волги.
Она хочет море, массаж, пилинг и разведенную подругу с дочерью в компанию, чтобы было с кем поболтать.
В это время сын (дочь) хочет, чтобы его уже оставили в покое после всех двоек по русскому и троек по химии и с другом Димоном сыграть на свободе по Сети в WarCraft или в Call of Duty, при этом желательно заказать пиццу и спровадить родителей ну хоть куда-нибудь, ну хоть на участок к бабушке с дедушкой, ну хоть до вечера воскресенья!..
При этом выясняется, что малютка вырос—фатально и непоправимо, а вы совершенно не отразили этот момент!
Малютка вырос и уже решительно не пригоден для того, чтобы резвиться у ваших ног во время романтического ужина,—а все-таки креветки будут?
Малютка вырос, и вопрос «Что ты сейчас читаешь, сынок (доченька)?» вызывает у него саркастическую ухмылку человека, знающего о жизни все, в отличие от вас, ничего о жизни не знающего!
В вожделенном, долгожданном, взлелеянном в мечтах отпуске выясняется также, что вам не о чем поговорить не только с малюткой, но и с супругом (супругой), ибо в последний раз вы торчали друг у друга на глазах целых две недели подряд как раз год назад, и тогда вам тоже не о чем было поговорить, но вы об этом позабыли!
Картинка, нарисованная воображением, всегда бывает идеальной, а жизнь—никогда.
Вам не о чем поговорить, в номере отеля, если только вам не взбрело в голову купить «королевский сьют» или «президентский сьют», тесновато, и на всех кроватях валяются вещи малюток или их папаши, или ваши собственные.
Романтическая ночь с отдувающейся шторой и запахом моря, таким образом, тоже находится под большим вопросом. И не только в смысле одной комнаты на всех, но и по причине того, что супруг от тоски по Астрахани и резиновой лодке весь день исправно налегает на пиво, и к вечеру у него делается изжога и вздутие живота.
Если вдруг изжоги и вздутия нет, в этот день, как на грех, супруге сделали обертывание водорослями (обмазывание глиной), и теперь вся кожа у нее горит, и прикоснуться, не только в романтическом, но и в любом другом смысле, к ней решительно невозможно.
На завтрак подают все время одно и то же, и на третий день это уже надоело, и главное, ты что, не знаешь, что я ем на завтрак только яичницу (обезжиренный йогурт) с черным хлебом (булочкой со злаками)?! Я не могу это есть! Что это за отель (санаторий)?! Куда мы приехали (прилетели)?! На следующий год я буду сам (сама) заниматься нашим отпуском, и вообще, какой идиот придумал, что нужно непременно ехать в этот самый отпуск «всем колхозом»?!
Позвольте, а как же… картинки? Загорелый малыш на сильных папиных плечах?! Ветка глицинии на выбеленной стене? Древние камни древних развалин на интересной и увлекательной экскурсии?!
И картинка рассыпается, как мозаика, части которой не подходят друг к другу, и мы уныло бродим вокруг бассейна в полном одиночестве, потому что малютки моментально обрели на курорте какие-то собственные интересы, а супруг (супруга), как вдруг выясняется, тоже человек, и у него (нее) есть какие-то свои картинки, не совпадающие с нашими!
Я знаю одно: отпуск—это работа.
Как бы ужасно это ни звучало.
Такая же работа, как и любая другая. Как отношения с мамой, начальством, детьми, друзьями. Это все тоже работа.
Работу нельзя делать наскоками—сидел, сидел целый год, ничего не работал, а потом р-раз, и за две недели переделал всю! Нам же не приходит в голову так работать на работе! Нас выгонят, если мы примемся за дело именно таким макаром.
Мозаику придется складывать общими усилиями, теряя составные части и вяло переругиваясь из-за того, где именно должна быть та или иная деталь. Зато, сложенная таким образом, она будет… общей. Может быть, не такой красивой, какой хотелось бы, но вполне удовлетворительной для всех.
Может быть, имеет смысл на следующий год отпустить папку в Астрахань с другом Сашкой. На недельку. А когда он вернется, полететь с ним во всесоюзную житницу и здравницу Турцию и там с терпеливым и любовным вниманием слушать его истории про сазанов и жерехов.
Может быть, нужно подкопить деньжат, да и подарить супруге десять дней в хорошем спа-отеле, а малюток на это время сбагрить бабушке или пересидеть с ними самостоятельно, а когда она вернется, хорошенькая, розовенькая, веселенькая и как будто новенькая, вместе поехать в заводской профилакторий—какая разница, куда именно, лишь бы вместе, вместе!..
И черт с ними, с креветками, пусть их вовсе не будет на ужин, зато, вернувшись в город, утонув в зиме, вы будете вспоминать, как в отпуске вас чуть не до смерти закусали комары в профилактории, как вы, неожиданно и весело набравшись, ввалились в чей-то чужой номер, перепутав его со своим, как ваш сын хохотал, когда папа вдруг рассказал ему анекдот, совершенно взрослый нормальный анекдот, там, кажется, даже было одно неприличное слово! И какой у вас был секс, среди бела дня, ни с того ни с сего, просто потому, что вы столкнулись в комнате нос к носу и поняли, что ни секунды больше не можете ждать, и жить друг без друга не можете, и все это должно случиться немедленно, прямо сейчас, прямо здесь, и даже дверь некогда запирать!
Как десять лет назад.
Вы представляете себе такие картинки? Ну, конечно, представляете! Я точно знаю. Я их всегда себе представляю.