Седые и лысые. Или наоборот: лысые и седые,—аттестует электрик Владимир с Владимирского моторо-тракторного завода себя и немногочисленных коллег, выходящих с проходной ВМТЗ. Владимиру-электрику в этом году 60, пенсионный возраст; с завода, однако, не уходит—и привык за 38 лет непрерывного стажа, и силы есть.
—И молодых никого за спиной, вы же видите—все в Москве. А мне и 10 тысяч хватает, поэтому и остался. При всем стаже, с надбавками, без переработок. Ну, остановили конвейер—до 10 ноября. Почти всех на сокращенные рабочие дни и на две трети зарплаты посадили—отсутствие финансирования... По заводу пройдешь—почти никого не найдешь, как вымерло все. Короче, пока беспокоиться нечего, а там посмотрим,—неожиданно завершает Владимир явную, казалось бы, жалобу на жизнь.
ПО ГАРВАРДСКОМУ СЧЕТУ
В концерне «Тракторные заводы», владеющем ВМТЗ, подтвердили: да, конвейер приостановлен, денег пока нет, все из-за мирового кризиса. «Наше правительство помогает банковскому сектору, но почему нет помощи реальному машиностроению?—недоумевают в департаменте стратегических коммуникаций концерна.—Мы как раз договорились с западными партнерами о модернизации завода, так что кризис ударил по ВМТЗ в самое неподходящее время. Пока держимся, но государственная поддержка очень нужна. Правительству еще повезло, что рабочие люди к любым неприятностям спокойно относятся».
Секрет спокойствия—совсем не рабочего, скорее олимпийского—в том, что к кризисам на ВМТЗ за последние лет 15 уже привыкли. Началось все с двух вещей: 1) развалился Советский Союз и 2) завод возглавил Иосиф Бакалейник—экономист, бывший замгендиректора еще советского ВТЗ (без моторов в названии), ныне один из топ-менеджеров отечественной нефтянки. Устойчивое словосочетание «блестящий выпускник Гарварда»—это как раз про него. Бакалейник одним из первых в перестроечном СССР получил в Штатах гарвардскую степень по экономике и возглавил Владимирский тракторный.
—Мальчишки, все не так просто,—уверяет корреспондентов «Огонька» механик и испытатель новых тракторов Валерий Михайлович. Он помнит и советские времена, «когда 130 штук в день выпускали», и недавние—тоже 130, но уже в месяц.—Мы экспорт делали в Польшу, Югославию—ну ладно, соцлагерь; но еще же в Индию и США поставляли! В Штаты, представляете? При том что там свои тракторы—лучше, но дороже. Значит, нас убрали как конкурентов, стопроцентно. И с большого рынка, и вообще!
В других выражениях, но клянут, клянут мировую экономическую закулису и во Владимирской областной администрации. Те же, кто чуть более искушен в экономике, конспирологией не страдают. Владимирский тракторный эпохи Иосифа Бакалейника сегодня вовсю изучают в экономических вузах. Как яркий пример того, что гарвардские теории «стоимости денег» (конек Бакалейника) при кризисе неплатежей 1990-х, в который завод въехал на полном ходу, оказались неприменимы. Ибо если на счету нет денег и ни за какие тракторы их не купить, то стоимость мало кого волнует—особенно если говорить о конкретной экономике, а не о науке с тем же названием.
Короче, завод после эксперимента по гарвардскому счету обанкротился. Процедуру закончили четыре года назад.
ВСЕ В ШОКОЛАДЕ
Лечить пришлось госкапитализмом по-российски. Концерну «Тракторные заводы» (Липецк, Волгоград, далее везде—11 предприятий, если с ВМТЗ считать) помогли с реструктуризацией долгов. Дали денег под губернские гарантии. Даже выпустили «первый областной тракторный заем»; так и называется. В общем, миллиона два долларов вложили. Не считая административного ресурса.
После лечения образовался очередной парадокс: завод поднялся, до последнего времени работал, платил деньги (чаще всего без задержек) и заполнял собой 15 процентов тракторного рынка. Общероссийского. При этом по чистой выручке выходило, что ВМТЗ дает меньше процента валового продукта. На этот раз—регионального, владимирского.
—Область вдоль дорог расположена, которые от Парижа до Нижнего идут и далее везде,—показывает на карту Роман Моисеев, замглавы областного комитета по промышленности и науке. На разнице между французским и нижегородским (а также на том, что Владимир все же не Москва и рабочие руки, которые в Москву не уехали, тут стоят гораздо дешевле, чем в столице), строится макроэкономика местного масштаба. Инвестиции—дай бог всякому. Паштеты чешские, быттехника—две европейские фирмы, прямые конкуренты, построили в области по заводу. Словенские стройматериалы, австрийский кирпич. И еще 80 тысяч тонн шоколада в год, тоже европейского.
—Вот итальянцы приходят в следующем году, несмотря на кризис,—трубы-нержавейка, 50 миллионов долларов инвестиций везут. Можно сказать «оптимисты», можно «прагматики». А тракторный просто жалко, на самом деле. И визитная карточка Владимира—старое предприятие, с почтенными советскими традициями. И вообще столько сил и денег туда... ну, понятно, да?—спрашивает Моисеев.
БОГАТСТВО И УЗБЕКИ
—Если мне зарплату срежут—тут же уйду. Сварщики везде нужны,—Акрам делает характерный для советских трудовых плакатов всеобъемлющий жест из серии «все вокруг колхозное». Акрам из Андижана, Узбекистан; сварщик, собственно; два года работает на Владимирском моторо-тракторном. Андижанцев и прочих узбеков на ВМТЗ около половины из 1820 работающих. За счет гастарбайтеров, судя по всему, и получается скромная заводская цифра по средней зарплате: в области—12 тысяч, на производстве—около 10, а на тракторном—7, две трети от общепромышленного.
По заработкам лично Акраму хорошо: 10 тысяч на руки, как у электрика Володи. Больше, чем у узбекских коллег, тысячи на три. К тому же, с утра субботы около завода возникает стихийный трудовой рынок со стойким среднеазиатским акцентом—грузить-таскать, ремонты на скорую руку, сельхозработы выходного дня. Тому же Валерию Михайловичу, который механик и испытатель, понадобилось выкопать картошку. Сам уже не может: пенсионер, давление. Три узбека, по 500 рублей каждому, «вся недолга».
Так что немного разбогатеть можно и узбеку. Живут за проходной, на заводе в общежитии или, как уверяют рабочие из коренных, «даже в цехах могут»; все крыша над головой.
ЧУЧХЭ ПО-РАБОЧЕМУ
—Да, защита интересов сотрудников—моя непосредственная задача. Нет, акций против урезания зарплат нашим профсоюзом не планируется. По всем вопросам подробно—в службу экономической безопасности завода.—Валерий Хвалов, председатель профкома ВМТЗ, судя по голосу, на «агитатора, горлана, главаря» не тянет никак.
Из двух десятков рабочих, согласившихся—в отличие от Валерия Константиновича—более подробно и не по телефону поговорить с корреспондентами «Огонька» о заводских делах, членами профсоюза оказались семеро. Остальные—кто не вступал, кто просто вышел из профсоюза: «И одного процента на взносы жалко». Классовая борьба такая; работодателю неприятностей ждать не приходится. А работяги давно ничего не ждут—ни от кого, по большому-то счету. Обладминистрация повторяет сакральное для последнего времени: «Кризис—это не только временный упадок, но и новые возможности для роста». В конце концов 50-миллионный контракт с теми же итальянцами пока никто не отменял, тьфу-тьфу-тьфу. Да и не ими одними область дышит.
О том, что кризис—это «не только… но и…», рабочим ВМТЗ никто не говорил. Они сами про это расскажут кому хочешь, и без Гарварда. Вот одни из пораженных в зарплате вышли на полсмены, а другие вообще не вышли. Хотя получают одни и те же урезанные деньги. Но одни договорились с мастером, начальником цеха, а другие—пока нет; но попробуют. В ходу: «шашлыки для начальства на те выходные», «два пузыря маминого первача, если еще пару дней для дачи даст». Или просто: «будет работа, отработаем по сверхурочным за половину, не звери же». Потому в близлежащей пивной «У Ники» сидят все—и те, которые полный день на всю зарплату (15 процентов персонала), и остальные. И никакой классовой розни.
—Пьем, закусываем. Пусть сами хозяева ворочаются. Ну и мы—сами…
В общем, до середины ноября—когда обещают найти деньги и запустить конвейер—время у рабочих есть. И пиво тоже.
МНЕНИЕ
РЕЗАТЬ БУДУТ ПО ЧАСТЯМ
По прогнозу Международной организации труда, к концу 2009 года без работы могут остаться 20 млн человек. Затронет ли мировой кризис российский рынок труда? Об этом—Владимир ГИМПЕЛЬСОН, директор Центра трудовых исследований ГУ-ВШЭ
У нас компании чаще всего не увольняют людей, а снижают зарплату. Причина—достаточно жесткое трудовое законодательство, защищающее работников от увольнения. Если действовать легально, уволить работника в России очень трудно и дорого, особенно если нужно сократить не одного, а 100, 500 или более работников. А для компании со штатом в 10 тысяч человек сокращение одной тысячи—это всего лишь 10 процентов. Поэтому если в России произойдет большой экономический спад, то значительная часть людей потеряет не работу как таковую, а часть заработка. Тем более что, по статистике, около 70 процентов занятых сегодня в компаниях имеют в структуре зарплаты переменную часть (различные премии, надбавки), которая в среднем составляет около 50 процентов. Кроме того, один из неявных способов уменьшить зарплату—это сокращение рабочего времени.
Острота и формы реакции рынка труда на кризис будут разными в зависимости от региона, сектора экономики, размера предприятия. Факторы риска здесь не всегда очевидны. В целом чем более диверсифицирована экономика в каждом отдельном регионе и чем больше в нем альтернативных возможностей, тем будет легче справиться с проблемами. Что касается увольнений по инициативе администрации, то не стоит забывать, что Трудовой кодекс защищает работника. Если работодатель нарушил закон, работник может обратиться в суд, который в подавляющем большинстве случаев принимает сторону незаконно уволенного.
Записала НАТАЛЬЯ АЛЯКРИНСКАЯ