Только вышел дирижер на сцену—и пять минут standing ovation. Нет в русском подобного определения: «аплодисменты, все встают»—все же немного из другого лексикона, не для артистов. Впрочем, Владимира Спивакова и «Виртуозов Москвы» в Гюмри—бывшем Ленинакане, куда они приехали с концертом,—уже давно принимают не только как музыкантов.
«Могли бы и не играть»,—говорит Спиваков оркестрантам, отыграв гюмринцам полные два отделения плюс шесть бисов. Оркестранты улыбаются: присказка давняя, фирменная. Зал—битком, как везде; слушатели на сцене—тоже дело привычное. Спиваков и «Виртуозы» только что вернулись из Штатов, там было так же. «Только они зрителей на сцене ширмой от нас закрывали—политкорректность: а вдруг женщина не так сядет, собой отвлечет? Серьезно, они так объясняли…»—до сих пор недоумевает Спиваков. Здесь проще: без ширмы, без акустических изысков—Дом культуры города Гюмри, что вы хотите. Только теперь это уже 20 лет как постоянный гастрольный адрес «Виртуозов».
Совпало так: 30 лет «Виртуозам»—20 лет Спитакскому землетрясению. Это сейчас Спитакское, а тогда—просто «землетрясение в Армении». 25 тысяч погибших, Спитак полностью разрушен, Ленинакан-Гюмри—больше чем наполовину.
* * *
—Я тогда, в 1988-м, увидел помимо прочих ужасов, что в Ленинакане полмузея искусств под землю ушло, во-он там,—показывает Спиваков. Чуть позже в разрушенный город приезжал академик Дмитрий Лихачев: привез в дар музею картину Константина Коровина от Советского фонда культуры. Тогда же говорили, что именно Спиваков купил эту картину на «Сотбис» и передал фонду.
—Не помню, давно было,— через 20 лет пресекает разговоры маэстро.
Из денег, которые стараниями Владимира Спивакова пришли в Армению, он помнит только самые первые, собранные через два дня после трагедии. Спиваков с «Виртуозами» был во Флоренции, шел по площади, увидел монахинь из католического благотворительного фонда «Каритас»—те собирали пожертвования для Армении.
—Оказалось, что собрали они целых 10 тысяч лир. Ничто.
Спиваков пригласил их на концерт, а перед концертом поговорил с организаторами—«почтенная сенаторская семья, очень уважаемая». Сами музыканты отказались от гонораров. Плюс публика. Плюс друзья публики...
—Вот в тот вечер 50 тысяч долларов «Каритасу» для Армении пошло. Почему и помню: 10 тысяч лир и полсотни тысяч долларов—разница все-таки.
Потом были еще деньги, одноразовые шприцы, детские инвалидные коляски («Представляешь, их 20 лет назад в Союзе вообще не было, специально детских,—уму сейчас непостижимо; мы с «Виртуозами» первыми их привезли сюда из Франции») и много чего еще. Спиваков действительно не помнит, чего, сколько и почем—в отличие от тех, кто здесь живет.
* * *
Официально это называлось «ликвидация последствий землетрясения в Армении». На самом же деле это был, пожалуй, последний случай, когда СССР делал—вместе, дружно—что-то хорошее, правильное и единственно возможное для нормальных людей. Тот случай—один из крайне немногих, когда слова «единый порыв» можно было смело изымать из канцелярита и возвращать в обычный русский язык. И не только в русский.
—Израиль тогда приехал спасать, Израиль—у нас же с ним отношений не было,—до сих пор восхищается житель Гюмри Арман («Все у меня по-обычному, как у многих тогда,—минус дом, минус мама, минус сестра, нового ничего»). Восхищается не только прилетом израильской бригады поисковиков, но и тем, что «их Горбачев пустил на помощь». Чем восхищен больше, сказать трудно. Американцы, итальянцы, аргентинцы, греки—все были, всех помнят. Вот только что в Гюмри памятник открыли: советский спасатель и французский («Не только французский, но и обобщенный мировой»,—говорят в мэрии) с собакой. На одном уровне чествуют Николая Рыжкова и, допустим, Виктора Януковича. Хоть первый 20 лет назад был премьером СССР, а второй—донецким гендиректором, приехавшим со своими людьми разбирать завалы.
Тут отлично помнят, что первыми пришли спасатели из Грузии. Понятно, что республика соседская, географически ближе, но тем не менее. Может быть, и поэтому вопрос о признании Абхазии и Южной Осетии армянскими властями, несмотря на искреннее уважение к России, даже толком не рассматривался. Всех своих спасителей тут принимают на равных. И более чем на равных—Спивакова и «Виртуозов»: «Они всегда утешали нас».
—Здесь же и играли 20 лет назад, уцелело тогда это здание,—Владимир Спиваков показывает корреспонденту «Огонька» гюмринский Дом культуры.—Мы недели через две после самих толчков приехали, прямо в месиво. Елена Образцова из «Страстей по Матфею» арию пела, Сильвия Капутикян стихи читала, а Алла Демидова—«Реквием» Ахматовой. Вот на «Реквиеме» и тряхануло нас всех еще разок. Несильно. То ли там в земле плита обратно на место становилась, то ли что новое затевалось, да передумало в последний момент…
* * *
Бесквартирных, по официальным данным, в Гюмри и окрестностях—6800 с небольшим. Тех, кто остался без жилья тогда, в 1988-м. Не человек—семей («Множь в среднем на пять или шесть, будут тебе люди»,—говорят гюмринцы). В городе людей с жильем и без—тысяч шестьдесят. Бюджет восстановления—примерно 1,8 миллиона долларов на следующий год. Средняя квартира—от 30 до 45 тысяч долларов.
—У кого деньги есть, те стараются дома построить, чтобы нормальные,—Варпет в те времена, когда у него и семьи был дом, служил автомехаником, сейчас живет на пенсии в строительном вагончике, как сотни и сотни бездомных гюмринцев и спитакцев.—Двадцать лет, да.
Вагончик, правда, обихожен: штукатурка и тройной утеплитель.
—А у всех обычно два слоя,—говорит Варпет. Два сына у Варпета, оба не в стране давно: один в Штатах, другой в Италии. Устроены, по словам отца, неплохо. Насколько неплохо?
—Дом смогу построить года через полтора. Вообще-то давно мог, но вот соседям недавно денег дал, тоже на стройку.
Позже выяснилось, что Варпет помогает построиться уже третьей соседской семье. Ни процентов Варпет не берет, ни с возвратом не торопит.
—Видишь?—показывает Варпет на свою лысину.—Это мне дети прогрызли: «Почему не строишься, зачем у семьи дома нет?» Затем, что в 1988-м у меня и у них был тут дом. Ты мне можешь гарантировать, что и следующий дом так же не исчезнет, как в тот раз? Вот и сыновья не могут.
Да, проектный износ вагончика-времянки—три года. К 1991-му квартиры обещали всем пострадавшим. Но было это в другой стране.
* * *
—Тс-с-с!—шипят корреспонденту «Огонька»: я не вовремя стал просачиваться в директорскую, где Спиваков должен был отдохнуть после концерта. Отдохнул, как же. Тут, в Гюмри, при Доме культуры— музыкальная школа. Две девчонки поют—одной тринадцать, другой пятнадцать. Не сестры, но спелись, что те Рузанна и Карина Лисициан. Спиваков стоит перед ними, прикрыв глаза. Устал, понятно. Обычное дело, часть гастрольного этикета: спели дети одну-две вещи, услышали доброе слово маэстро, разошлись…
—Что еще в репертуаре?—спрашивает Спиваков. Это уже больше чем этикет.
—Джаз есть,—говорит младшая.
—Джаз давайте,—говорит Спиваков. Джаз—дали.
—Еще что есть?—Спиваков поудобнее усаживается на ближайший стол: похоже, это надолго.
—«Тиритомба».
—Давайте «Тиритомбу»...
—А у меня Обер, «Взрыв смеха»,—рискнула на сольное выступление старшая.
—Самое то. Давай…
—Так, они в фонде?—оборачивается Спиваков к присутствующим минут через сорок, выпотрошив репертуар «сестренок» вплоть до народных песен.—Почему это «нет еще»?
Министр культуры Армении Асмик Погосян уже записывает адреса юных певиц. Спиваков набирает Москву—там Екатерина Ширман, координатор благотворительного фонда, собственно, Владимира Спивакова: «Катя, на май, на фестиваль… да, в армянском отделении нашел, это нечто… ну, они не оттуда, но они уже там, да». «Уже там»—это значит стипендия, мастер-классы, концерты по бывшему Союзу (отделения фонда—везде в республиках) и не только по нему.
—Инструменты им вроде не нужны,—глядя на певиц, констатирует Спиваков. Сразу же заходит разговор с фондовскими—о том, как кто из армянских детей преуспел. Одному лет пять назад Владимир Спиваков привез в подарок скрипку, другому—французский кларнет…
—И еще Гагик на вашей флейте конкурсы выигрывает,—подсказывает кто-то.
—Флейта,—задумывается Спиваков.—Это когда? Ну забыл, тут столько инструментов через фонд идет… А, точно,—и называет даты двух последних московских гастролей Гагика.—Вот концерты помню.
—Кстати, а как там Коровин?—на прощание интересуется Спиваков. Оказалось, что Коровин—хорошо. В музее, вроде бы отстроенном.
—.. Сказать, что я увидел возрожденный город, было бы нечестно,—мастер дает интервью нескольким камерам.—Но зато—как тут поют…
* * *
Двадцать лет назад после концерта в Ленинакане Владимиру Спивакову подарили коврик: клоун, веселый. Его соткала девочка, погибшая в Спитакском землетрясении. Коврик музыкант возит с собой, где бы ни жил. Десять лет назад здесь же ему подарили еще один коврик—сотканный детьми, родившимися в день трагедии. Сейчас главе «Виртуозов» в Гюмри преподнесли просто детский рисунок—ваза, цветок, ярко, как у Сарьяна. Никакой привязки к катастрофе, пусть и в памятные дни.
—Уже полегче, да?—спрашивает Спиваков. И долго смотрит на рисунок.
Фото TIGRAN TADEVOSYAN/PHOTOLURE, ИГОРЯ ГАВРИЛОВА/АРХИВ «ОГОНЬКА», ЭДУАРДА ЭТТИНГЕРА/АРХИВ «ОГОНЬКА»