"Ситуация меняется очень сильно и в крайне неблагоприятную для России сторону"

На прошедшем месяц назад в Южной Корее 22-м Мировом энергетическом конгрессе группа сотрудников Института энергетических исследований (ИНЭИ) РАН РФ была удостоена первого приза в категории "Сценарии мировой энергетики" за исследование "Прогноз развития энергетики мира и России до 2040 года" и заведующей отделом ИНЭИ РАН ТАТЬЯНЕ МИТРОВОЙ был вручен приз Tomorrow Energy Prize. "Ъ" беседует с Татьяной Митровой о возможных сценариях развития рынка углеводородов.

— Вы были не просто участником Международного энергетического конгресса, который прошел в октябре в Южной Корее, но и единственным российским представителем в группе по разработке энергетических сценариев развития мировой экономики. Какие же получились сценарии?

— До этого я участвовала в разработке европейских энергетических сценариев, в мировом — в первый раз. Для меня чисто профессионально это был безумно интересный опыт.

Сценариев развития мировой энергетики вплоть до 2050 года получилось два: "Джаз" и "Симфония". Сценарий "джазовый" предполагает достаточно сдержанное вмешательство государств. В "Джазе" предполагается превалирование рыночных сил развития всех видов децентрализованной генерации, децентрализованной добычи энергоресурсов — вот тот же сланцевый газ, сланцевая нефть прекрасно в этом смысле смотрятся. Не крупные мегапроекты, а как раз куча независимых компаний, которые сами по себе что-то делают. Это более децентрализованный способ управления энергетикой и потреблением.

А второй сценарий — это "Симфония". Во главе один дирижер, указаниям которого все следуют и который продвигает те виды энергоресурсов, которые считает более правильными, то есть там более активное развитие атомной энергетики идет, более активная солнечная энергетика, которую поддерживает и продвигает государство. Скорее даже группы государств. По региональному принципу. Северная Америка, Европа, Евразия — это Россия и страны СНГ.

— А есть какой-то вектор этого прогноза?

— Общая идея у всех прогноза в том, что в мире сохранится надолго доминирование ископаемых видов топлива, на уровне 2050 года, сколько видно, это все согласны. Нефть сокращает свою долю, но все равно потребление нефти остается на первом месте в мире.

— А уголь на втором?

— Они практически выравниваются, нефть, газ и уголь. Доля угля немножко сокращается, газа — увеличивается. В основном за счет развивающихся стран и Ближнего Востока. Вот там просто предстоит безумный рост потребления, но это другая ценовая ситуация. Там свои сложности имеются. Но у газа светлое будущее.

— Благополучно сгинула политизированная эйфория ожидания от внедрения альтернативной энергетики?

— Да. Особенно с учетом "сланцевой революции".

— А как вы с коллегами оцениваете перспективы России?

— Удивительное дело, но ни в СССР, ни в России целенаправленного, хорошо организованного мониторинга и анализа и прогнозирования энергетических рынков не было и нет. Мы как-то закуклились сами в себе, общения с внешним миром нам очень не хватает.

А ведь у нас в стране уже был прецедент в конце 80-х годов прошлого столетия, когда недооценка на государственном уровне процессов, которые происходили на мировом нефтяном рынке, очень сильно поспособствовала краху СССР, и нам сейчас с нашими 40%, уже почти 50%, нефтегазовых доходов в бюджете просто непозволительно не исследовать эту тематику.

Потом удивляемся, что же случилось, почему цены на нефть пошли так-то, почему наш газ перестали покупать, почему нас никто не любит. Потому что мы все для этого сделали.

И мы сочли своим долгом в инициативном порядке эту брешь заполнить. Но финансирования под это нет. Мы зарабатываем деньги на каких-то коммерческих проектах и инвестируем их в исследование. Сейчас ситуация такая, что мы просто стучимся в закрытую дверь и говорим: послушайте нас, просто то, что мы хотим вам сказать, для вас очень важно.

— Но ведь достучались. Прогноз-2013 выпущен был при содействии Аналитического центра при правительстве России.

— Это наши коллеги и друзья, с которыми мы давно и хорошо работаем. Они отвечают за мировую экономику. Мы очень признательны им.

— И все же возвращаясь к вопросу о России?

— Да, действительно, мы себя чувствовали Кассандрами, которые кричат: очнитесь, ситуация меняется очень сильно и в крайне неблагоприятную для России сторону. И мы больше не можем рассчитывать всерьез в долгосрочной перспективе на нефтегазовый сектор как на источник постоянно растущих доходов. В лучшем случае они останутся на нынешнем уровне, но могут и снизиться. Надо остальную часть экономики развивать.

Но говорить о том, что нас услышали, мне кажется преждевременным. Потому что в стране нет системы регулярного, постоянного отслеживания и анализа ситуации на внешних рынках. По-хорошему это должен быть непрерывный процесс сбора информации. Мониторинг. И это достаточно сложное и дорогостоящее мероприятие. Просто отслеживать все, что происходит в мире. Затем должен быть анализ текущих каких-то событий, многие из которых представляют непосредственную угрозу или непосредственные возможности для российского экспорта, для наших компаний. То есть понятно, что это должно быть систематической деятельностью, а не хобби научных работников. Но заказа государства на такие исследования нет и, соответственно, такого мониторинга нет.

Мы этот прогноз представляли разным уровням руководителей органов исполнительной власти и законодательной власти. Ну и вот на этом посыле — надо что-то делать — обычно все заседания и заканчивались. Что принималось дальше, это уже для нас оставалось за кадром. То есть, возможно, кто-то и делал вывод, что раз все так плохо, надо побыстрее потратить деньги.

— То есть вздувание военных и социальных расходов в последние год-два могут быть связаны с негативным прогнозом экономики. Мол, лучше сейчас потратить, потом ниоткуда взять деньги?

— Я вот не могу точно свидетельствовать об этом.

— Получается, ваш прогноз негативный для России?

— Он негативно стимулирующий. То есть если все будет идти так, как идет, если будет сохраняться действующий налоговый режим, если будет сохраняться та система расходования или осуществления инвестиционных программ, которая существует сейчас, если будет продолжаться то же безобразие с энергоэффективностью, которое мы сейчас наблюдаем, то в общем перспективы достаточно негативные. Но это не карма и это не проклятие. Но для этого нужен целый комплекс мер.

— И когда Россия, российская экономика начнут чувствовать первые негативные изменения, по крайней мере, на нефтяном рынке?

— Возможно, уже к 2015-2018 годам. То есть это вопрос этого десятилетия.

— То есть к концу этого десятилетия уже будет заметно не только специалистам, что происходит с Россией. Вы это хотите сказать?

— Именно.

— Эти изменения будут скорее негативного характера?

— Ну, если мы не начнем адаптироваться. У нас обычно всегда откладывают до последнего момента необходимые изменения. Дальше способны действовать очень оперативно. Я очень надеюсь, что все-таки мы успеем приспособиться, и на самом деле возможность у нас очень хорошая.

— Что вы предлагаете? Рецептура какая?

— Главный лозунг: повышение конкурентоспособности нашей экономики.

Необходима оптимизация налогового режима: нынешняя система налогообложения убивает инновации. Надо менять систему налогообложения. Переходить с обложения выручки не обложение прибыли. И вот без этого у нас все будет в том же состоянии. По газу 30-процентная экспортная пошлина. То есть понятно, что это национальное достояние и так далее. Но с новыми проектами, которые и без того очень дорогие, Северные, Восточные проекты. Если на них еще накручивать сверху 30%, они априори неконкурентоспособны. И это зона ответственности государства.

А зона ответственности компании — это сокращение затрат. По всем нашим компаниям, по всем аналогичным проектам в сравнении с зарубежными компаниями наши проекты дороже примерно в полтора-два с половиной раза. И какая может быть после этого конкурентоспособность?

— Вы сравнивали сходные проекты?

— Да, сходные проекты в сходных географических условиях сходных объемов.

Еще одна наша рекомендация — это активно привлекать иностранные компании, создавать консорциумы для крупных проектов. Не столько для того, чтобы привлечь инвестиции, которые мы сами в состоянии обеспечить. И даже не столько для того, чтобы привлечь технологии. Всегда есть сервисные компании, которые можно нанять. Но в первую очередь именно для того, чтобы привлечь вот эти управленческие навыки и процедуры жесточайшего контроля затрат.

Пример Штокмановского месторождения очень иллюстративен. Иностранные партнеры просто отказались входить в проект, который был запредельно дорогостоящим, то есть неконкурентоспособным.

И четвертая рекомендация: энергосбережение. Примерно 180 млрд кубометров газа и примерно 90 млн тонн нефти в год мы можем сэкономить в стране, просто применяя среднеевропейские практики, технологии. Это значит, что не нужно идти в Арктику, не нужно идти в глубокий офшор, не нужно строить какие-то безумные трубопроводы через все страну, а нужно, просто сэкономив, это отправить на экспорт. Это точно будет дешевле. Ну и себе, в общем, тоже неплохо было бы жизнь как-то улучшить. И тут мы уже видим, насколько серьезные сдвиги происходят в Европе, в США, в Японии именно из-за энергосбережения. А это тогда совершенно другой спрос на все энергоресурсы, включая углеводороды.

Это основные моменты.

— Спасибо большое, и мы еще встретимся, когда у вас будет прогноз на 2014 год.

Беседовал Владислав Дорофеев