"Театр никому ничего не должен"
Деклан Доннеллан о своей новой московской постановке «Меры за меру»
Знаменитый английский мастер Деклан Доннеллан, считающийся лучшим режиссером-интерпретатором Шекспира, возвращается в русский репертуарный театр. Еще в конце прошлого века он поставил в петербургском Малом драматическом театре "Зимнюю сказку", а после этого делал спектакли в Москве по заказу Чеховского фестиваля — "Бориса Годунова", "Двенадцатую ночь", "Три сестры" и "Бурю". Но они шли редко, а Доннеллан всегда хотел, чтобы его спектакли были в постоянном репертуаре московского театра, поэтому он принял предложение худрука Театра имени Пушкина Евгения Писарева — и выбрал Шекспира. Причем пьесу, которую уже однажды ставил
Фото: Donald Cooper
Фото: AP
Вы уже ставили пьесу "Мера за меру" с английскими артистами. Но, кажется, она не принадлежит к числу бесспорных шедевров, к которым некоторое режиссеры считают необходимым возвращаться несколько раз в жизни — мол, в каждом возрасте у них есть свой "Гамлет" или свой "Вишневый сад"...
Это прекрасная пьеса, это именно что шедевр. Настоящий бриллиант! Думаю, одна из трех лучших пьес у Шекспира. В ней заключено очень много прозрений не только о человеке, но и о государстве. Государство здесь уподоблено человеческому телу. Герцог, о котором идет речь, не может управлять — как не может владеть своим телом. Еще это пьеса про город и про герцога, изучающего город. Он хотел быть неузнанным, хотел поменять свое пространство, никуда не перемещаясь. Герцог — это Вена, где он властвует, и Вена — это он...
Вена — не реальная, конечно, а вымышленная...
Как всегда у Шекспира. Это пьеса, можно сказать, и о паломничестве: паломники думают, что главное в том, что они куда-то идут или едут, но на самом деле они совершают прежде всего внутреннее путешествие. У Шекспира же любая пьеса есть попытка ответить на вопрос: что такое жизнь и что означает быть человеком, как человек управляет собой, что такое хорошие чувства и что такое плохие чувства, можем ли мы управлять темными сторонами своей личности и как они соотносятся со светлыми?
Как вам кажется, высок ли барьер, который наши артисты должны перепрыгнуть, работая над Шекспиром? Когда они играют Чехова, многим из них кажется, что они совершенно понимают автора.
Мне важно прежде всего то, что они стремятся понять этого автора как современного. Они не относятся к нему как к историческому наследию. Вообще, у Чехова и у Шекспира одна и та же проблема — поскольку в своих странах они стали национальными идолами, многие люди ждут от них, так сказать, позитивного месседжа, чего-то жизнеутверждающего. Это своего рода фундаментализм — искать в классике доказательства простоты жизни. Между тем они писали как раз о том, что жизнь непроста и неоднозначна, и человеку нужно то и дело выбирать, и выбор часто бывает ошибочным.
Не могу не заметить, что на фоне достижений современного театра ваше искусство смотрится как раз позитивным — примиряющим с жизнью, даже добрым к зрителю.
Я воспринимаю это утверждение как комплимент! Нет ничего легче, чем объявить зрителю, что жизнь — дерьмо. Но сказать это означает ужасно упростить правду. Я как раз уверен, что жизнь темна и страшна. Но показывать самоубийство неинтересно. Интересно, что заставляет человека жить дальше, что помогает ему. Жизнь каждого из нас достойна того, чтобы ее прожить — именно в этом я вижу надежду. А не в том, что вишневые деревья весной расцветут, и мы в конце концов увидим небо в алмазах.
И эту надежду должен давать ваш театр?
Это было бы слишком самонадеянно, театр — не Бог. Не хочу быть дидактичным и кого-то чему-то учить. И театр ничего никому не должен. Люди приходят в театр за опытом, который может расширить их представления о мире, может помочь им понять самих себя и других людей, рядом с которыми они живут. Дети рождаются, не умея любить. Человек должен сам учиться любить, учиться проживать жизнь так наполненно, как это только возможно. Моя работа — делиться с людьми опытом, в той форме, в которой я умею.
А кто на вас больше всего повлиял из ваших коллег?
Мой отец больше всех на меня повлиял. Но вы спрашиваете о коллегах. Конечно, Питер Брук — его "Сон в летнюю ночь" стал для меня одним из важнейших опытов в жизни. Я очень ценю опыт общения с Львом Додиным и его театром: "Братья и сестры" когда-то меня потрясли. Очень люблю общаться с Камой Гинкасом, от него буквально исходит такая сильная жизненная и творческая энергия.
Раз уж вспомнили о российских коллегах... У вас есть уникальный опыт: последние пятнадцать лет вы часто приезжаете в Россию — то есть вы тут уже почти свой, но, естественно, остаетесь чужим. Что вам говорит ваш личный опыт о развитии страны? Вам не страшно за нас?
Не хочется говорить какие-то поверхностные вещи вроде того, что безумие платить за чашку кофе столько, столько иногда приходится платить в московских ресторанах. Но если вы имеете в виду политику, то я не знаю, что ответить. Правда-правда. И предпочитаю сам расспрашивать людей. Мне же как раз нравится видеть здесь то, что не меняется к худшему. Например, серьезное отношение к театру и то, как много молодых людей интересуются театром и посвящают ему свою жизнь. Я общаюсь здесь с определенным кругом людей — это люди театра, конечно, в основном — и никаких тревожных изменений в них пока не нахожу. Наверное, стало больше коммерческого театра, все на это жалуются, но я стараюсь не ходить на коммерческие спектакли. Но пропорции серьезного и несерьезного мне кажутся в России более здоровыми, чем в мире англоязычного театра.
Уже после этого интервью я посмотрел в Париже последний по времени создания спектакль Деклана Доннеллана — "Король Убю" Альфреда Жарри, поставленный им с французскими артистами. Он очень отличается от всех спектаклей, которые я видел прежде: никакой лирической прозрачности, никакой джентльменской сдержанности. Это сатирический памфлет про современное буржуазное общество, скрывающее под своим благопристойным появлением жуткие комплексы и разрушительную энергию. Показалось, что "Убю" поставил жесткий немецкий режиссер-скептик, а не мудрый англичанин. Тем интереснее, какой выйдет московская "Мера за меру".
Театр имени Пушкина, 22-24 ноября, 19.00 и 6, 18 и 26 декабря, 19.00