Московский философско-литературный журнал "Логос" начал издание своей библиотеки "Пирамида". Небольшие, в мягкой обложке книжки всем своим видом отрицают претензию на философскую монументальность. В основании "Пирамиды" уже семь книг, среди которых и работы по истории философии, и совсем не академические тексты. Общий связный смысл серии пока не ясен, но все опубликованные работы безусловно интересны в своей отдельности, считает философ ЕЛЕНА ОЗНОБКИНА.
Все началось с книжки, получившей имя "Слепой Эдип" и посвященной, как указано, "проблеме поэтической речи в современной литературе". Авторы поэтических и прозаических текстов скрывают свои имена за знаками греческого алфавита, выступая как своего рода чистые фигуры "деструктивного вдохновения". Однако при ближайшем рассмотрении этот литературный манифест, где объявлено следование кровосмесительным путем Эдипа, оказывается романтической надеждой обрести новый, первозданный язык. Книга для посвященных. Их мыслится обрести до 300 — таков тираж.
Далее в серии представлен новый перевод пифагорийских Золотых стихов и комментария к ним неоплатоника Гиерокла. Перевод выполнен Ириной Петер и отличается от имеющихся своей ориентацией на современный язык. И действительно, происходит некая метаморфоза восприятия. Мы приучены получать античный текст в патине архаического языка, здесь же отдано предпочтение не стилизации, но скорее ясности и пониманию.
Классическая работа Бертрана Рассела "Введение в математическую философию", вышедшая в начале века, издана, очевидно, согласно логике "восполнения". Она служит своеобразной заменой объемного труда Рассела--Уайтхеда "Принсипиа математика", на который даже специалисты имеют привычку ссылаться, чаще всего не видев его в глаза. Книга современного норвежского профессора философии Хейде является довольно строгим академическим введением в гегелевскую философию права. Вместе с тем профессор уверен, что Гегель может сегодня быть не только персонажем истории философии, но и своего рода "заочным участником" современных правовых дискуссий. В свою очередь в режиме "живого" и актуального присутствия известная исследовательница средневековой культуры Светлана Неретина пытается представить фигуру Абеляра ("Концептуализм Абеляра. Слово и текст в средневековой культуре"). Специальный, впрочем уже скорее архивный, интерес представляют опубликованные главы из работ Шпета "История как проблема логики", посвященные Вильгельму Дильтею. Под одной обложкой с этим текстом появились также посвященные Дильтею кассельские 1926 года доклады Мартина Хайдеггера (перевод А. Михайлова). Замечательна не только история появления докладов (об их существовании до восьмидесятых годов ничего не знали даже издатели хайдеггеровского полного собрания сочинений), но и то, что их русский перевод вышел через два года после первой публикации в Германии — редкая для философских событий синхронность.
Последняя из книг "Пирамиды" вносит довольно резкий перебив в уже, казалось бы, начинающий складываться умеренно-академический настрой философской серии. Это небольшой сборник работ Сергея Зимовца "Молчание Герасима". Предприятие Зимовца действительно выглядит радикальным и довольно рискованным. Автором настойчиво практикуется один и тот же прием. Терминологическая мощь современного языка психоанализа, структурного анализа, теории власти, шизоанализа и т. д. применяется к хрестоматийным отечественным и реальным сюжетам: от "Муму", "Сына полка", "Собачьего сердца" и "Золотого ключика" до павловских физиологических экспериментов и истории болезни Ленина. Эффект чтения неожиданный. Прежде всего комический. "Герасим желает прачку Татьяну, но объект его желания встроен в систему властных отношений, и перед Герасимом стоит проблема вступления в коммуникацию с властью по поводу овладения объектом желания", но "человеческая сущность Герасима не подтверждается властью. Герасим как субъект желания децентрируется", в итоге происходит "редукция человека к животному". Не только Герасим, но и все объекты, взятые Зимовцом в разработку, рано или поздно выдают свою политическую тайну. Они становятся послушными пациентами и ведут себя в соответствии с вмененным им диагнозом. Как будто загипнотизированные, они рассказывают о себе как о чистых продуктах властных практик российско-советского образца.
Достаточно веселое передвижение по пространствам отечественной культуры, правда, периодически омрачается серьезностью и стройностью выводов. У автора сложился не только почерк, но и концепция. Концепция российской жизни и архетипа российской власти. Если рисунок (звероподобный Герасим на фоне таблицы знаков языка глухонемых), которым открывается книга, был сделан художником в соответствии с указанием автора, то очевидна и общая авторская идея. Она приблизительно следующая: наша странная культура является полигоном телесных, невыраженных в рациональных языках властных стратегий. Дать этот язык — утопия автора. Насколько она угрожающе серьезна — решать читателю.