Сложносочиненное разложение

Премьера театр

Премьера спектакля "Карамазовы" в постановке Константина Богомолова превратилась в громкий московский театральный скандал, еще не успев толком состояться: все театральные обозреватели посетили так называемые предпремьерные показы, на которые прессу обычно не пускают. Не стал исключением и РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Происшествие, случившееся в Художественном театре и ставшее предметом пересудов даже для далеких от театрального искусства людей, заставило еще раз задуматься о превращениях, на наших глазах происходящих в информационном пространстве. Закулисная кухня в данном случае малоинтересна. Интересен пример того, как искра, вброшенная в социальную сеть (в данном случае — пост режиссера, суперактивного "фейсбучника", о возможной отмене руководством театра премьеры), сегодня может вызвать настоящий взрыв в медиасреде. В результате миллионы граждан впервые узнают слово "прогон", а премьера драматического спектакля по роману Достоевского взлетает на верхние позиции в рейтинге главных новостей недели.

Рассуждения о том, в какой степени и кем именно скандал был спланирован, оставлю околотеатральным конспирологам, коих теперь в тех же соцсетях пасется немало. Гораздо интереснее, что все безумие, творившееся вокруг спектакля еще до его рождения, словно продолжило (и подтвердило) то, что хотел показать режиссер на сцене,— а именно картины какого-то безнадежного, отталкивающего разложения, постигшего российское общество. В этом смысле "Карамазовы" наследуют предыдущей постановке Константина Богомолова в МХТ, "Идеальному мужу". Но если в весьма вольной фантазии на темы комедии Оскара Уайльда современная Россия была представлена в жанре развеселого, хотя и злого, сатирического обозрения, то в "Карамазовых" все гораздо жестче — этот спектакль больше похоже на "капричос", на мрачные видения, и социум представлен в нем не в момент радостного угара, а в следующей, неизбежной после угара стадии — распада, причем не только нравственного, но и биологического.

В "Карамазовых", конечно, тоже очень много смешного, потому что Константин Богомолов — человек весьма остроумный и даже язвительный. Взять хотя бы место действия романа "Братья Карамазовы", город Скотопригоньевск: он множится в названиях местных институций: скотское телевидение, скотский банк, скотская милиция. Смешны узнаваемые повадки и интонации героев, смешны эстрадные шлягеры, смонтированные с пафосными монологами. Смешны, в конце концов, многие до боли знакомые типажи. Есть среди них, например, снайперски точно выхваченная из реальности и доведенная Мариной Зудиной (это лучшая ее роль за последние годы) до масштаба крупного художественного обобщения владелица банка Хохлакова. Так похожая на фигурантку дела "Оборонсервиса" самоуверенная блондинка, по-хозяйски штампующая какие-то, видимо, миллиардные контракты, без пауз рассуждающая то о высоком, то о золотых приисках, жадная до плотских радостей — прервавший вечерний просмотр боевика красивый следователь вскоре оказывается у нее в постели.

Но не ради веселья затевал Константин Богомолов "Карамазовых". Здесь вовсе не смешно — художник Лариса Ломакина поместила действие в мрачное пространство, ограниченное зловеще-темными кафельными стенами с фризом из бело-голубых изразцов и заставленное массивной черной мебелью. Власть темных сил здесь можно было бы и не декларировать — она и так пробирает до костей. Но в романе Достоевского есть черт, и в спектакле Богомолова, уже в самом конце, он является двойником порочного гедониста Федора Павловича Карамазова (заново открытый Богомоловым актер Игорь Миркурбанов здесь вновь на высоте), чтобы спеть советскую песню "Я люблю тебя, жизнь". Впрочем, в "Карамазовых" есть "рифма" и позанятнее — двойниками оказываются отлично сыгранные Виктором Вержбицким убийца Смердяков и старец Зосима, явленный в спектакле не мудрым святым, а двуличным фигляром. Какой там святой, если тело его стало вонять сразу после смерти — о чем в прямом эфире сообщает скотское телевидение.

В романе Достоевского Богомолов увидел, конечно, не провинциальный детектив и не семейную историю о страстях (недаром слово "братья" выпало из названия), а устрашающее пророчество о последних судорогах и столь же бессмысленной, как и неизбежной, гибели всего живого. В деньгах, из-за которых случилось убийство, у него копошатся черви, младенец "рождается" из кастрюли с помоями, а надгробные памятники семейства Карамазовых сделаны в виде унитазов. Бесполый, анемичный Алеша (Роза Хайруллина) кончает жизнь самоубийством вместе с Лизой Хохлаковой (Наталья Кудряшова), невинного Митю (Филипп Янковский) вешают в тюрьме, и только похожий на удачливого бизнесмена-силовика Иван (Алексей Кравченко) доживает до глубокой старости — но лишь для того, чтобы встретиться с жизнелюбивым Люцифером.

Однако не в глуме и не в бесстрашии видится мне главное достоинство "Карамазовых". В конце концов, доводить классические сюжеты и национальные мифы до состояния распада и до самых границ безысходности — не новинка современного театра. И не в появлении режиссера-философа феномен этого спектакля, а в удивительном, очень окрепшем умении Константина Богомолова "строить" спектакль, в том, что можно назвать талантом управления (недоброжелатели скажут — манипуляцией) зрительским вниманием. Спектакль идет без малого пять часов — но не отпускает, не дает расслабиться. И в том, как живые голоса соединены в нем с микрофонными, как огромные куски текста Достоевского монтируются с импровизациями и пародиями на пошлые эротические романы, как длинные психологические дуэли персонажей сменяются псевдофольклорными номерами с участием Грушеньки в кокошнике, в том, как подобрана музыка, как используется видео и титры на экранах, то иронически комментирующие происходящее, то придающие действию эпическую торжественность — словом, в самой конструкции спектакля, в полифонии использованных приемов угадывается очень тонкий и талантливый расчет, который держит в креслах даже тех, кто недоумевает и шипит от злости. Можно, конечно, сказать, что это дьявольский расчет, но можно — что дар свыше.