"Наши театры теряют главное и настоящее"

Новый сезон в Ла Скала без преувеличения можно назвать русским. Наш соотечественник Махар Вазиев, возглавляющий балетную труппу театра,— о гениальности, начальственных амбициях и о том, что главное в театре — это его публика

Театр открыл сезон, как и велит традиция,— 7 декабря, в день покровителя Милана святого Амброзия. Давали "Травиату" Верди в постановке Дмитрия Чернякова, и это было только прелюдией. На этой неделе зрителей ждет мировая премьера балетов Алексея Ратманского. А дальше в афише — Баланчин, Нуриев, Фокин, не говоря уж о россыпи российских звезд — Светлана Захарова, Наталья Осипова, Леонид Сарафанов, Иван Васильев.

О русских мотивах в главном итальянском театре "Огоньку" рассказал Махар Вазиев, вот уже пять лет возглавляющий балетную труппу театра.

Встреча с маэстро пришлась на открытие сезона. Видеокамеры, установленные на сцене, вели трансляцию прямо в рабочий кабинет Вазиева. Так что и монтаж декораций "Травиаты" и репетиция, которую вел Алексей Ратманский, были фоном нашего разговора. Балетный триптих, который публика увидит на этой неделе, кроме Concerto DSCH (на музыку Шостаковича с участием Светланы Захаровой) и "Русских сезонов" (на музыку Леонида Десятникова с ней же) включает также мировую премьеру балета Opera (совместная работа Алексея Ратманского и Леонида Десятникова специально для открытия нынешнего сезона в Ла Скала). По артистическому суеверию, Махар Вазиев, не скрывавший, что "очень счастлив в преддверии вечера Ратманского", вначале вообще предложил не говорить о балете. Но потом сформулировал как отрезал:

— Ратманский — абсолютный гений. И то, что я вижу сейчас на репетициях, всякий раз подтверждает это, хотя для такого вывода достаточно уже сделанных им работ. Его талант настолько ярок и активен, что вывод один — это божий дар. Я работал с Алексеем еще в Мариинском театре. Совершенно уникальным явлением я бы назвал творческое содружество Алексея Ратманского с Леонидом Десятниковым, которого я считаю одним из величайших композиторов современности. Нынешняя мировая премьера Opera завораживает их абсолютной верой друг другу. В результате рождается такая художественная ценность, о которой можно только мечтать. Единственное уместное сравнение — содружество Баланчина и Стравинского. Вообще, по новаторскому почерку я бы назвал Алексея Ратманского Баланчиным XXI века. Кто приближается к его уровню? Да никто.

— А как вам работается с гением?

— Я знаю Алексея давно. Это самый близкий мне хореограф и по танцевальному языку, и по выражению музыкальной основы в танце. Обычно я всегда сам решаю, кто будет танцевать, это моя прерогатива директора труппы. Но когда приезжает Алексей, я отхожу в сторону. Более того, когда он выбирает актеров, не скрою, я бываю поражен. Сегодня я не хочу называть балерину, которую он выбрал, но я был удивлен. Я не видел в нашей повседневной репертуарной жизни у нее тех возможностей, которые он разглядел.

В этом и есть загадка гениального хореографа — он открывает в артисте тот потенциал прочности и таланта. Подобное случилось у меня с Форсайтом в Мариинке. Мы тогда делали вечер его балетов, и он выбрал балерину, которая не казалась мне такой уж способной. Но по мере приближения к премьере я был потрясен тем, что они оба сделали.

— Ратманский, Десятников, Черняков и вы — все в определенное время оставили работу в России. Чего в наших театрах не хватает художнику?

— Ну, во-первых, творческие люди — так устроена их природа — не могут и не должны сидеть на месте. Если говорить о Чернякове, наверное, многие оперные режиссеры мечтали бы поставить "Травиату" в Ла Скала. Это же счастье и гордость, что именно нашему молодому художнику предоставили такую честь, тем более в завершение вердиевских торжеств (2013 год проходил под знаком празднования 200-летия композитора.— "О"). Посмотрите — Черняков работает везде, в Берлине, Ла Скала, Метрополитен-опера.

Другое дело, что, мне представляется, Мариинка и Большой должны были бы заключить с ним и с Алексеем Ратманским десятилетний, скажем, контракт, по которому они были бы обязаны ставить некоторое количество спектаклей и в России тоже. Чего не хватает им дома? Силы, упертости, воли от дирекций музыкальных театров. Плюс, не скрою, местечковые амбиции, хотя этим грешат многие. В борьбе за реализации этих амбиций наши театры, к сожалению, часто теряют главное и настоящее. А настоящее и ценное никогда не будет лежать, его обязательно кто-то захочет взять.

И потом, наша система совсем не предполагает права на ошибку или на менее удачные работы. Когда Ратманский был главным балетмейстером Большого, ему никто не предоставил шанса на неудачу. Но он же творец. Развитие, рост без неудач невозможен. При этом очевидно, что сегодня Ратманский, Черняков, Десятников — это лидеры в своих профессиях. Поэтому мне бы очень хотелось, чтобы они ставили спектакли в России.

И еще мне бы хотелось сказать руководителям: перестаньте бояться, что вас снимут. Вы не танцор, не балетмейстер, ваша задача — помогать артистам раскрывать себя. Но если вы чувствуете, что запас прочности у вас иссякает, встаньте и уйдите сами. Если вы такой талантливый, никто не помешает вам продолжить творческую жизнь. Загубленные творческие судьбы артистов — следствие абсолютной бездарности руководителя. Человек рождается один раз, и если бог наделил его талантом, а ему не дают подняться амбиции руководителя, это преступление.

— Что вы скажете о наших балетных артистах? Мы по-прежнему впереди планеты всей или русский балет — это уже явление маркетинговое?

— Русский балет прежде всего — это школа. И по-прежнему лучшей школой — я имею в виду классику — является русская. Если не брать авторские компании, как, например, театры Бежара или Эйфмана, я бы сказал, что в мире есть только русский и французский балет. И, наверное, это не случайно, ведь, когда мы говорим о классическом русском балете, мы имеем в виду балеты Мариуса Петипа, который родился в Марселе. Когда же французы говорят о своей классике, они называют имя нашего Нуреева.

— А нет впечатления, что русский балет вынужденно остается в классической резервации?

— Да, это так, и тут есть закономерность. В свое время я безумно хотел устроить вечер Форсайта в Мариинке, я за ним года два буквально охотился. А он совершенно искренне говорил: не понимаю, зачем тебе надо это, вы же замечательно танцуете классику, танцуйте и дальше. В итоге, когда все состоялось и мы даже привезли этот спектакль в Лондон (там был огромный успех), Форсайт признал мою правоту. Конечно, благодаря железному занавесу, за которым мы так долго жили, мы сохранили традиции. Но в то же время мы развивались достаточно однобоко. И сейчас все еще требуется время, чтобы и у нас появилась своя современная хореография. Нас часто упрекают в бесконечном переносе западных спектаклей, спрашивают, где же наши собственные балетмейстеры. Но бывает, что, когда мы ставим сами, получается позавчерашний день. При этом наши талантливые балетмейстеры Кирилл Симонов и Алексей Мирошниченко, безусловно, обладают новым художественным воззрением и философией танцевального языка. Им нужно помогать и давать возможность ставить балеты.

— Вы согласны, что балетная классика сегодня становится все более динамичной и менее манерной?

— Конечно, эстетика меняется. Когда появляется яркий талантливый танцовщик, он неосознанно меняет профессиональные стандарты. Было бы нелепо, если бы мы танцевали, как это было сто лет назад. Для этого нужна публика столетней давности.

— Интересно, что примерно то же говорил Риккардо Мути, когда рассказывал о современной манере исполнения классических опер. А нет ли угрозы, что современный балет потеснит классику?

— Недавно я был в Испании на фестивале современного балета и был восхищен многим из того, что там увидел, хотя для профессиональной академической компании такой балет вряд ли был бы интересен. Когда мы говорим о современных супермодерновых хореографах, то надо иметь в виду, что для них не существует никаких правил и ограничений. Тогда как классический балет построен на выворотной первой позиции. Парадоксально, но в этой ограниченности классики живет уникальная свобода внутри. В этом и секрет притягательности классического танца. Если бы не было этой внутренней свободы, классические спектакли давным-давно канули бы в прошлое. Просто потому, что современные артисты не смогли бы себя в их них проявить.

— Значит, критерии в искусстве все же важны?

— В искусстве критериев нет. И слава богу. Каждый получает то, что хочет видеть. Я представитель русской вагановской школы. И вот здесь не может быть критериев — вы чувствуете так, а я так. Форсайт сказал как-то, что нет современного балета, нет классического балета. Или есть хороший балет, или его нет. Должны быть и бредовые танцы, сумасшедшие постановки. Они и создают тот самый необходимый для развития культурный бульон. Другое дело, что в государственном театре вы не можете слишком шиковать современными балетами, вы зависимы от истории, от школы, от традиции, от публики, от продажи билетов, наконец. Но если у вас есть новые идеи и смелость, вы все это сумеете совместить.

— Вы в Ла Скала уже пять лет. Известно, как поднялся при вас балет в Ла Скала. А что вам самому дали эти годы?

— Мариинский театр для меня всегда будет самым великим. Но если бы в моей жизни не было бы опыта театра Ла Скала, как было бы страшно! Он дал очень много мне лично. Не говоря о том, что сама история театра величайшая. Каждый сезон Ла Скала дает вам возможность слышать и видеть самых лучших певцов, музыкантов, дирижеров и танцовщиков. И вы, когда работаете в этой атмосфере, уже не можете без этой отравы. Но если вглядеться еще пристальнее, понимаешь: самая большая ценность Ла Скала — ее публика. Я знаком с семьей, которая уже 50 лет арендует здесь ложу. Как-то я слушал генеральную репетицию "Паяцев", и сидевший со мной рядом пожилой господин спросил, нравится ли мне исполнение. И в ответ на мое "да" он рассказал, что слышал в этой опере еще Беньямино Джильи. То, что сюда приходят такие зрители, и определяет атмосферу театра. Это передается из поколения в поколение, и поэтому завоевать такую публику дорогого стоит. А как они умеют ценить талант. Когда после 25-летнего перерыва сюда возвратился Клаудио Аббадо, публика встречала его как бога. Он управлял тогда Пятой симфонией Малера. Я в жизни такого приема не видел. И дело даже не в аплодисментах, а в том, как в зале чувствовалось это величайшее почтение к дирижеру. Какое счастье, когда есть человек, который может так объединить нацию, и этот человек — представитель культуры, как Клаудио Аббадо или Риккардо Мути. В то же время даже великим здесь приходится подтверждать свое мастерство. Иначе освищут. Я однажды слышал, как освистали — не будем называть имена — Амнерис в "Аиде". После такого провала не скоро оправишься. Слава богу, что балетная публика более снисходительна.

— А что, бывает за что освистывать?

— Что касается балета, здесь вообще все устроено так, как не должно быть по определению. Но так есть. С одной стороны, это доставляет ужасные мучения, а с другой — обнаруживает какие-то удивительные вещи, до которых ты иначе никогда бы не додумался.

— Вы имеете в виду обстоятельства из того же ряда, что сорвали год назад открытие балетного сезона? (Балет "Ромео и Джульетта" пришлось отложить из-за того, что занятые в спектакле артисты хора потребовали за это дополнительную плату.— "О".)

— Мне было страшно неприятно, когда из-за хора мы лишились год назад премьеры. Но это не было трагедией. Было бы неправильно говорить, что все артисты здесь работают от сих до сих. Для многих искусство и их жизнь равнозначны. Но тут есть другие институты, которые считают, что труд должен быть оплачен, и хотя с этим тут есть явные переборы, это часть местной культуры. То же самое касается освистываний, которыми славится Ла Скала.

— Как я понимаю, вам очень хорошо работалось со Стефаном Лисснером (главный интендант Ла Скала, принявший предложение с 2015 года возглавить Парижскую национальную оперу.— "О") и Даниэлем Баренбоймом (главным дирижером и музыкальным руководителем театра.— "О"). Сейчас они оба уходят. Как это скажется на Ла Скала и на вас лично?

— Стефану Лисснеру я бесконечно признателен за то, что он рискнул и не побоялся пригласить меня возглавить балет в Ла Скала. Надеюсь, я его не подвел. Мне очень жаль, что он уходит. Хотя Александр Перейра, назначенный на этот пост, тоже очень профессиональный и опытный руководитель.

— Досрочное прошение об отставке Баренбойма связано с уходом Лисснера?

— Полагаю, да. И это тоже жаль.

— Когда сообщалось о назначении нового директора Ла Скала, делался акцент на его итальянском происхождении?

— Сегодняшняя ситуация в главном театре Италии кому-то могла показаться непатриотичной. Директор — француз. Музыкальный директор вообще человек вселенной, директор балета — русский. Вы можете представить себе в Большом директора иностранца, а руководителя балета француза?

— Раз уж мы заговорили о Большом, там тоже не так давно сменился директор, и в отличие от Ла Скала не по своей воле

— Ну да, на Западе существует система контрактов, и когда договор истекает, в этом нет трагедии. У нас же раз, ты приходишь утром на работу, и днем оказывается, что тебя уже сняли.

— Говорили, что это из-за Захаровой, которой не дали станцевать премьеру в "Онегине", как ей очень хотелось. Из-за этого она даже отказалась от летних выступлений в Ла Скала.

— С Захаровой поступили неправильно в том смысле, что зная, с одной стороны, ранимость, а с другой — значимость наших звезд, надо было заранее все оговорить с балетмейстером. А вообще-то для звезды не должно быть трагедией, если хореограф не предложил ей роль. Значит, она ему в этот момент просто не нужна.

— Месяц назад появились скандальные разоблачения американской балерины. Якобы партию в Большом можно получить за деньги. Может быть такое?

— Я в это не верю. Вообще, сегодняшнее положение Большого театра очень сложное в том смысле, что если Мариинка — это все же свой собственный мир, то по Большому театру определяют всю страну.

— А достаточно ли страна и ее руководство внимательно к своим артистам?

— То, что сегодня делает президент для культуры, это просто здорово. Я имею в виду президентские гранты для артистов, которые буквально спасли наш балет от массового отъезда танцовщиков. Когда в 2003 году Мариинка гастролировала в Большом, и на спектакль пришел Путин, я и еще несколько артистов пришли в его ложу — поприветствовать президента и поблагодарить за его гранты. А он ответил, что благодарить надо Темирканова. Это было сделано с его подачи.

— То, что президент Путин в музыкальных театрах бывает, это известно. А вот Берлускони был на вашей памяти в Ла Скала?

— При мне — ни разу. Берлускони, как известно, предпочитает футбол. Хотя когда отмечалось 300-летие Санкт-Петербурга и заключительные торжества проводились в Мариинке, он был среди приглашенных на это мероприятие глав государств. После спектакля я оказался рядом с ним и слышал, как он сказал об одной занятой в спектакле танцовщице "che bella Donna" ("какая красавица" — "О").

Беседовала Елена Пушкарская, Милан

Родом из Мариинки

Визитная карточка

Махар Вазиев — главный балетмейстер театра Ла Скала (Милан). Родился 16 июня 1961 года. Окончил Ленинградское хореографическое училище, в 1979 году был принят в Мариинский театр. Исполнял ведущие партии в театре. Партнер на сцене и супруг Ольги Ченчиковой, примы Мариинки, сейчас она — одна из лучших педагогов-репетиторов классического танца. После назначения Вазиева в 1995 году и.о. заведующего балетной труппой Мариинского театра классический репертуар пополнился постановками Баланчина, Кренко, Форсайта. Тем не менее избавиться от приставки "и.о" ему не удалось. В марте 2008 года Вазиев оставил пост, переехав в Италию. С января 2009 года работает в Ла Скала. Заслуженный артист России.