Как мы, кстати, будем называть их, вот эти знаки на стенах наших домов?
Между прочим, тоже вопрос. Просто так и будут: знаки? Или — таблички, пластинки, плитки, вставки?
У немецкого проекта Stolpersteine нет такой проблемы в принципе. «Камни преткновения» — они камни и есть, как же еще. Сорок тысяч камней таких они уже расставили — размером с обычный булыжник, бетонный кубик чуть побольше человеческого кулака.
И бронзовая пластинка поверху, с человеческую ладонь, или, может быть, с фотокарточку из старого альбома. Не фотографию именно, а фотокарточку,— понимаете разницу? — размером как раз на одно имя и две даты. Больше не надо.
Двадцать лет, как начался Stolpersteine,— 11 стран Европы, больше 600 городов, и каждый год прибавляется еще несколько десятков.
А у нас?
Механически повторить замечательно ясную и яркую немецкую идею мы не сможем: у нас слишком мало булыжных мостовых, а асфальт слишком часто и грубо вскрывают, да и восемь месяцев в году он покрыт всякой дрянью. Так что камней таких под нашими ногами не будет. Надо какое-то другое придумывать воплощение этого символа, чтоб крепить на уровне наших глаз. Ну и тут же — все эти еще «тех-требования», жестко навязанные особенностями всего этого национального урбанизма…
Антивандальность требуется. Очень надежная антивандальность, да, прежде всего. И чтоб при плохом освещении можно было прочесть текст. И чтоб выносило мороз с ледяным дождем. И чтоб не залепилось грязным снегом. И чтоб держалось на старой крошащейся штукатурке. И чтоб, не дай бог, ничего ценного,— не то до утра не доживет: отковыряют, да и всё…
Но все равно, мне кажется,— это камни. Если не по физической своей сущности, то по смыслу,— это камни, именно камни, ни что иное. Потому что из камней, собственно, должен быть сложен, выстроен этот монумент целиком. А из знаков, пластинок — памятников не строят.
Там ведь вот еще какой важен поворот.
Принцип «одно имя — одна жизнь — один камень», он работает — как бы это сказать? — в обе стороны. Один европейский булыжник из «Камней преткновения» стоит ровно €120. И каждый из 40 тысяч раз эти €120 кто-то заплатил. Кто-то купил этот булыжник. Просто и деловито: пришел на сайт, заполнил несложную короткую заявку-анкету, нажал «enter». И всё: я, такой-то, оттуда-то, хочу мой камень — там-то и там-то, с таким именем, с такой датой, я плачу.
Ударение в данном случае на последний слог: я плачУ.
Никто не может явиться, вытащить золотой «Американ Экспресс» и сказать: «Я тут вам тысячу камней хочу отгрузить, вы уж распорядитесь, любезные, куда, кому…» Так не бывает. Опять точно так же: один камень — один человек, только на сей раз без имени — никто не узнает, нигде не напишут, кто поставил конкретный этот микромемориал.
Ну так вот: у нас тоже нужно этот принцип выдержать. Предположим, это будет тысячи три рублей. Ничего, что мы опять о деньгах?
На каждом таком камне — одно имя, одна жизнь. И за каждым таким камнем — опять одно имя, одна жизнь: моя, или ваша, или вон его — того, кто поставил этот памятник. Кто плачет. Ну, то есть, кто платит.
Гравировать меленько в углу имя «благотворителя» не надо, но важно знать: там человек, живой какой-то человек. А вот это все — все эти камни, весь этот «сетевой», «распределенный» памятник, огромный, бесконечный, покрывающий собой города, сложенный из этих камней с ладонь, с фотокарточку,— это люди. Здесь люди.
Люди здесь.