Премьера кино
Картина с пасторально звучащим названием "Колоски" тихо идет в Москве в двух кинотеатрах. Но это тот самый случай, когда стоит приложить усилия и не пропустить один из важнейших фильмов года, считает АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Этот "антипатриотический триллер" поставлен польским режиссером Владиславом Пасиковским на крайне неприятную для поляков тему — почти столь же неприятную, как для русских Катынь. Сходство усугубляется тем, что и в том и в другом случае массовое убийство безоружных людей во время Второй мировой войны списали на немцев. Однако оккупанты в этих конкретных случаях ни при чем. В то время как взятый в плен цвет польского офицерства по приказу из Кремля расстреляли энкавэдэшники, сотни евреев из местечка Едвабне, включая детей, были сожжены в амбаре: погром инициировали и учинили их польские соседи — добрые католики.
Эта история стала достоянием гласности в 2000 году — после публикации книги Яна Т. Гросса под названием "Соседи". Она стала основным источником фильма, хотя речь не идет о прямой экранизации. В картине нет ретроспективных военных эпизодов, и действие целиком происходит в наше время, в том самом местечке с разоренным еврейским кладбищем и бедной, полной повседневных забот жизнью местного населения. Теперь здесь обитают исключительно поляки (остатки евреев покинули Польшу после антисемитской кампании 1970-х годов). Главный герой фильма Юзеф Калина и его старший брат Франек, желая или не желая того, начинают ворошить прошлое родного городка, и это приводит к новой эскалации насилия, поскольку все предпочитают похоронить правду и яростно атакуют тех, кто презрел законы местной морали. Робкие попытки приходского ксендза защитить братьев работают только до поры до времени. Мирный городок превращается в арену военных действий — на сей раз против внутренних врагов, которых объявляют "жидовскими прихвостнями", а фильм начинает напоминать американские образцы жанра guilty town (вестерн о "плохих городах").
События, которые разворачиваются на экране, тем более поразительны, что ни один из двух главных героев изначально не испытывает особой симпатии к евреям. Скорее наоборот. Старший брат, давно перебравшийся на ПМЖ в Чикаго, жалуется, что представители этой шустрой нации прибрали к рукам строительный бизнес и не дают полякам-эмигрантам развернуться за океаном. Младший же не от мира сего: случайно наткнувшись на плиты старых еврейских могил, он начинает разрывать и очищать их, считывать незнакомые буквы, даже изучает немного иврит. И так погружается в это занятие, что теряет семью, становится в округе белой вороной, а потом средоточием всеобщей ненависти. Братьями руководят упрямство и какой-то болезненный интерес: чем больше от них скрывается, тем больше хочется знать, хотя знание, как известно, умножает печаль. Открывающиеся подробности истребления евреев ужасны, а целью его помимо прочего было отнять их землю: одним из активистов этого дела был отец Юзефа и Франека.
В общем, братья — это борцы поневоле, а выпавшая на их долю миссия как бы сама ведет их по пути познания исторической правды, расплаты и искупления. На этот тернистый путь зовет своих соотечественников Владислав Пасиковский. Его поддержали самый знаменитый польский режиссер Анджей Вайда, создатель "Катыни", некоторые другие представители культурной элиты. Однако в целом реакция на фильм, который многие польские кинотеатры принципиально отказались демонстрировать, во многом повторила его сюжет, вызвав волну националистических нападок в прессе и интернете. Правая "Газета Польска" охарактеризовала картину как "вредную для поляков". Аналитики констатируют парадокс: евреи — при их блистательном отсутствии — стали объектом, но не субъектом этих дебатов.
Особенно досталось исполнителю роли Юзефа Калины — Мачею Штуру, сыну знаменитого актера Ежи Штура, награжденному за эту роль призом польской киноакадемии. Популярный еженедельник "Впрост" поместил на обложке портрет Штура в обрамлении звезды Давида с заголовком "Мачей Штур напрашивается, чтобы его линчевали". Актера вместе с другими создателями фильма обвинили в "манипуляции историей ради коммерческого успеха" и в том, что он "выглядит на экране не как настоящий польский крестьянин, а как интеллектуал из романа Кафки".
Надо сказать, последнее не совсем безосновательно, а финал, где герой примеривает на себя жребий Христа, сомнителен с точки зрения вкуса. Впрочем, до вкуса ли, когда речь идет о вещах, которые искусство воспроизвести бессильно. В данном случае оно лишь касается табуированной темы, метафорически представляя последствия трагедии. Фильм, обернувшийся в России (кстати, копродюсера этого проекта) мирными "Колосками", в США назван сухо и абстрактно "Aftermath" ("Последствия"), а по-польски называется убийственно точно — "Стерня". Остатки кровавой жатвы.