Часовые майдана

Захватив главную площадь страны, они варят там борщ, влюбляются, колют дрова, каждый час поют гимн Украины и не очень понимают — что же дальше?

Наталья Радулова

"Стоять и терпеть"

"Дядько, а вы не выпивши? А ну дыхните!" — Евгений Дудченко, член отряда самообороны, первая сотня, номер 73, всматривается в каждого, кто пытается пройти на майдан Незалежности. "Если человек пьяный, то ему сразу "до побачення", у нас алкоголь запрещен и хулиганов нам не надо". Майдан со всех сторон окружен заграждениями из бревен, скамеек и пластиковых кусков городской елки, которую под крики "Елку — геть!" разобрали еще в начале декабря. У каждого блокпоста — часовые, они и решают, кто из граждан имеет право проходить на площадь. "Если вдруг случится что-то опасное, штурм, разгон, то мы начнем шуметь, все наши сбегутся,— объясняет Женя.— Через полчаса тут весь Киев будет, а через день — вся Украина". Но на майдане пока ничего опасного не происходит, власти будто забыли про это место, буйные внутрь тоже не рвутся, поэтому Женя может спокойно рассказать о себе: "Я сам из Шостки. Знаете такой город? Сумская область. Мне 20 лет, работаю в интернет-магазине продавцом-консультантом. Это такая работа, что не жалко и бросить. Так что, когда я в ноябре услышал, что "Беркут" разогнал в Киеве студентов, сразу сюда приехал на помощь. А тут уже революция. Сначала за евроинтеграцию люди кричали вместе с этими студентами, а потом уже за все. Я сразу записался в охрану, купил сам себе бронежилет, форму камуфляжную, берцы мне тут выдали. Чувствую, наконец занялся чем-то правильным". Смена у Жени — "с восьми до восьми". Ночует он тут же, на майдане, иногда в палатке, но чаще в Жовтневом палаце, Международном центре культуры и искусств профсоюзов Украины, где для отдыха манифестантов арендуют отдельные помещения.

"А я бы не сказал, что сегодня спокойно,— вступает в разговор Николай Коваленко, тоже охранник из первой сотни,— говорят, геи собираются идти парадом в сторону палаца, поэтому надо быть внимательными. Мы их не пропустим. На черта они тут нужны со своими флагами?! Это же провокация! Вы понимаете меня?" Николай, как почти все жители майдановского лагеря, говорит по-украински, в отличие от в основном русскоязычного Киева, и очень радуется, что я тоже прекрасно знаю украинский язык. "Это хорошо, а то некоторые журналисты не понимают, потом пишут ерунду. А другие понимают, но все равно... Ваш "Первый канал", вы зачем его смотрите? Как это — не смотрите? У вас что, телевизора нет?". Сам Николай — внимательный зритель российского телевидения и, когда идут новости, каждую минуту порывается плюнуть в экран: "Такая брехня! Говорят, что мы тут за деньги стоим. Какие деньги? Я электрик, сам себе зарабатываю, где на даче кому-то проводку провести, где что. А тут стою за своих детей, за своих внуков. За их будущее! Чтоб хотя бы им хорошо жилось!"

Жена сначала не разделяла благородных порывов Николая. "А я ей сказал: "Все, Татьяна, положу фанеру между тобой и мной на кровати, развод! Я в Европе, а ты как хочешь"". Тогда она согласилась сюда приехать на денек, прониклась, теперь каждый вечер смотрит новости с майдана как реалити-шоу". Николай не задумывается над тем, сколько еще ему придется находиться здесь. "До перемоги!" — единственный ответ, который дает вся первая сотня. До победы.

А вот мнения насчет того, что можно считать победой, расходятся. Кто-то уверен, что цель — подписать соглашение с Евросоюзом. Кто-то настаивает, что надо "посадить всех беркутят", которые избили студентов. Многие говорят, что главное требование майдана — убрать Януковича. За что? Да за все! Но вообще список требований большой, на одной из палаток он представлен в виде красочных наклеек: "За дороги без ям!", "За честную милицию", "Против взяток в детсаду!", "За бесплатное медицинское обслуживание!", "За достойную жизнь". Николай кивает: "Правильно. Когда все это нам исполнят, тогда и разъедемся по домам. А пока будем стоять и терпеть сколько надо".

"Четвертая сотня, к бою!"

"Вы про Запорожскую сечь слышали? — Михаил Гаврилюк колет дрова, щепки летят.— Вот и мы расположились лагерем. У нас тут Майдановская сечь". Михаил — казак из Черновицкой области, и в своей сотне он выполняет обязанности завхоза. Добывает курево — возле каждого блокпоста стоят пластиковые ящики для добровольных пожертвований и "цигарок для охороны" ("сигарет для охраны"), приносит еду — на майдане несколько пунктов бесплатного питания, сдает вещи в стирку — этим занимаются местные жители. Но главная его обязанность — дрова. Их доставляют предприниматели из сочувствующих. Грузовым машинам запрещен въезд на площадь, бывает, водители звонят: "Меня остановили!", и манифестанты бегут на выручку. "А что те менты сделают против нас? Они как видят толпу, сразу прячутся". Но дрова все равно дефицит, ведь на майдане десятки полевых палаток, которые надо отапливать круглосуточно. Однажды парни из Ивано-Франковской области первыми добежали до поленьев, а тут со сцены запели гимн — его поют на майдане каждый час. Парни заметались: дрова или патриотизм? Что делать? Ведь пока будешь стоять, приложив руку к сердцу, менее сознательные товарищи будут таскать твое же топливо. Так что некоторые затягивали "Ще не вмерли України ? слава, ? воля" буквально со слезами на глазах.

Михаил этот вопрос для себя давно решил: "Это сначала мы все бросали и пели. А теперь не, вот закончим работу, потом споем. Хотя мне лично особенных удобств не надо, вон видите палаточку маленькую из досок, клеенки и одеял? То моя хата. Никакой печки у меня нет, одеялом накрылся, и все".

Михаил оставил в своем селе жену и хозяйство. "Что жена может сказать казаку? Где нужно народу, там и он. А она и без меня нормально живет, не голодает, привыкшая. Я сам из села, сначала несколько лет в городе мыкался, потом опять домой вернулся. Посеял озимые, 75 соток вручную, как деды наши, шел и сеял. Такая пшеничка взошла, як цвяшки — как гвоздики. Рукой проводишь, а она стоит, остренькая. Так что до марта, я думаю, никакой работы не будет. Потом приеду, огород посажу и снова назад. А то можно нанять человека за 100-150 гривен в день, и он мне сам все сделает. Где деньги возьму? Да хоть где! Вон можно шапки казачьи шить и продавать их по 150 гривен, есть уже покупатели".

Михаил согласен "майданувать" и до лета, и до президентских выборов 2015 года. "Я балдею от этой жизни. Все есть, всего вдоволь. Я хожу, здороваюсь со всеми, общаюсь, все братья, все счастливые, в любви, в единстве. Сегодня мы проснулись от команды: "Четверта сотня, до бою!" — я бегу со всеми и не знаю, куда бегу. Оказывается, это супостаты из "Молодых регионов" пришли рано утром, тихонько, чтоб разбирать наши баррикады. Они ж тоже кровь горячая, приключения ищут. Но мы на них налетели, как те бджоли з вулика (пчелы из улья), они развернулись и под наши крики "Банду — геть!" тикали по Крещатику. Победа! Радость! Я не знаю, как я буду жить, если это закончится".

"Как они надоели!"

Студент Саша, разгуливающий по майдану в костюме медведя и предлагающий всем сфотографироватся с ним за 20 гривен, говорит шепотом: "Пятьдесят дней уже митингуют, всех туристов распугали, бизнеса никакого! Мне на их политику все равно. Мне надо платить за квартиру, кушать, за учебу отдаю 7,5 тысячи. Думал, хоть на новогодних праздниках заработаю. Куда там!" Чтобы поддержать Сашин бизнес, я фотографируюсь с ним под указания: "За хвостик подержи, за лапку. А теперь давай я тебя как будто кусаю, как будто я русский медведь. А теперь мы помирились, обнимаю". Дед Мороз, такой же студент, предлагает сфотографироваться и с ним: "Раньше сюда ходили семьями, люди отдыхали. А сейчас кто сюда детей поведет, в эту грязь, дымом этим дышать?" Но в отличие от мишки дед смирился с неудобствами: "Может, оно что-то даст? Хотелось бы жить лучше". В окрестных кафе и магазинах тоже, в общем, разделяют требования митингующих, хотя и признают: выручка сильно упала. Даже продавцы сувенирной продукции, хоть и сориентировались быстро, пополнив ассортимент флагами ЕС, кружками "Витю — на нары!" и магнитиками "Разом ? до к?нця!", жалуются на низкие доходы: "Желто-голубые ленточки мы в начале революции продавали по 10 гривен, а сейчас и по пять никто не берет". "До начала этих событий у меня касса в день была больше тысячи,— вздыхает продавец кофе, передвижные автокофейни, специально оборудованные пикапы, стоят здесь на каждом углу.— А сейчас если насобираю 450, то хорошо. Меньше людей стало. Майданщикам вообще бесплатный чай и кофе возят, зачем им я?"

Киевляне действительно помогают митингующим: привозят продукты, деньги, теплые вещи, приглашают домой "на помывку". Протестная активность падает, это признает даже оппозиция, но многие горожане все еще приезжают сюда после работы, на выходные, на большие митинги и концерты. Вот в воскресенье здесь было народное вече, на площади собралось несколько тысяч человек, певица Руслана восклицала со сцены: "Весь мир поддерживает Украину! С нами Париж! Нью-Йорк!", и кто-то еще поднимал кулак к небу: "Мы войдем в Европу как равные к равным!" А в понедельник здесь снова тихо, идет мокрый снег, стекая каплями по огромному портрету Степана Бандеры. Полтавщина под навесом варит борщ. Закарпатцы, склонившись над телефоном, читают запись депутата Виктора Щадея в Facebook: "Даже самым большим патриотам майдана уже непонятно, чего мы здесь стоим. Ведь очевидно, что простое стояние без активных действий никак не влияет на этот гангстерский режим". Несколько мужчин возле фонтана играют в гигантские шахматы, таскают туда-сюда фигуры. "Все, это пат,— объявляет один.— Пат, говорю. Безвыходное положение".

"Это же идиотизм!"

"Я не знаю, что дальше будет,— Алексей Парахин сидит в большой палатке с надписью "Харьковская область" и смотрит на огонь в "буржуйке".— В 2004 году у нас была конкретная цель. А сейчас что мы делаем? Еще месяц назад, когда на площади был миллион, можно было бы что-то изменить, если б вся страна нас поддержала. Но теперь большинство людей, имеющих работу, ушли с майдана. Да, лагерь жив, мы не пускаем сюда врагов, мы держимся, хотим что-то сделать для Украины, но что?" Алексей подбрасывает доски в огонь и, криво усмехнувшись, добавляет: "По-моему, из этого ничего выйдет. Смотрите: мы сидим возле печки и мечтаем сменить власть. Это же идиотизм!"

"А я все равно горжусь Алексеем! — горячо возражает Юрий, таксист-частник, который оставил дома жену-учительницу и четверых детей.— И всеми своими товарищами горжусь! Сейчас здесь формируется гражданское общество, которое через год, через два может изменить страну. У нас у каждого — спросите! — своя точка зрения, кто-то с уклоном в радикальный национализм, кто-то помягче, но мы учимся находить компромиссы, мы разрабатываем планы". Свой план по спасению не только Украины, но и мира Юрий давно разработал, написал от руки на листках формата А4 и обещает прислать его, как только перепечатает на компьютере.

"Я давно говорю: хватит сидеть, надо идти на администрацию!" — Дима Ковалюк, бывший курьер, а ныне безработный, точно знает, что делать. У Димы есть защитная каска, палка, утыканная гвоздями, и "сильный дух". "Я сюда вообще на эмоциях приехал. Весело, песни, так и остался. Моя цель? Священная война!". Но пока что Дима предается мирным удовольствиям — здесь, в палатке, он познакомился с девушкой Татьяной, которая о себе рассказывает скупо: "Я лаваши пекла, потом, когда увидела, что тут делается, села на электричку и приехала. Теперь, наверное, меня уволили". Девушек на майдане сейчас мало. И это не красотки в веночках с ленточками, как было в самом начале. Постоянно проживающие здесь красотки, как и все, спят под грудой одеял, мерзнут и не всегда имеют возможность прихорашиваться. Но для Димы лучше его революционерки нет никого. "Скоро к родителям поедем знакомиться,— говорит он и поглядывает на Татьяну.— Не знаю, когда. У меня на обратную дорогу денег и не было".

"Будем тут вечно"

В харьковскую палатку входит ее комендант, Олег Ситало: "Хлопцы, там поддоны привезли, надо разгрузить, просыпайтесь". Мои собеседники встают, а остальные хлопцы, укрывшись с головой, просыпаться не торопятся. Они лежат на таких же поддонах — это деревянные решетки, на которые кладут матрасы. Тогда Олег громко кричит: "Беркут!", и все подскакивают: "Шо? Штурм начался?"

В палатках люди живут уже второй месяц, все кашляют — говорят, в тепле это проходит. Но соседи из Львова на всякий случай готовят какой-то отвар с шиповником и раздают его как лечебное средство вместе с бутербродами — с салом и чесноком. На раздаче стоит Васыль, опытный человек, он тоже был на майдане в 2004 году. Постоянной работы у Васыля не было тогда, нет и сейчас — за 10 лет его жизнь не улучшилась. Иногда он уезжает в Россию, в город Новый Уренгой, там трудится в строительной бригаде подсобным рабочим. Жена от Васыля ушла, поэтому особых обязательств у него ни перед кем нет, и настроен он решительно: "Если понадобится, будем тут вечно". А пока он разливает отвар, снова и снова, множеству мужчин в таких же темных куртках, как у него. Сдержанно приветствует знакомых: "Слава Украине!" и слышит в ответ привычное: "Героям слава!". Кажется, что майдан в будни только из таких суровых, небритых, пропахших дымом мужчин и состоит. Фотографы, да и сами митингующие, любят снимать на майдане людей с чистыми одухотворенными лицами, как в рекламе бритвенных станков. Но сейчас среди нескольких сотен оставшихся попробуй найди таких. "Я знаю одного художника,— говорит Васыль,— хотите позвоню ему, встретитесь? И этот... Мыкола, как звали того мужика, у него еще фирма своя? Помнишь, на той неделе приезжал?" Но я качаю головой: не надо. Да, бывают здесь и хипстеры в забавных шапочках, и очень респектабельные люди, настоящие буржуа, которые говорили мне: "У нас одна проблема: где парковать машины перед началом митинга". Но в целом майдан — это не хипстерская и не буржуазная история. Майдан — это электрик Николай, который не смог ничего заработать для детей, но теперь стоит с восьми до восьми "за их будущее" и чувствует себя настоящим родителем. Это Михаил, которому здесь весело и радостно, потому что "это служба, а мы, казаки, для этого рождены". Это Алексей, который в разговоре произносит по-русски одну-единственную фразу: "Что же будет с Родиной и с нами?", но покидать лагерь все равно не намерен. Это гастарбайтер Васыль, который задолбался уже ездить на заработки в Россию. И пусть никто из них так и не смог четко сформулировать, чего конкретно и как намерен добиваться, — это вообще забота лидера, которого нет. Главное они знают. "Мы хотим, чтоб жизнь была лучше",— Васыль впервые поднимает на меня глаза от кастрюльки со своим шиповником. Они хотят — чтоб лучше. Чтоб работа, зарплата большая, а милиционеры и врачи не просили взяток. Чтоб садик вишневый, дом, а к дому — ровная дорога. Чтоб жена рядом, не ставшая чужой из-за вахтовой разлуки. Чтоб дети — со всем уважением к отцу, как сейчас вся страна. Чтобы как-нибудь это исполнилось. И если надо для этого снова сменить власть — пусть так и будет. Должно же когда-то получиться.

Мужики. Хлопцы. Там, за баррикадами, они считаются не очень успешными. Но здесь все — герои. Здесь они чувствуют свою значимость, свою силу. И пока другой возможности это почувствовать у них не появится — наверное, будут стоять. Охранять свою гордость, свой майдан.