Шведская телекоммуникационная фирма Ericsson отмечает 100-летний юбилей своей деятельности в России. Даже 115-летний, если вести отсчет от первого заказа, поступившего шведам из России. Долгой историей своих взаимоотношений с Россией может похвастаться не только Ericsson, но ни для какой другой европейской или американской фирмы русский бизнес не имел такого большого значения. Ведь Ericsson чуть было не перебралась в Россию насовсем.
Мачеха европейских компаний
В конце прошлого века Российская империя находилась отнюдь не на задворках европейской политики и бизнеса. Трудно было найти более солидного заказчика, чем российская царская фамилия. И целому ряду европейских фирм, имена которых известны сейчас всему миру, помог встать на ноги именно бизнес в России.
Быстро достигнув границ своих не слишком больших стран, многие предприниматели-европейцы в конце прошлого века неизбежно обращали взоры на Восток и ехали осваивать огромную Россию. Вернер Сименс приехал в Санкт-Петербург через два года после основания своей фирмы. Условия для ведения дела были настолько хороши, что свой первый зарубежный филиал фирма Siemens & Halske открыла именно в Санкт-Петербурге. Произошло это в 1855 году. Фирма всерьез и надолго — вплоть до 1918 года — обосновалась в России, основав в 1913 году российское АО Siemens-Schuckert — ныне петербургский завод "Электросила".
В 1898 году, через семь лет после создания фирмы Philips & Co., отправился в Россию один из братьев Филипс — Антон. На третий день после приезда в Санкт-Петербург он подписал фантастический контракт на поставку 50 тыс. электролампочек для Зимнего дворца. Герард Филипс в Голландии долго не мог поверить в такой успех. Заказами, набранными в Петербурге, Антон обеспечил работу своей фабрики на полгода. Бизнес голландцев в России тоже набирал обороты вплоть до 1918 года.
По схожему сценарию начинался и российский бизнес фирмы Ericsson. Через пять лет после того, как Ларс Магнус Эрикссон основал в Стокгольме "электромеханические мастерские LM Ericsson & Co." (LME), он выполнил первый заказ из России. В 1893 году в Киеве появилась первая телефонная станция Эрикссона, а через четыре года в Санкт-Петербурге начала работать небольшая фабричка, на которой из шведских компонентов собиралось оборудование для нужд местного рынка. Это была первая зарубежная фабрика фирмы Эрикссона.
И все же история LME в России, даже на фоне русского успеха братьев Сименс и Филипс, выглядит по-особенному. Эрикссон придавал своим деловым начинаниям в этой стране настолько большое значение, что одно время серьезно рассматривал возможность своего переезда в Санкт-Петербург и переноса всех операций из Швеции в Россию. Вот как это было.
Несостоявшийся подарок России
Свою карьеру Ларс Магнус Эрикссон, родившийся в семье фермера, начинал с "должности" помощника кузнеца, не имея ничего, кроме собственных рук. Ларс Магнус, талантливый самоучка, был жаден до работы и учебы. Не обошлось и без известной доли везения: Эрикссон получил возможность пройти "европейские университеты", в частности, поработать в берлинской фирме Siemens & Halske. В тот год, когда он основал свои "электромеханические мастерские", Александр Белл выпустил на рынок первый телефон. Аппарат был запатентован, но белловский патент не распространялся на скандинавские страны и Германию. Возможно, это было ошибкой Белла: телефонным бизнесом занялся и Ларс Эрикссон.
В 1880 году Bell Company запустила в Стокгольме первую коммерческую телефонную сеть. Телефонная связь была воспринята шведами "на ура". На следующий год группа шведских предпринимателей создала телефонную ассоциацию Telegrafverket и объявила конкурс на поставку оборудования для нее. Вновь Эрикссону везет: никому доселе не известный, он выигрывает конкурс в соперничестве с компанией Белла.
Вскоре собственную операторскую компанию в Стокгольме (в пику Bell, державшей высокие цены на свои услуги) создал шведский бизнесмен Хенрик Торстен Седергрен. Его сотрудничество с Эрикссоном было неизбежным, они объективно нуждались друг в друге. Однако в начале 90-х годов на долю LME выпали серьезные испытания. Telegrafverket, а следом за ней и компания Седергрена SAT, открыли собственные фабрики по производству телефонного оборудования. Эрикссон потерял главных заказчиков, а приобрел двух серьезных конкурентов. Его отношения с Седергреном сильно осложнились, а продажи телефонов LME в Швеции к концу века упали почти до нуля.
От разорения Эрикссона спас экспорт. Экспортные заказы сыпались как из рога изобилия. Особенно многообещающим был рынок России. Здесь же, в Санкт-Петербурге, фирма Эрикссона в 1897 году открыла свое первое производство за рубежом.
Жестокая конкуренция на родине заставляла Эрикссона всерьез задумываться о переносе всего бизнеса в Россию. В этот период Ларс Магнус, принимая новых сотрудников на фабрику в Стокгольме, часто спрашивал их, как они относятся к перспективе переезда в Петербург. Эрикссон вполне резонно полагал, что при скромной доле шведского рынка бизнес из российской столицы можно вести так же успешно, как из шведской. Порт в Петербурге ничем не хуже, чем в Стокгольме, к тому же в случае переезда в Россию LME получила бы преимущество в борьбе за прибыли, которые сулило в будущем развитие девственного российского телефонного рынка.
Не сложилось. Седергрен получил концессию на строительство и эксплуатацию телефонных сетей в Варшаве и Москве и, трезво оценив ситуацию, понял, что его фабрика просто не способна выполнить намечавшиеся крупные заказы из России. Эрикссон и Седергрен восстановили прерванные отношения. Телефонная фабрика седергреновской компании SAT в 1901 году была передана LME в обмен на часть ее акций. Так что переводить весь бизнес в Россию Эрикссону уже не было нужды. Удивительно, но если бы Седергрен так и не помирился с Эрикссоном, Швеция могла потерять свою нынешнюю национальную гордость. А Россия получила бы хороший подарок.
Русская фирма Эрикссона
Открытие фабрики Эрикссона в Петербурге надлежит считать обоюдной удачей. Главное имперское управление почты и телеграфа, закупавшее оборудование главным образом у LME, уже давно оказывало давление на компанию, призывая ее открыть производство в Петербурге. Это вписывалось в русло общей стратегии на индустриализацию, которую в 90-е годы проводил в России знаменитый министр финансов Сергей Юльевич Витте. О мотивах, по которым Эрикссон счел разумным откликнуться на призывы российского правительства, говорилось выше.
Производство Эрикссона поначалу разместилось в добротном доме на Васильевском острове. За четыре года работы здесь было собрано 12 тыс. телефонных аппаратов и около 100 коммутаторов на 100-200 абонентов каждый. И довольно скоро фабрике стало тесно на старом месте. Началось строительство нового фабричного здания на Самсониевском проспекте. На открытие телефонной фабрики, в которую было вложено около миллиона шведских крон, в декабре 1900 года приехал сам Ларс Эрикссон. Он остался доволен результатом, и по сему поводу распорядился выдать рабочим по 25 копеек на водку.
Петербургская фабрика была любимым проектом Эрикссона, он придавал ему большое значение и лично следил за ним. Однако начиналось дело не так гладко. Правление фирмы было недовольно результатами первых лет работы фабрики и даже рассматривало возможность ее закрытия. Но прибегать к столь суровой мере не пришлось: к концу 1903 года фабрика вышла хоть и в маленький, но плюс. 30-летний Эрик Сандберг, которого Эрикссон лично назначил директором фабрики со всеми возможными полномочиями, вел дело с умом. Когда в начале 1903 года Николай II надолго приехал в Москву, Сандберг поставил в Кремль спецкоммутатор. К нему в пределах дворца было подключено несколько десятков телефонов. Царь пользовался прекрасным эрикссоновским аппаратом, инкрустированным золотом и слоновой костью.
Любопытно, что вслед за царем традицию пользования эрикссоновскими телефонами поддерживали и все советские вожди. Ленин, Сталин, Хрущев... Менялись имена и конструкции, но марка главного телефона страны оставалась прежней — Ericsson. Традиция сохраняется и сегодня: один из недавних контрактов Ericsson в России связан с поставкой системы радиосвязи для Кремля.
Сандберг провел в Петербурге 17 лет и превратил фабрику в крупное, современное и хорошо оснащенное предприятие. В 1917 году на ней работало 3500 человек — вдвое больше, чем на головном предприятии в Стокгольме! Доходы и прибыль русской LME (российским АО с акционерным капиталом 500 тыс. рублей фабрика стала в 1905 году) постоянно росли, за исключением беспокойного 1905 года, когда фабрика не работала в течение трех месяцев из-за забастовок и беспорядков.
Заказчиками были Управление почты и телеграфа, Управление железными дорогами, другие военные и гражданские ведомства Российской империи. Фабрика эксклюзивно поставляла оборудование для телефонных сетей в десяток крупных городов России.
Началась первая мировая война. Спрос на телефоны резко возрос, прежде всего со стороны военных. В этой ситуации факт финансирования русской LME полностью за счет иностранного капитала становился весьма неуместным. Ситуация получалась двусмысленной: в то время как петербургский завод работал на русскую армию, венский завод Эрикссона получал заказы от германской. В компании должны были появиться русский капитал и русское влияние. Поэтому при проведении новой эмиссии 6000 акций на сумму 1,5 млн рублей были проданы русским банкирам. Российские акционеры получили места в правлении фирмы. Постепенно обновлялся и состав служащих: сначала были уволены немецкие специалисты, затем — шведские.
К 1917 году русская компания Эрикссона подходила с новыми масштабными планами по развитию телефонных сетей в России. Но реализовать их не удалось: в марте 1918 года петербургская фабрика была национализирована большевиками без всякой компенсации. Работа еще продолжалась. Каждое утро в свой кабинет поднимался управляющий, русский инженер Лев Шпергазе, но с каждым днем это становилось все более бессмысленным делом. Вскоре после октябрьского переворота фабрика осталась без денег для выплаты зарплаты рабочим: кассира, получившего деньги в банке, ограбили бандиты. Отправили ходока к Ленину. С деньгами он помог. Но не хватало топлива, сырья, рабочих рук. Страну охватила разруха и гражданская война. Фабрика агонизировала, а главное — окончательно ушла из рук шведской фирмы. Ни о каких компенсациях не могло быть и речи. Под новым именем "Красная заря" фабрика вступила в советскую жизнь.
Суперстанция в Москве
Параллельная ветвь этой истории проходила в Москве, где, как вы помните, партнер Эрикссона Хенрик Седергрен получил телефонную концессию. Это была большая удача для его операторской компании SAT, которую в Швеции сильно теснили конкуренты. Но в Россию SAT приходила не на пустое место.
Еще в 1881 году телеграфный департамент российского министерства внутренних дел заключил контракт с частным предпринимателем инженером фон Барановым на строительство и эксплуатацию телефонных сетей в пяти крупнейших городах России: Петербурге, Москве, Риге, Одессе и Варшаве. Срок концессии был определен до 1 ноября 1901 года. Фон Баранов строить сети не стал и тут же продал свои права телефонной компании Белла.
Первая телефонная станция в Москве (на 800 номеров) появилась в 1882 году. Годовую абонентскую плату за аппарат компания Белла назначила в 250 рублей. Сумма была серьезная, а конструкция станции — несовершенная: в часы наибольшей загрузки дозвониться было почти невозможно. Через 10 лет устаревшие системы практически на всех телефонных станциях в крупных городах России были заменены более современными эрикссоновскими коммутаторами. Но платить за телефон по-прежнему могла только элита. Как сейчас за сотовую трубку. Поэтому американцы, проработав 20 лет в Москве, имели всего 3058 абонентов.
Естественно, это никак не устраивало Главное имперское управление почты и телеграфа. Оно отказалось продлевать белловские концессии и в 1900 году объявило конкурс на получение новых лицензий сроком на 18 лет. Узнав об этом, Седергрен привлек в союзники знатных шведских и датских банкиров и сформировал "Шведско-Датско-Русское телефонное акционерное общество". Особый вес этому конгломерату придавало участие датского финансиста Глюкштадта. Во все времена в России большое значение для бизнеса имели родственные связи в высших кругах. А между русской императорской фамилией и датским королевским двором было самое тесное родство: жена Александра III и мать Николая II была датчанка, дочь короля Кристиана IX принцесса Мария София Фредерике Дагмар. Это серьезно повышало шансы Седергрена на победу в конкурсе.
"Шведско-Датско-Русское общество" победило еще и потому, что предложило наименьшую абонентскую плату за телефон — 79 рублей. Седергрен претендовал также на концессию в Петербурге, но она досталась городской думе, имевшей на конкурсе значительные льготы. Любопытно, что составлять заявку и бизнес-план думе помогала компания Эрикссона. Шведы надеялись, что в случае победы им достанутся заказы на оборудование для столичной телефонной сети. Однако думцы оказались неблагодарными и отдали заказы американскому конкуренту Эрикссона. Зато выручил Седергрен, предложивший ему после победы в русском конкурсе мировую и сотрудничество.
Седергрен решил коренным образом реконструировать и расширить телефонную сеть в Москве. Но прежде чем приступить к работам, он распорядился обследовать все недвижимое имущество в городе, чтобы выяснить, на какое число абонентов можно рассчитывать. Седергрен исходил из того, что на квартиру с содержанием в 100 рублей в месяц должен приходиться один телефон, а на 50-рублевую — пол-телефона. К этому делу были привлечены русские студенты. Планирование сети проводилось на основе собранных ими данных, и, как показало будущее, оценки Седергрена оказались верными.
К 1904 году общество построило в Москве новую станцию на 60 тыс. номеров. До этого самой передовой в техническом отношении считалась стокгольмская телефонная станция, но московская ее превзошла. Ее емкость долгое время оставалась мировым рекордом.
Интерес москвичей станция вызывала еще задолго до ее ввода в эксплуатацию. Люди часто приходили в Милютинский переулок к дому #5 посмотреть, как идет строительство: высокое шестиэтажное здание впечатляло своими размерами и красотой. Не удивительно, что станция стала считаться очень престижным местом работы, его добивались, им гордились.
Телефонные барышни
Эту профессию можно считать визитной карточкой того времени. Работа была трудная, как и любая работа с людьми. Еще в 1891 году журналист, посетивший белловскую станцию в Москве, писал: "Редко кто из телефонисток был в состоянии долго выносить эту тяжкую работу. Нервные припадки часто заставляли бедную работницу отказаться от места спустя каких-нибудь полтора месяца после столь трудного поступления на открывшуюся вакансию". Новая станция в этом отношении мало чем отличалась от американской. Разве что шведы с еще большим тщанием подбирали телефонисток.
Предпочтение отдавалось обедневшим дворянкам, девушек из непорядочных семей и необразованных не брали. Шведка Мария Валериановна Круминг, проводившая набор телефонисток, не только долго и нудно расспрашивала кандидаток о семье, поведении, привычках, но и встречалась с родителями девушек, знакомилась и беседовала с их соседями. Барышням строго-настрого запрещалось выходить замуж, в противном случае их сразу увольняли. Замужество разрешалось только старшим телефонисткам с особого разрешения начальства. Считалось, что замужняя женщина не давала требуемой производительности, поскольку ее внимание занято домом и семьей. Не менее строгие правила регламентировали форму одежды. Например, юбки с небольшими разрезами, вошедшие тогда в моду, не поощрялись. Важным критерием отбора был рост девушек — чтобы дотягиваться до самых верхних ячеек коммутатора.
Для девушек был введен настоящий институтский режим: мужчинам-монтерам запрещалось без нужды появляться в зале, где работали девушки, обедать в их столовой, подходить к ним на лестнице. Ничто не должно было отвлекать телефонистку от работы. А работы было много: в 1910 году, например, на каждую барышню приходилось в среднем 160-170 соединений в час, не считая ответов "занято".
Девушек учили говорить с клиентами любезно, с проникновенной интонацией и в вежливых выражениях, "применимых и в обращении с высокопоставленными лицами". Никаких "вы слушаете?" или "что вы!". Их учили четко произносить номер, более того — с небольшим иностранным акцентом, ведь станцией управляли шведы.
При этом клиенты далеко не всегда отвечали взаимностью. Чего стоили только ночные звонки пьяных купцов, норовивших поговорить с барышнями "про любовь". Правила предписывали пресекать подобные разговоры, но с максимальной любезностью. Нередко приходилось терпеть оскорбления. Бог знает сколько слез это стоило девушкам! Но строгие правила поведения и обслуживания сделали свое дело: качество связи было высоким. И к 1916 году число абонентов московской городской телефонной сети превышало 60 тыс. человек.
Исход
Шведам в полной мере довелось испытать всю специфику работы на российском рынке. Во время событий 1905 года, когда после поражения России в войне с Японией по всей стране прокатилась волна забастовок и революционных выступлений, а в Москве в конце года шли жестокие уличные бои, станция вместе с персоналом долгое время находилась в настоящей осаде. Но работа не прекращалась, а число абонентов продолжало расти.
Инженер Эрик Энглунд однажды был даже крепко избит возбужденной толпой, когда занимался исправлением повреждений на одной из городских телефонных линий. Сидевшие на столбах люди по тем временам казались весьма подозрительными. Вряд ли Эрик ожидал подобных приключений, когда ехал в Россию работать в Шведско-Датско-Русской телефонной компании. Но к чести молодого инженера, он не уехал тотчас из Москвы, а провел в России еще 12 лет. Под его руководством строились и развивались телефонные линии не только в Москве, но и в Нижнем Новгороде, Харькове, Киеве, других городах.
Вплоть до 1916 года компания получала из России прекрасные дивиденды (например, в 1911-1915 гг. прибыль московской станции в среднем составляла 1,14 млн крон в год, в то время как деятельность в Стокгольме приносила 0,8 млн). Но к 1917 году все закончилось. Царское правительство решило воспользоваться своим правом досрочного выкупа московской телефонной сети. К этому его подталкивала московская дума, проигравшая в свое время конкурс Седергрену. К несчастью, предметом затяжного спора стал вопрос о сумме компенсаций — по какому курсу пересчитывать рубли в кроны. Стороны так и не достигли согласия, а вскоре в России к власти пришли большевики, и спорить уже стало не с кем.
Общность бизнеса Эрикссона и Седергрена неизбежно вела к слиянию их компаний, уже давно объединенных многочисленными деловыми связями. Именно это и произошло в июле 1918 года: SAT и LME были слиты в единую группу "Объединенное акционерное общество Л. М. Эрикссона". К сожалению, это событие происходило без участия отцов-основателей: Эрикссон к тому времени жил фермером, удалившись от дел, а Седергрена уже не было в живых.
Новой компании досталось тяжелое наследство в России. Шведские предприятия в Петербурге и Москве, весьма успешно и прибыльно работавшие до 1916 года, были потеряны без особых надежд хотя бы на частичную компенсацию. Эрик Энглунд продолжал приезжать в Россию вплоть до 1925 года в надежде каким-то образом решить вопрос о плате за московскую телефонную сеть. Приезжал и Эрик Сандберг — по поводу компенсаций за национализированную фабрику в Петербурге. Впрочем, шведы уже прекрасно понимали тщетность этих усилий и в 1921 году были вынуждены представить план списания русских средств. Убытки были весьма внушительными. Для их покрытия акционерный капитал LME пришлось сократить наполовину и вдвое снизить стоимость акций. Акционеры компании были очень недовольны.
Так закончился первый этап в истории русского бизнеса компании Ericsson. О ее современном этапе в интервью Ъ рассказал президент фирмы Ларс Рамквист.
ИГОРЬ Ъ-ПИЧУГИН, МИХАИЛ Ъ-УМАРОВ