«Это пренебрежение даже не культурой, а чувствами людей»
Анна Броновицкая о том, что происходит с памятниками 1920-х
Шуховская башня — не единственный памятник московского архитектурного авангарда, находящийся сейчас под угрозой. Игорь Гулин расспросил историка архитектуры Анну Броновицкую о том, что происходит сегодня с конструктивизмом и что собой представляют фрагменты авангардной архитектуры в контексте общего облика города
Фото: РИА НОВОСТИ
История с башней Шухова вписывается в постоянный фон тревоги за памятники 1920-х. С ними все время что-то происходит — с домом Наркомфина, домом Мельникова и т.д. Уловить текущее положение дел очень сложно. Можете примерно обрисовать общую картину?
Мне недавно попался в руки журнал конца 80-х "Архитектура и строительство Москвы". Тут есть статья "Умеем ли мы ценить памятники русского авангарда?". Что тогда вызывало беспокойство? Дом Наркомфина, Центросоюз Ле Корбюзье, планетарий Синявского и Барща, дом Мельникова, Шуховская башня, клуб Русакова. Что мы имеем сейчас? О планетарии позаботились первым, ничего не осталось. Он перестроен настолько, что уже не является памятником. В Доме Центросоюза недавно провели реконструкцию, полностью заменили витражи. Когда приезжают иностранные специалисты, они говорят: это скандал, надо немедленно переделать, как вообще можно такое допустить? Сейчас идет реставрация клуба Русакова. Там тоже допускаются такие переделки, что утрачивается подлинность памятника. Дом-коммуна Николаева, самый радикальный эксперимент в области архитектуры как социальной инженерии, фактически уничтожается, заменяется копией. Дом Наркомфина как разрушался, так и продолжает разрушаться, но буквально в последние месяцы, не дождавшись решения имущественных проблем, там начали стихийный ремонт. Заливают бетоном полы, меняют окна, вывозят контейнерами строительный мусор. После этого дом утратит такую часть своей подлинности, что научная реставрация уже будет невозможна. Это полная катастрофа. Это, конечно, касается не только авангарда, но и вообще отношения к наследию в нашем обществе. Проявляется пренебрежение даже не культурой, а к чувствами людей, которые могут реагировать на историю, способны эмоционально относиться к городу.
Дом Наркомфина, по проекту Моисея Гинзбурга и Игнатия Милиниса
Есть ощущение, что авангард — сейчас самый незащищенный слой. Если не очень увлекаться этим временем, издалека непонятна его ценность, он не "красивый", к тому же легко разрушается...
Знаете, как мы сейчас беспокоимся за архитектуру 60-х — 70-х годов? Про нее уж точно никто не понимает, что это ценно. Это еще довольно новые здания, они не разрушаются сами, но их уничтожают, перестраивают без оглядки... Что касается авангарда — конечно, это очень уязвимая группа памятников. В общем-то их не так много. Если дом не памятник, то его могут не снести, а облицевать керамогранитом, как это произошло недавно с фабрикой-кухней в Сокольниках. Много лет пытаются поставить на охрану жилые комплексы 20-х годов, так называемые рабочие поселки. В какой-то момент даже поставили, и сразу начался обратный процесс, их снимают с охраны. Ведь это все среднеэтажная застройка, сейчас она уже в пределах Третьего транспортного кольца, лакомая площадка для редевелопмента. Но с памятниками все же удивительнее. У нас есть некоторое количество мировых шедевров, которые переделывают, не задумываясь о том, что ценность связана с их подлинностью. Авторы этих проектов реконструкции понимают, могут рассказать, как все это замечательно, но для них совершенно нормально добавить туда себя. Значит, система ценностей, этические нормы обращения с наследием не прояснены даже внутри профессии архитектора.
В таком пренебрежении к авангарду есть какой-то элемент идеологической чуждости его современному порядку?
Мне кажется, это должно было уйти. Понятно, что в поздние годы советской власти и сразу после авангард не любили, связывая его с большевистским насилием над человеком. Тогда все любили ар-нуво, модерн. Был, наверное, и социальный момент: люди вырвались из советской бедности, всем хотелось быть богатыми, чтобы был виден достаток. А тут маленькие постройки, без украшений, без дорогих материалов, еще и в плохом состоянии. Совершенно непонятно, почему это может быть красиво. Но мне кажется, что сегодня это уже не так актуально. Зато происходит процесс переноса реального авангарда в виртуальную сферу. Три года назад построили школу "Сколково", в ней есть отсылки к русскому авангарду. Олигархическая группа, которая эту школу создала, решила, что они и дальше будут развивать авангард как бренд. Люди, связанные с защитой наследия, стали с ними сотрудничать, надеясь, что удастся повысить статус архитектуры авангарда. А вылилось это все в разговоры вроде: давайте будем теперь делать автобусные остановки в формах авангарда. Или вот было открытие Олимпиады, на котором образы, связанные с культурой авангарда, эксплуатировались как образы России, но с тем, что происходит с реальными объектами, это никак не связано.
Московский планетарий, по проекту Михаила Барща и Михаила Синявского
Авангард все время уничтожают, но он все же присутствует в Москве в качестве некоторых уколов, пунктумов — вдруг возникает где-то одно конструктивистское здание или небольшой комплекс. Кажется, в Москве каждый следующий слой архитектуры пытается уничтожить предыдущий, но не до конца переваривает его. Как в этом смысле город выглядит с точки зрения историка архитектуры?
На протяжении всего ХХ века Москва развивалась по генеральным планам. План "Новая Москва" в 1923 году, "Большая Москва" — в 1926-м, потом в 1931-м был новый конкурс, в 1935 году приняли сталинский план реконструкции Москвы. И так далее. И вот эти конструктивистские фрагменты в ткани города — они появляются на точках определенных планов. В основном "Большой Москвы". Где-то он не совпадает с последующим сталинским планом, где-то отличается принцип постановки здания относительно улицы. В 1920-е годы здания ставили по меридиану, так, чтобы была оптимальная инсоляция, чтобы солнце светило в окна с востока утром, а вечером с запада. А в сталинском генплане квартальная планировка, основная застройка сосредоточена вдоль крупных улиц. Переход к индустриальному домостроению в 1960-е, конечно, в первую очередь касался освоения новых территорий, но не только. Тогда идея о ценности наследия никому в голову не приходила. Точнее, было очень специальное ее понимание: есть замечательные памятники архитектуры, которые будут хорошими украшениями нового современного города. Предполагалось всю рядовую застройку заменить и оставить какие-нибудь церкви, отдельные прекрасные особнячки в качестве декоративных акцентов.
Дом культуры имени И.В. Русакова, по проекту Константина Мельникова
Фото: РИА НОВОСТИ
Получается такой палимпсест, в котором часть предыдущего слоя выглядывает там, где в последующем ничего не было запланировано?
Или что-то с планом случилось. Очень интересный пример — это район между Остоженкой, набережной Москвы-реки, и все, что вокруг — Пречистенка, Кропоткинская. Эта часть городской среды осталась неосвоенной, потому что подводила непосредственно к месту, где должен был быть возведен Дворец Советов. Считалось, что когда будет завершаться строительство дворца — тут-то это все и снесут, потому что окружение должно соответствовать. Дворец так и не построили, а до района не дошли руки. Если уметь это читать, то это все завораживающе интересно. Можно, конечно, смотреть и плакать по утратам, связанным с каждым новым периодом развития города. Понятно, что недавно пережитый этап обычно вызывает отторжение. Мне очень трудно увидеть что-то ценное в том, что построено в 90-е годы и большую часть 2000-х. Кроме отдельных фрагментов хорошей современной архитектуры — эта лужковская Москва кажется ужасом. Но я понимаю, что в конце концов это все переварится. И, может быть, какой-нибудь дом "Наутилус", который сейчас меня бесит, станет памятником архитектуры. Пока, конечно, хочется все это снести. Но точно так же я понимаю, что 20 лет назад очень хотелось снести весь хрущевский модернизм, а уж ненависть к Калининскому проспекту разделяется большинством культурных людей, и я, в общем, могу их понять. Но для меня Калининский проспект — великолепная вещь. Хотя, конечно, мне жалко ту старую Москву, которая была уничтожена во время его сооружения.