Вчера в Харькове на украинской границе были задержаны, сняты с поезда Москва--Донецк и депортированы в Россию спецкор "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ и фотокорреспондент ДМИТРИЙ АЗАРОВ. О поразительных подробностях происшедшего — в репортаже из Харькова и Белгорода.
Подлежат депортации (слева направо): Сергей Коновальцев, Андрей Колесников, Андрей Алексюк, Валериан Куйбышев
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
Фирменный поезд N9 "Донбасс" уходил из Москвы по назначению, то есть в Донецк, в 14:50. В два часа ночи он должен был пересечь границу Украины и в семь утра прибыть в пункт назначения.
Конечно, было известно, что с некоторых пор с российскими журналистами у украинских пограничников проблема (или, скорее, наоборот). Поэтому мы подготовились: с собой было подлинное командировочное удостоверение, подлинная бронь в донецком отеле, а главное — подлинные наличные в большом количестве, так как я, например, уже слишком хорошо знал, что одной из главных причин отказа в пересечении границы является недостаток средств. Наличие кредитной карточки не помогает: украинские пограничники привыкли видеть деньги живыми и здоровыми (от этого они сами, видимо, чувствуют себя лучше).
Многое становилось ясным уже в вагоне-ресторане. Люди здесь в общем не жалели себя. Они пили (но не курили, так как Люда им категорически запретила) и в общем пили страшно, не признавая ни грамма компромисса, и это обстоятельство, а также относительно белые майки и синие и черные шаровары-треники, в которых они с облегчением расселись в вагоне-ресторане, выдавали в них настоящих шахтеров. В какой-то момент они, конечно, начали брататься и говорить тостами. Главный тост был "За Донбасс!".
Тут вдруг за одним столом решили уточнить:
— За республику Донбасс!
К этому столу повернулись тут же два других:
— За республику Донбасс? — переспросил один беломаечник.
— За Украину! — уточнил другой.
— А? — уточнил и третий.
Если бы не буфетчица Люда, которая разняла еще не начавшуюся, но уже, казалось, неизбежную драку, быть бы политическому кризису. Но через минуту она фартуком уже утирала вспотевший лоб одному из беломаечников и что-то ох как жарко шептала ему на ухо, отчего то нарядно пунцовело.
Российскую границу в Белгороде мы пересекли безболезненно. До Харькова, где украинская граница, доехали еще за час. Было начало второго ночи. Первое, что я услышал, когда в вагон вошли украинские пограничники:
— Есть россияне? — негромко.
— Есть! — подтвердила украинская проводница с таким чувством, что это она лично задержала и доставила прямо в руки пограничников особо ценный груз (в каком-то смысле это так и было.— А. К.).— Два!
— Сколько им лет? — уточнил голос за кадром, по-русски, конечно.
Они, попросив у моего коллеги фотографа Дмитрия Азарова паспорт, долго вычисляли, сколько ему лет, если он родился в 1961 году. Очень важно было понять, призывного он возраста или нет. Очевидно, и в самом деле существует распоряжение, по которому въезд в страну исключен для всех россиян призывного возраста. Причем я понял, что границы призывного возраста каждый украинский пограничник определяет для себя сам, и в этом тоже степень свободы, которую дарует ему его страна.
Но в нашем случае и не пришлось мучиться, потому что другой пограничник спросил у нас про цель поездки и про то, чем мы занимаемся в жизни. Услышав о командировке и о том, что мы журналисты, он, по-моему, очень обрадовался.
— Все,— закричал он,— зови Рому! Журналисты!
Рома был, как потом оказалось, конечно, из Службы безопасности Украины (СБУ). Он сразу нам сказал, что дальше мы не поедем.
— Почему? — переспросил все-таки я.
— Несоответствие целей,— туманно пояснил он.
Впрочем, для него это была, по-моему, даже чересчур откровенная формулировка.
Я попытался копнуть еще поглубже, но наткнулся на стену:
— Не прикомандирован объяснять!
Мы дошли до здания вокзала (проводница под конец все-таки успела крикнуть, что с нас — за восемь стаканов чая) и оказались в конце концов в полуподвальном помещении, в котором расположилась местная вокзальная погранзастава. Вход в нее был очень хорошо укреплен, и возле него дежурили несколько бесконечно вооруженных людей.
Нас попросили подождать около красочно оформленного стенда "Куток инструктора службовой собаки". Была и собака, смирно лежавшая в углу, и куток, и даже закуток (за углом), не было только инструктора.
К этому времени к нам уже присоединилась съемочная группа телеканала "Россия 1", состоявшая из оператора Валериана Куйбышева (внука) и звукооператора Андрея Алексюка, своевременно выявленная украинскими пограничниками, а также единственный россиянин кроме нас, ехавший этим поездом, Сергей Коновальцев. Он потом признался, и то не пограничникам, а нам, что 12 апреля у него день рождения и что он ехал к своей невесте в Донецк отметить его. Веры ему, конечно, не было никакой. Как и нам всем.
— Достаньте все! — потребовал сотрудник СБУ, взглянув на мою сумку.
Впрочем, ничто в ней его не заинтересовало. Обидел его только телефон, который я машинально вертел в руках.
— Вы что, записываете? — расстроенно спросил он.
Я, кажется, обманул его лучшие чувства. Но я не такой. Я не записывал.
Он попытался проверить, но не смог разблокировать экран телефона. На помощь ему пришел товарищ. Телефон мне было жалко. Себя уже нет.
— Цель вашего приезда сюда? — спросил один из них наконец меня.
— Да я не к вам ехал, а в Донецк,— пытался я объяснить им.
— Цель вашего приезда? — холодно переспросил он.
— Объективное освещение текущей ситуации в юго-восточных областях Украины,— сформулировал я.
— Объективное?! — взорвался он.— Да что вы знаете про объективность!..
— Может, даже не меньше вашего,— загадочно отвечал я ему.
— Ну вот, например,— не пытался успокоиться он,— российские телеканалы объективны по отношению к Украине?
— Понимаете...— начал я.
— Отвечайте: да или нет! — прокричал он.
— Нет! — торопливо ответил я.
— Вот,— удовлетворенно сказал он.
— Не всегда,— добавил я.— А украинские каналы объективны по отношению к России?
— Тоже нет,— вдруг согласился он.— Не всегда.
— А потому что вы не пускаете российских журналистов. Мы не можем разобраться! Вы боитесь нас, что ли?
— А почему вы не пускаете в Крым украинских журналистов? — разъярился он.
— Да? — я про это ничего не знал, но допускал, конечно.
— Еще как! — воскликнул он.— А если бы и пускали, они бы там и оставались. И ни одного потом не нашли бы.
— И что, были такие случаи?
— Еще сколько! — воскликнул он.— Еще сколько!
Его не смутило противоречие, состоящее в том, что если в Крым не пускают украинских журналистов, то они там и не должны по идее пропадать.
— Были в последний месяц в Украине? — спросил до сих пор молчавший человек в углу.
Он, видимо, устал от лирики.
Я объяснил, что был на Олимпиаде и Паралимпиаде, так что на Украине не был.
— Так,— оживился этот человек.— И какое место на Паралимпиаде заняли украинские спортсмены?
— Второе, кажется,— попробовал вспомнить я.
— Ему кажется! — насмешливо передразнил меня этот человек.— Странно, что вы это так приблизительно знаете... если вы там были. А у вас с собой есть статьи про паралимпийцев? В компьютере? Про украинских?.. Дадите почитать?
Зашел он, надо было признать, издалека.
— Понимаете,— попытался объяснить я ему,— там у всех перед сборной России было такое отставание, что никто уже не помнил, кто там второй, кто третий...
Они перерыли мои вещи. В это время я говорил им, что в "оранжевую революцию" в 2004 году я видел совсем других украинцев.
— А не надо сравнивать! — воскликнул этот человек.— Не надо! В 2004-м была принципиально другая ситуация. Москва вела себя совершенно по-другому.
С этим можно было и согласиться.
— В Крыму были?
— Не был,— признался я.— Только очень давно. Мальчиком. В Евпатории. С мамой.
— А это что?! — вдруг спросил один из них меня, заглянув в карман сумки.
— Таблетки.
— А что, журналисты болеют?!
— Это от головной боли,— сказал я.— На всякий случай. Вам вдруг, например, пригодится.
Разговор наш вдруг оказался исчерпан. Мне было объявлено, что я получу на руки документ, в котором будет записана причина отказа во въезде на территорию Украины.
Журналистов телеканала "Россия 1" допрашивали гораздо дольше. Их именно допрашивали. Требовали, чтобы они сказали, кто их руководитель (а у них, как назло, Аркадий Мамонтов). Потом требовали, чтобы они признались, с какими инструкциями приехали сюда. И что знают про то, что будет здесь, в Харькове, завтра (значит, что-то будет). И где они еще работают. И на кого на самом деле (фотографа Дмитрия Азарова спрашивали, почему он приехал без обычных для работника его настоящей профессии бронежилета, шлема и маски).
— Вы же агенты Лубянки, это ясно,— прямо говорили им.
— Почему? — удивлялись они.
— Увиливаете от ответов, юлите...
И тут один сообразительный, длинный сотрудник СБУ попросил у Валериана Куйбышева телефон и понял, что тот записывает весь этот разговор. Телефон отобрали, скопировали все контакты, все видео- и аудиофайлы уничтожили. Раскрыли компьютеры, а там снято сияющее над ночным вокзалом слово "Харькiв". Вся эта красота была безжалостно уничтожена.
Я в это время в коридоре разглядывал полуподвальную погранзаставу. Пограничники режутся в карты. Рядом, в подсобке, несколько человек спят. Одного потребовалось разбудить, когда кто-то из игроков устал.
— Вставай, русский сепаратист! — крикнули ему в самое ухо.
Он вскочил, ничего не соображая.
— О, выдал себя! — удовлетворенно констатировал один из пограничников.
Я обратил внимание на газеты, разложенные в углу, и с удивлением увидел на первой полосе "Народной армии" жмущих друг другу руки Виктора Януковича и Владимира Путина. А газета была датирована 18 грудня 2013 года.
Кто-то читал свежий военный украинский журнал "Кордон", на обложке был изображен то ли танк, то ли БМП, только что поступившая на вооружение украинской армии.
— Шо они показывают! Какие машины! Вот брешут-то! — возмущенно сказал читатель журнала.— Мы ж до сих пор на велосипедах ездим.
С ним все горячо согласились.
Наконец в кабинет запустили несчастного россиянина, который ехал на день рождения к девушке из Белгорода в Донецк. Он натерпелся больше всех. От него требовали назвать точное количество танков, появившихся вчера в Белгороде для усиления. Кроме того, крайне интересовали четыре вертолета, круживших вчера над Белгородом: за ними эсбэушники вели наблюдение собственными глазами. Требовалось назвать хотя бы их модель. Но Сергей молчал как партизан. В отличие от партизана, он просто ничего не знал. Тогда его спросили, где он служил. Насчет этого он, к счастью, был в курсе: в "В Чехии... то есть тьфу... в Чехословакии".
— Путается,— переглянулись его собеседники.
В это время солдаты на входе в полуподвал поймали вражескую волну на свой iPad, и я услышал бодрый голос министра обороны Сергея Шойгу: "Плюс 28 новейших самолетов..." У входа в полуподвал на три минуты повисла гробовая тишина. Положение пограничников, кажется, значительно ухудшилось, и они это слишком хорошо поняли.
Наконец нам сообщили, что документы на нас готовы. В каждом из них причиной отказа во въезде на территорию Украины значилась нехватка финансовых средств. Это было нечестно: я на всякий случай взял с собой на три дня 50 тыс. руб.
Но я понимал, что дело не в причине и не в поводе: нас депортировали, потому что правил, в том числе и приличия, между Украиной и Россией больше не существует. И нет правил, по которым устанавливаются правила.
По сути, между Украиной и Россией ничего больше нет — и даже того ничего, что было, допустим, еще даже пару недель назад.
На проходящем поезде Симферополь--Пермь нас вернули в Белгород. Паспорта отдали начальнику поезда, который передал их российским пограничникам. Тем потребовалось еще часа два, чтобы расспросить нас о наших переживаниях и подробно зафиксировать их.
— Нас пересекли на обратную сторону! — волнуясь, объяснял своей донецкой девушке Сергей Коновальцев.— Я опять в Белгороде! Теперь ты ко мне попробуй!
Звучало как "попробуй сунься!"