Фестиваль балет
Скудость хореографии Тьерри Маландена в спектакле "Magifique" волшебно преображает музыку Чайковского — она вдруг начинает казаться столь же топорной и ремесленной
Фото: Photo by Olivier Houeix
В Санкт-Петербурге на сцене Александринского театра выступили две европейские труппы — Ballet Biarritz со спектаклем Тьерри Маландена "Magifique" и Национальный балет Нидерландов с программой хореографа Ханса ван Манена. Из Петербурга — ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
В европейской части программы Dance Open (об открытии фестиваля "Ъ" сообщал 26 апреля) оказались две труппы разных, говоря по-спортивному, весовых категорий. Разумеется, речь не о количестве артистов и длительности спектаклей. Как раз в этом отношении французы оказались впереди: их "Magifique" многолюднее и идет 80 минут — в два с половиной раза дольше, чем самый масштабный балет голландской программы. Однако и сам Ballet Biarritz, и его руководитель Тьерри Маланден, стоящий у руля уже 16 лет, в мировой табели о рангах проходят по ведомству региональных радостей: масштаб дарования хореографа Маландена не позволяет компании рассчитывать на большее. Бывший артист Парижской оперы сам осознает границы своих возможностей, признаваясь: "Я скорее интерпретатор, чем новатор". "Интерпретирует" он классический балет в целом и классическую лексику в частности — весьма перспективное занятие, если вспомнить опусы Якобсона, Килиана, Ратманского. Однако в случае Маландена дело стопорится: не только из-за грубоватого чувства юмора автора, но и потому, что исходным — классическим — материалом он владеет в весьма ограниченных пределах кордебалетного артиста.
Ностальгический "Magifique" (сознательно пропущенная буква — автобиографическая деталь: балетмейстер в детстве именно так выговаривал слово "великолепно") поставлен на произвольно составленные сюиты из трех великих балетов Чайковского — хореограф рассказывает о своей жизни в балете с ранней юности до наших дней. Поэтому лирический герой балета как бы раздваивается: в одних эпизодах это юркий прыгучий юнец, ведомый лысым опытным наставником по ступеням профессии, в других — сам наставник, мудрый отец своей труппы (сцена почти семейной перебранки, начавшейся криком и погоней за учителем и увенчавшейся любовным примирением, вызвала наибольший восторг у публики). Увы, "отцу" нечего предложить своим "детям", кроме бесконечных па-де-ша и арабесков, смешанных со всевозможными шпагатами, мостиками, колесами: подобная "интерпретация" классики была в моде лет пятьдесят назад. Скудость хореографии волшебно преображает музыку Чайковского — она вдруг начинает казаться столь же топорной и ремесленной, особенно нескончаемые вальсы, бесконечно варьирующие одну тему. Хореографа и композитора отчасти выручает оформление Жоржа Галардо: катающиеся по сцене зеркальные панели дробят и умножают картинку, придавая ей если не осмысленность, то хотя бы некоторую эффектность и занимательность.
Нидерландский балет показал программу балетов национального классика Ханса ван Манена, в которую 82-летний хореограф включил новинку: поставленные две недели назад "Танцы с арфой". На авансцене 24-летний арфист Рэми ван Кестерен исполняет микст от Баха до Момпу, и его волшебные властные руки становятся главным композиционным центром спектакля: на них указывают отточенные балеринские стопы, когда три пары солистов выстраиваются на авансцене, начиная синхронное тройное адажио. Структура балета выверена как математическая формула: медленные, предельно лаконичные и при этом поразительно разные дуэты перемежаются темповыми мужскими трио, своей сдержанной фривольностью разряжающими напряжение разнополых отношений. Финальная встреча трех пар закольцовывает композицию, возвращая ее к источнику музыки — арфисту. Патриарх ван Манен, не имея нужды самоутверждаться в качестве изобретателя новых па, со спокойным достоинством оперирует приемами, найденными им полвека назад. Но чудесным образом эти классические, протяженные, идеальные по графике большие ронды балерин; эти разъехавшиеся, ушедшие с вертикальной оси арабески; эти редкие всплески рук и обводки спина к спине, в которых смотрящие в разные стороны партнеры прожигают друг друга лопатками, как взглядами в упор, каждый раз приобретают новые смыслы и значения.
Расшифровка загадок бессюжетной, сдержанной, но завораживающе-эмоциональной хореографии Ханса ван Манена и создает ту интеллектуальную интригу, которая составляет суть всех его балетов. И хрестоматийных "Trois gnossiennes" (1982) Эрика Сати — их в сопровождении Кейса Херда в последний раз танцевала уходящая на пенсию, но пребывающая в отличной форме Лариса Лежнина — представительница первой волны балерин Мариинского театра, хлынувшей на Запад уже в российскую эпоху. И стремительного, порхающе-беззаботного, но адски тяжелого по темпам и координации мужского "Соло" (1997) на музыку Баха, исполняемого тремя присяжными виртуозами. И особенно — программного "Кордебалета" (1985) на музыку Берга, в котором "тело балета", спаянное из двенадцати императивных мужчин, танцующих с идеальной синхронностью, отторгает любое вмешательство женщин в свой идеально сконструированный и тщательно оберегаемый мир.
Обстоятельный миниатюрист Ханс ван Манен (его балеты занимают от 7 до 30 минут), возможно, единственный и уж точно последний великий минималист-классик. Не в смысле его положения в современной истории балета, а по употреблению инструментария: его не устаревающие работы сконструированы на беспримесном языке классического танца, каким-то чудом обретающего в его руках актуальный акцент. Dance Open, показав Петербургу аутентичного ван Манена, поспособствовал роману города с голландцем: грядущее появление его балетов в репертуаре Мариинского театра теперь ждут с особым нетерпением.