28 июня в Эрмитаже откроется одно из самых громких событий года в области современного искусства "Манифеста 10". Основным для кураторов "Манифесты" стал вопрос возможных границ конформизма в условиях все сгущающейся вокруг них внутренней и внешней цензуры.
Фото: Из архива семьи художника Владислава Мамышева-Монро
Фото: Рустам Загидуллин/МАНИФЕСТА 10
Что должно быть
"Европейская биеннале современного искусства "Манифеста" появилась в начале 1990-х годов как ответ на новую социальную, культурную и политическую реальность, сформировавшуюся после окончания холодной войны. Основной задачей "Манифесты" является исследование психологических и географических границ современной Европы. Наряду с Венецианской биеннале и кассельской "Документой" "Манифеста" является одним из наиболее значимых форумов современного европейского искусства". Это самоопределение взято из официальных бумаг "Манифесты 10", которая пройдет этим летом в Санкт-Петербурге. Основной ее площадкой станет Государственный Эрмитаж, но параллельная программа биеннале распространится (более того — уже начала распространяться) на весь город. 50 художников основной программы и десятки выставок, проектов, перформансов, дискуссий, круглых столов, кино- и видеопоказов публичной, параллельной и образовательной программ, толпы волонтеров, тысячи ожидаемых визитеров и даже круизный лайнер, оккупированный гостями "Манифесты",— все это не может не впечатлить. Событие действительно крупнейшее, а в не самом богатом на современное искусство Петербурге так и вовсе эпохальное.
Так оно, собственно, и задумывалось. Ведь это не просто очередная "Манифеста". Это "Манифеста" на два юбилея: собственный ("Манифесте" исполняется 20 лет) и эрмитажный ("Манифеста" стала главным событием программы празднования 250-летия Эрмитажа). И вот тут-то сразу выходят на первый план большая культурная политика, очень большие амбиции и такие же большие проблемы. Уже на уровне самой идеи устроить "Манифесту" в данном месте в данное время заложено тотальное несовпадение программных целей и задач биеннале и пожирающей все живое вокруг реальности.
"Манифеста" — она о чем? Она — "ответ на новую социальную, культурную и политическую реальность, сформировавшуюся после окончания холодной войны". Но новая холодная война уже началась. Ее основной задачей является "исследование психологических и географических границ современной Европы"? Но теперь "Россия — не Европа", и никакие заявления высших культурных чиновников пока не смогли дезавуировать этого сразу все объяснившего вброса. "Манифеста" стоит в ряду главных смотров современного искусства (рядом с Венецианской биеннале и "Документой"), но именно в этом ряду имеет свое, совершенно определенное лицо: она не статусна и не официозна, как венецианский парад национальных павильонов и звездных имен; она не заумна и не столь индивидуализирована, как кассельская "Документа", куратор которой есть царь и бог. Она про молодое искусство, она про свободу слова и свободу выражения слов, мыслей и идей; она про то, что искусство способно жить где угодно и может это "где угодно" в одночасье превратить в пространство большой культуры; она про то, что вольному воля, и не место красит человека, а человек — место.
Тимур Новиков. "Старт (ракета)"
Фото: Из архива семьи художника Тимура Новикова
Отсюда ее программная бездомность (каждый раз "Манифеста" устраивается в новом месте), отсюда и места до сих пор выбирались все больше небольшие, даже странные, пограничные с точки зрения геополитики и часто совершенно нетуристические (в списке городов, принимавших "Манифесту",— Любляна, Никосия, Тренто, Сан-Себастьян, шахтерский Генк, Мурсия и Картахена). "Манифеста" приходит в избранный регион и начинает разговор о том, что болит именно тут, языком интернационального искусства. Иногда говорит так громко, что биеннале приходится отменять — так, уже в разгаре работы над проектом, не смогли договориться с киприотами с обеих сторон в Никосии, и "Манифеста 6" не состоялась. Нелицеприятные разговоры и удары по больным местам — это художественное кредо "Манифесты", таким она видит современное искусство: медиатором, способным разбудить общество и показать ему его как бы зажившие (или еще не проявившиеся болью) раны. Иногда получалось лучше, иногда хуже, но идеализм никогда еще никому в искусстве не мешал.
Что есть
А теперь давайте перенесем вот это самое кредо на нашу почву. Вот со всем этим идеализмом, с миссионерским задором, с верой в то, что в современном искусстве вольному должна быть воля, да в Санкт-Петербург формата весны-лета 2014 года. По большому счету думать надо было сразу: само место — Эрмитаж — и форматом своим, и имперской статью, всячески поддерживаемой музейным начальством, и тотальной огосударствленностью ну никаким боком в старые рамки вольнолюбивого европейского смотра не влезало. Но тут, как говорится, всех испортил финансовый вопрос — в Европе рецессия, "Манифеста" дело дорогое, а в России деньги вроде бы текут рекой, да еще и юбилеи так удачно совпали. Соблазн был слишком велик, и сидящая в Роттердаме команда администраторов "Манифесты" наживку заглотила. Небеса разверзлись почти сразу после того, как было названо имя куратора — солидного, именитого и пожилого Каспара Кенига, много лет директорствовавшего в кельнском Музее Людвига: в Петербурге (а потом и во всей стране) был принят закон о пропаганде гомосексуализма. Художники стали отказываться от участия в "Манифесте", пошли призывы бойкотировать проект или вовсе его отменить (перенести, отложить), общественность взбеленилась и насела на куратора не на шутку. Как вы понимаете, ситуация с Крымом и Украиной спокойствия не добавила. Долгое время он то молчал, то говорил столь обтекаемо, что лучше бы молчал, но вот недавно в интервью родной Deutsche Welle вдруг разоткровенничался: "Мне стало ясно, что я организую выставку там, где отсутствует гражданское общество как таковое. Каждый, кто обладает наибольшей властью или деньгами, может пропихнуть любой закон. Как недавно — и закон о запрете мата. По моему мнению, это стратегии, при помощи которых происходит запугивание людей, отнимая у них любую надежду на будущее, на перемены, чтобы неповадно было и думать об этом! Словом, у меня было в некотором смысле чувство, будто я оказался в какой-нибудь латиноамериканской диктатуре".
Критики еще не открывшейся выставки было куда больше, чем слов поддержки, которые, как назло, звучали все больше бюрократически. Противники же соревновались в остроумии: то Юрий Лейдерман заменит слова ""Манифеста 10" в Петербурге" на ""Манифеста 1939" в Мюнхене" и официальное заявление Кенига превратится в обличающий тотальный конформизм куратора документ. То Олег Кулик сошлется на главный тезис Кенига в защиту проведения "Манифесты" в стране цензуры и гомофобии, в котором немецкий куратор разводит современное искусство и жизнь по разным мирам.
Дальше — больше. Мало того что бывшую когда-то выставкой молодых "Манифесту" на этот раз небезосновательно обозвали выставкой покойников (среди участников основного проекта значатся имена давно или недавно умерших Йозефа Бойса, Луизы Буржуа, Тимура Новикова, Владислава Мамышева-Монро, Анри Матисса и даже Джованни Баттиста Пиранези, а уже в разгар подготовки выставки умерла и одна из ее потенциальных звезд — Мария Лассниг), так еще и команда "Манифесты" стала раз за разом стучаться лбом о закрытые двери всяческих немыслимых для них запретов и ограничений. Жизнь в Эрмитаже устроена так, что все будет двигаться только по мановению руки директора музея Михаила Пиотровского, но вот если его вдруг нет на месте, а ситуация неординарная, то все встанет намертво. "Манифесте" обещали зеленый свет — но он горит, только когда Пиотровский в городе. А художники "Манифесты" разогнались уже не на шутку: то бельгийцы пригнали зеленую "копейку", дабы та окончила свою жизнь, разбившись о дерево в Большом дворе Зимнего дворца; то залы не могут поделить с эрмитажными хранителями, то тихих посетителей археологических залов Зимнего дворца пугает уже воцарившийся там "УголОвник" Павла Пепперштейна.
Павел Пепперштейн. "УголОвник"
Фото: Pavel Pepperstein/Courtesy Nahodka Arts & Pace London
Проблем у "Манифесты" все больше. Вот уже два месяца не платили зарплату команде. Вот повалили уже участники косяком, а каждый проект надо пробивать, как будто никто ни о чем не договаривался. Вот из Москвы валом валят новости об очередных цензурных запретах, от чего внутренний цензор любого нормального чиновника начинает вибрировать в усиленном режиме. Но русские члены команды научили Каспара Кенига слову "авось", и пока у них многое получается: похоже, что 28 июня "Манифесту" все-таки откроют.
Что будет
Критики и художники могут брюзжать сколько угодно, но зрителю будет на что посмотреть. Как зрелище, как показ того искусства, которого в Петербурге днем с огнем не сыщешь, как некая достаточно высокая планка, по которой молодые будут потом еще долго мерить себя, "Манифеста" должна сработать. Классики искусства XX века, такие как Йозеф Бойс, Луиза Буржуа, Брюс Науман, Борис Михайлов, конечно, обязательны к просмотру. В Главном штабе, на территорию которого придется две трети основного проекта, строится огромная инсталляция Томаса Хиршхорна, объединяющая темы коммунальных квартир и советского авангарда в одном пространстве. Произведения с видео, со светом, с разнообразнейшими фактурами, с городским пространством, с классическими произведениями из собрания Эрмитажа, с вечными и сиюминутными ассоциациями — все это будет работать на зрителя. Если он этого захочет.
И вот тут-то и скрывается самая большая проблема "Манифесты" в Петербурге, о которой предупреждали приезжих миссионеров от современного искусства русские коллеги: у нас это не искусство для широких масс. В какой-то момент это понял и Каспар Кениг: "У меня есть весьма отрезвляющее ощущение, что нас "не хотят"", — признается он. Увы, но в этом много правды. "Манифесту" не хотят сотрудники Эрмитажа, для которых и наиклассичнейшие Маркус Люперц или Энтони Гормли уже были ударом ниже пояса, ну а каждое внедрение современного произведения в контекст постоянной экспозиции воспринимается как катастрофа. "Манифесту" не хотят приезжие из российской провинции, которым она будет мешать смотреть шедевры Эрмитажа. "Манифесту" не хотят многие профессионалы от современного искусства, потому что она, на их взгляд, конформна почти до неприличия. "Манифесту" не хотят ревнители академического реализма, потому что весь этот contemporary art есть сплошной Содом и Гоморра. Список можно продолжать до бесконечности. Он про то, что мы вообще не готовы к столь масштабным проектам. "Манифеста" и Эрмитаж решили эту ситуацию изменить. Вопросов к ним очень много. Но идти-то надо обязательно. Ничего другого подобного может не быть еще очень долго.