Академический отпор

Андрей Плахов

Вообще-то от Рефна ожидать какой-то подлянки логично. Три года назад, когда Ларс фон Триер подставился на каннской пресс-конференции скандальным "профашистским" заявлением, Рефн, отпрыск датской кинематографической семьи, знавший Триера с детства, был один из первых, кто не удержался от язвительных комментариев в адрес коллеги и соотечественника. После того как в прошлом году в Канне провалился фильм Рефна "Только Бог простит", его легко представить в образе Сальери, преградившего путь к "золотой пальме" юному Моцарту — Ксавье Долану. Впрочем, все это может быть типичной журналистской уткой. Ведь "Фигаро" надо было как-то объяснить свой прогноз, напечатанный в канун раздачи призов: мол, Долан уже готовит смокинг для выхода на сцену, чтобы принять главную награду. Не тут-то было.

Так или иначе, обозреватели констатируют: 25-летний Долан упустил шанс стать самым юным обладателем Золотой пальмовой ветви и им до сих пор остается Стивен Содерберг, удостоенный высшей каннской награды в 26-летнем возрасте за фильм "Секс, ложь и видео". Мне памятен этот фестиваль 1989 года — первый, на котором я присутствовал. Сенсационная победа дебютанта Содерберга стала возможна благодаря тому, что жюри тогда возглавлял Вим Вендерс, сам увлеченный темой внедрения в интимную жизнь новых технологий и восхищенный тем, как Содерберг ловко раскрыл ее с помощью видеокамеры, ставшей полноценной героиней фильма.

Это было ровно 25 лет назад — на пике "авторской политики" Жиля Жакоба, который так умело подбирал жюри и его президентов (Бертолуччи, Полански, Иствуд), что почти всегда, разумеется, без прямого вмешательства, добивался желаемых результатов. Вот почему в 1990-е годы в Канне побеждали "Бартон Финк" братьев Коэн, "Криминальное чтиво" Квентина Тарантино и, в конце концов, "Танцующая в темноте" Ларса фон Триера, обозначившая в 2000 году переход в новый век. Вскоре Жакоба на посту главного отборщика (генерального делегата) сменил Тьерри Фремо, и "авторская политика" стала размываться, что сказалось и на качестве самих программ, и на концептуальности решений жюри.

Тем не менее и в нашем веке случались удачные годы, когда побеждало новое кино и узаконивались прогрессивные тренды. Так было в 2010-м с фильмом Апичатпонга Вирасетакула "Дядюшка Бунми, который помнит свои прошлые жизни" — хотя, если верить намеку той же "Фигаро", высшей награде он обязан не председателю жюри Тиму Бертону, как принято считать, а испанскому режиссеру Виктору Эрисе. Так было в прошлом, 2013-м, когда победила "Жизнь Адели" Абделлатифа Кешиша — тут уж точно с легкой руки Стивена Спилберга.

В нынешнем году решения жюри оказались спорными, а главное, несмелыми и непоследовательными. Отчасти это связано с тем, что возглавляла его Джейн Кэмпион — режиссер хоть и именитый, но специфический: если не считать общепризнанного — и награжденного "золотой пальмой" — "Пианино", большинство ее картин, что называется, на любителя. Авторитета Кэмпион оказалось недостаточно, чтобы принять радикальное решение. Таковым могло бы стать награждение высшим призом "Мамочки". Или — в другой конфигурации — "Левиафана" Андрея Звягинцева. И тот и другой вердикт был бы правильным, хотя во втором случае победу праздновал бы академизм, а в первом — заключенное в кавычки "варварство".

Как это ни странно, но дискуссия "Неоакадемизм versus неоварварство", которую мы провели с Кириллом Разлоговым по итогам Каннского фестиваля 1990 года и которую напечатал журнал "Искусство кино", оказывается актуальной и сегодня. Тот старый фестиваль столкнул две линии развития постмодернистского кинематографа. Тогда решительную победу одержали "новые дикие", певцы брутальности и спонтанности — прежде всего Дэвид Линч со своим "Диким сердцем", но также и Павел Лунгин с "Такси-блюзом", поощренный призом за режиссуру. "Академики" в лице Бертрана Тавернье и Глеба Панфилова (хотя он и был отмечен одним из призов) остались на периферии. Позднее, на протяжении 1990-х, эта ситуация не раз повторялась: например, "Подполье" Эмира Кустурицы обошло "Взгляд Улисса" Тео Ангелопулоса.

В этом году каннским победителем стал Нури Бильге Джейлан, чья "Зимняя спячка" нашла немало поклонников, но вызвала также встречную волну скептицизма. Это — законченный продукт неоакадемического кино, хотя и пропитанного постмодернистской иронией, но тяготеющего к большому стилю классических русских романов. На этом поле естественным конкурентом Джейлана был Андрей Звягинцев; оба к тому же известны как поклонники Тарковского. Почему жюри предпочло аутентичному русскому турецкого интерпретатора мотивов Чехова и Достоевского, до конца не ясно, хотя можно предположить, что дело в пресловутой каннской иерархии. Джейлан превосходит Звягинцева по стажу участия в фестивале, по статусу полученных наград и ближе него подобрался к Золотой пальмовой ветви: осталось только ее сорвать.

Долану согласно этой иерархии еще ждать да ждать своего часа. А ведь можно и не дождаться: такие вундеркинды, как он, хрупкие создания. Повезло бы ему больше с председателем жюри, не будь в нем какого-нибудь недруга или завистника (говорим гипотетически) — глядишь, парень был бы уже сегодня осенен пальмовой славой. Тогда бы мы говорили о новом триумфе неоварварства и трансгрессии, которыми, как взрывчаткой, начинена "Мамочка". Но бастионы академизма оказались не совсем сметены, у них есть свои защитники, готовые дать отпор "нашествию варваров" (умный человек, надеюсь, понимает условность этих дефиниций). Поскольку каннский сюжет пошел развиваться по академическому пути, в дамках в итоге оказалась "Зимняя спячка".