Закон конца фильма
Культурная политика
Мне позвонили с одной радиостанции с просьбой прокомментировать итоги ММКФ. Вопрос прозвучал примерно так: "На фестивале победили фильмы, которые наверняка не понравились бы депутатам Госдумы. Японский "Мой мужчина" рассказывает о любовной связи отца и дочери. Украинские "Братья" — о двух братьях, которые всю жизнь делили одну женщину. Фильм "Да и да" содержит сцены секса и ненормативную лексику. Значит ли, что, награждая эти картины, жюри продемонстрировало протестное голосование?" Бедные наши журналисты, подумал я, мозги у них окончательно скручены политикой — так, что даже сюжеты фильмов оказались перевраны.
Пришлось объяснять, что международному фестивалю дела нет до Госдумы и ее депутатов, что о самом их существовании никто из членов жюри, кроме разве что Глеба Панфилова, понятия не имеет. Что задача жюри — отметить фильмы, важные с художественной точки зрения, а не судить их с позиций самопиарящегося депутата или деревенского священника. Или, наоборот, устраивать "протестное голосование".
Другое жюри, составленное из представителей Федерации международной критики ФИПРЕССИ, тоже поддержало фильм Валерии Гай Германики "Да и да", выразив надежду, что его покажут в России и за рубежом в авторской, то есть "матерной" версии. Как бы не так. Это случилось как раз в канун вступления в действие закона о запрете известных слов на театральных подмостках и в кино, что преграждает путь на экран не только упомянутому фильму, но и "Комбинату "Надежда"" Натальи Мещаниновой, и "Левиафану" Андрея Звягинцева, означая де-факто введение в России конкретной цензуры. Мы становимся на те же рельсы, по которым в течение семидесяти лет несся к заре коммунизма паровоз отечественной культуры, пока его не остановила перестройка. Теперь нам в очередной раз предстоит убедиться, что дорога запретов, сколь бы долго ни вилась, ведет в тупик. Может, для этого стоит принять еще парочку законов — о том, например, что Солнце вращается вокруг Земли? Чем больше законодательство расходится с объективными процессами реальности, тем скорее лопнет раздувшийся законотворческий пузырь.
Возвращаясь к 36-му ММКФ: будет ли это последний фестиваль в нашей стране, проведенный в отсутствие цензуры? В советское время зарубежных художников делили по идеологическому принципу — на прогрессивных и реакционных. Сейчас политические взгляды гостей интересуют ММКФ в гораздо меньшей степени. По крайней мере, так было до сих пор. Вот пример. Французы предложили для конкурса фильм "Апостол" — про молодого имама, который вдруг чувствует "поцелуй Христа" и меняет веру. Режиссер этой картины Шейен Карон написала письмо в поддержку политики России, которая, по ее мнению, остается форпостом христианской культуры и защиты традиционных ценностей в Европе. Это как раз то, о чем разглагольствуют многие наши политики. Казалось бы, таких людей из дружественного нам теперь праворадикального лагеря Москва должна привечать. Однако отборочная комиссия отклонила фильм, сочтя его недостаточно художественным.
Политика тем не менее ворвалась на большую сцену ММКФ, когда глава Союза кинематографистов Украины Сергей Тримбач заявил о том, что нужно бороться за освобождение Олега Сенцова. Главная сенсация заключалась в том, что этот призыв неожиданно поддержал Никита Михалков. В свое время на фестивале 1987 года перед зарубежными гостями выступил режиссер Александр Аскольдов, чей фильм "Комиссар" все еще лежал на полке,— и это ускорило его выход на экраны всего мира. Сейчас речь идет даже не о судьбе фильма, а о судьбе человека, ставшего заложником политики, и если продемонстрированная солидарность кинематографистов поможет ей, только ради этого стоило провести фестиваль.
Что ждет его дальше — неясно. Международный фестиваль, тем более класса "А", не может существовать в условиях откровенной цензуры — даже в тех странах (Россия к ним пока не относится), где цензура узаконена, но где активно работает двойная мораль. Например, на фестивале в Абу-Даби шейх иногда уходит с просмотров, когда видит "непотребные сцены". Однако эти фильмы показывают и награждают — так было с нашими "Овсянками" Алексея Федорченко.
Со вчерашнего дня вошли в действие поправки к закону, согласно которым показ любого российского фильма на территории страны может состояться только при наличии свежего прокатного удостоверения. Это подрывает саму основу фестивального движения, бьет прежде всего по небольшим артхаусным фестивалям, по тем, где основу программы составляет документальное и короткометражное кино. Это уничтожает работу архивных кинотеатров и даже краеведческих музеев, которые только-только начали оснащаться медиатеками и использовать киноматериалы. Предположим, вы хотите показать фильм Эйзенштейна "Октябрь" или даже фрагмент из него? Помимо разрешения от правообладателя извольте предъявить прокатное удостоверение. Но ведь эту картину никто не собирается выпускать в прокат, что это за закон такой странный? Законодатели, очевидно, не знают разницы между коммерческим прокатом, с одной стороны, и культурными акциями, образовательными программами, музейными, клубными и фестивальными показами — с другой. Им кажется, что все должны подчиняться единым правилам. И тогда кольцо замкнется: не только в мультиплексе, но и в фестивальном зале не прозвучит опасное слово из трех букв. И все в нашем лучшем из миров станет совсем прекрасно. И Солнце, поменяв извечную траекторию, начнет послушно крутиться вокруг Земли.