Легенда без номера

В прокат вышел фильм "Поддубный", продолжающий ряд кинобиографий выдающихся людей. Как и прежние байопики, он тщательно избегает острых тем и обрывается на середине жизни героя

Андрей Архангельский

Несмотря на явную ангажированность новейших российских байопиков (они имеют пропагандистский характер; то есть они не о человеке, а о государстве), история с Поддубным — на уровне замысла очень верный выбор. Какая-то первая очарованность фильмом возникает именно из-за универсальности истории успеха. Она понятна и приятна любому. Во-первых, в спорте борьба и победа — самые честные. Во-вторых, сама история Поддубного кинематографична: случайно пришел в цирк, победил в поединке (что, кстати, не соответствует действительности — см. "Подробности" ниже) — и сразу контракт, и путь в большой спорт, и любовь, и слава.

Тянет назвать эту историю лубочной — по стилю фильм напоминает оформление подарочной коробки конфет с каким-нибудь щемящим названием "Душа России", но и эта лубочность тут тоже органична. Поддубный, собственно, и был таким лубком России начала прошлого века; из него этот лубок делали в прямом смысле: культ Поддубного были чуть ли не первым в мире проявлением массовой истерии, поставленной на поток. А то, что всю остальную Россию авторы фильма сделали точно такой же — с густыми травами, сверкающими пароходами и добросердечными грузчиками,— ну так, собственно, все остальное тут и играет лишь роль задника для героя, как в фотосалоне. Это примерно такая же дореволюционная Россия, как СССР в фильме "Легенда N 17": с вымытыми начисто тротуарами, яркими газированными автоматами и "волгами" кофейного цвета. Россия в "Поддубном", естественно, представляется раем на земле — таким слегка коррумпированным внизу, но чем выше, тем чище, честнее и идеальнее; все робы и портки на крестьянах и рабочих слишком хорошо сидят, чтобы поверить хоть на минуту в их достоверность.

Но условность России в таком кино как раз не смущает. "Поддубный" — не выдающееся кино и не плохое — среднее, но даже это и хорошо. Хорошее массовое кино в России трудно сделать в силу разных фундаментальных причин, ну так хотя бы научимся делать качественный стандарт. И в этом смысле "Поддубный" как раз свидетельство возросшего уровня ремесла.

В байопиках нового типа заметна строгая градация насчет морально-нравственного облика героя или, говоря по-простому, насколько позволено показывать в нем обычное человеческое. Это особенно легко отследить по наличию и интенсивности постельных сцен. Например, Гагарину вообще ничего нельзя (можно только на соседних кроватях с дублером переговариваться перед стартом) — потому что икона. Харламову можно пошалить, Высоцкому можно прямо-таки напропалую. Поддубному "можно" где-то в амплитуде между Гагариным и Харламовым: то есть кое-какие шалости и вольности допустимы, даже нелепые ситуации, но, в принципе, нам тут тоже лепят "великого сына Родины", поэтому все недостатки быстро становятся достоинствами. Поддубный большей частью угрюм — это, пожалуй, главное актерское достижение Михаила Пореченкова: угрюмость все-таки богаче на оттенки. Но отсутствия человечности в большинстве ситуаций это не может компенсировать, даже психическое заболевание у героя протекает как-то монументально. Угрюмость вызвана собственно тем, что большую часть фильма герой "несет на себе Родину" — и не может отвлекаться на все остальное.

Предсказуем тут и образ власти, а в наших байопиках — это важнейший элемент конструкции. Тут — классическая версия: именно власть дает санкцию на успех, на славу. Без высшей власти ничего хорошего не получается, только высшая власть способна оценить талант человека и придать ему огранку, именно она открывает человеку путь к славе. Мало того, власть в "Поддубном" представлена по-человечески разнообразно: там есть и скептик, и новатор, то есть она способна понять каждого.

Антиамериканизм и антизападничество в этой картине тоже классические: и очередные сто пятьдесят свидетельств придуманы именно для того, чтобы доказать простую мысль — как лжива Европа, как бесчеловечна и продажна Америка, как невинна и чиста русская душа и что они никогда не сойдутся. Хотя и это сделано не без изящества — все-таки спорт, но понятно, что не просто спорт, а "борьба двух систем", как в "Легенде N 17". Тут тоже ничего удивительного, антиамериканизм является, по-видимому, уже обязательным критерием для получения денег на создание такого рода кино. Почему обязательно наши победы должны быть проиллюстрированы поражением Америки? Это загадка, но сам подход играет с авторами злую шутку.

Вот герой, нарушая контракт, покидает Америку — душно, тошно! — бежит, задыхаясь, на пароходе в Россию — и вот уже стоит на палубе под дождем, мокнет, и всем понятно, что промокнет до нитки, потому что этот дождь наш, родной. Поддубный вернулся на Родину, на этом фильм заканчивается, и далее идут титры: "Деньги (500 тысяч долларов), которые Поддубный должен был получить по контракту только в 1928 году (если бы не сбежал в 1926-м), так до сих пор и лежат в американском банке, на них с процентами уже набежало 36 миллионов". Вдумайтесь: менялись курсы, начинались и заканчивались войны, кризисы и крахи — но деньги, оставленные в американском банке Поддубным, все лежали, копились и росли. И никто и никогда не сможет их забрать, потому что — священное право собственности. Авторы, вероятно, хотели и этим ущучить Америку — типа, зажилили наши денежки, но на самом деле получилось не про Америку, а скорее про нас. Невозможно представить, чтобы чьи-то деньги, положенные в России на счет в 1925 году, до сих пор сохранились нетронутыми.

Поразительно тут одно. Все это делается, несмотря на критику Запада, именно по лекалам голливудского байопика. С одним исключением: на Западе не принято снимать "половину жизни". Если уж байопик — то всегда от рождения до смерти героя. Или, скажем, от начала славы до смерти. Смерть (жизненный финал) обязателен, потому что человеческая история имеет именно такой конец, и никакой другой. Вот классический пример — "Линкольн" Спилберга: невозможно представить, чтобы фильм закончился не убийством Линкольна, а, скажем, каким-нибудь триумфом в Сенате. Просто американский потребитель этого не поймет и даже, пожалуй, решит, что его обманули. У нас же — железное правило: все четыре байопика тщательно избегают темы смерти героя. Все наши биографии заканчиваются на полпути, в момент триумфа (даже с "Высоцким": ему в финале остается жить еще год).

На самом деле это очень показательная тема. В основе тут лежит инфантилизм и продюсеров, и зрителей, и вообще всей страны. Публика находится в психологическом возрасте ребенка: она не хочет думать и знать "о плохом". Она хочет только об успехе и о вечной молодости, поэтому продюсеры страшно боятся "смерти героя" — и сложности жизни, и ее трагичности. Но это еще и о том, что зритель не хочет брать ответственность за полноту жизни, он мыслит только "удобными фрагментами", а неудобные он замалчивает, делает вид, что их нет. Это в каком-то смысле отказ от ответственности, отказ от правды жизни.

Все четыре наших байопика сделаны по одной схеме: берется именно самый успешный, лакомый кусок жизни героя, а все, что по краям, отсекается большими закройными ножницами. Кроме того, берется непротиворечивый, то есть самый несложный, с психологической точки зрения кусок. Берется именно тот кусок жизни, когда человек принадлежит не себе, а государству. С психологической опять же точки зрения гораздо интереснее, что было с Гагариным не до полета, а после. Или что было с Поддубным во время немецкой оккупации (он работал в бильярдной и подрабатывал вышибалой), иными словами, когда герой вынужден принимать не черно-белое, а некое оттеночное решение.

Это лишает российский байопик сложности и интриги, именно поэтому все наши биографии выглядят незаконченными и ненастоящими. Просто эти фильмы не являются байопиками, а лишь притворяются ими. На самом деле это фильмы о государстве. О том времени жизни человека, когда он государству наиболее удобен, пригоден и когда с его помощью можно показать Америке кузькину мать. Все, что власти — и кино — от человека нужно,— это награды, призы и рекорды; а что там потом, никого не интересует, в том числе и зрителя. В сущности, этот факт говорит о нашем кино больше, чем любые его художественные достоинства и недостатки.