Восточно взятые ноты

"Турок в Италии" на фестивале в Экс-ан-Провансе

Фестиваль опера

Новая постановка оперы Россини «Турок в Италии» интересна не столько особенностями режиссуры, сколько подчеркнуто неевропейской аранжировкой

Фото: Patrick Berger/ArtComArt/AixFestival

Во французском Экс-ан-Провансе завершился ежегодный Festival d'Art Lyrique. Одним из главных его событий стала премьера оперы Россини "Турок в Италии" в постановке режиссера Кристофера Олдена и дирижера Марка Минковского. Рассказывают РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ и ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.

По одному только виду нарядной, благополучной публики, стекавшейся на представления "Турка в Италии" в летний Театр архиепископства, было понятно, что именно этому спектаклю назначено стать главным событием фестиваля в Экс-ан-Провансе. И пусть, по мнению многих экспертов, "Ариодант" Генделя в постановке англичанина Ричарда Джонса и сделан изящнее, и спет точнее, но ведь "Турок в Италии" слушается много легче, да и сюжет в опере авантюрный. Немаловажно и то, что глядящая со всех афиш и упорно называемая продюсерами (а вслед за ними и прессой) новой Нетребко наша соотечественница Ольга Перетятько (она исполняет партию кокетливой, легкомысленной Фьориллы) уже завоевала устойчивые симпатии оперной публики.

В программке спектакля помещены тексты из двух классических пьес — финал "Укрощения строптивой" Шекспира и фрагмент из "Шести персонажей в поисках автора" Луиджи Пиранделло. Эти отрывки помогают понять замысел американского режиссера Кристофера Олдена. Два года назад его "Сон в летнюю ночь" в московском Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко очень возбудил депутатов, усмотревших в спектакле признаки педофилии, но потом был увенчан "Золотой маской". И если уподобление россиниевской Фьориллы, дразнящей своего мужа легким флиртом с заезжим турком, шекспировской Катарине кажется откровенной натяжкой, то тема сложных взаимоотношений прозаической реальности и мира иллюзий, которая волновала итальянского классика, в спектакле Олдена действительно становится одной из смыслообразующих.

Если говорить о каких-то аналогиях, то в этом спектакле неожиданно проступают черты, роднящие Олдена с великим Кристофом Марталером. Декорация Эндрю Либермана — огромный зал с круглящейся к потолку стеной, чем-то напоминающий платформу большой станции метро,— заставляет вспомнить о марталеровских "залах ожидания", в которых сценические герои словно выпадают из времени, зависают между прошлым и будущим. В спектакле Олдена тоже есть мотив всеобщей растерянности, мотив потерянного человеческого сообщества. Люди здесь то мечутся, то цепенеют, израненные какой-то внутренней тревогой. А сюжет с обманутым мужем, всклокоченным, не находящим покоя доном Джеронио, в интерпретации Олдена заставляет вспомнить знаменитого итальянского драматурга — нет, все-таки не Пиранделло, а Эдуардо Де Филиппо и его "Великую магию". Поэта Просдочимо, сочиняющего сюжет оперы на глазах у зрителей, в этом случае легко уподобить иллюзионисту Отто Марвулье из популярной пьесы Де Филиппо. Жаль, что режиссерский замысел оказался, так сказать, гораздо короче партитуры Россини, и последний час спектакля режиссер был вынужден занимать постановочными решениями, имеющими отношение не к культурным сюжетам, а к опасениям, что публика заскучает.

А вот прочтение "Турка в Италии" Марком Минковским и ансамблем "Музыканты Лувра" иначе как революционным не назовешь. Дело здесь, понятно, не в заставившей подскочить почтенную фестивальную публику уже на первых тактах увертюры привычной для Минковского взрывной витальности, гальванизировавшей никогда в последние годы не вызывавший особого энтузиазма по обе стороны рампы опус Джоаккино Россини,— если "Турок в Италии" изредка и выходил на сцену, то сколь-нибудь событийными постановки этой оперы не становились. Интерпретация же "Музыкантов Лувра" настолько своеобразна, что забудут ее, кажется, нескоро. Господина Минковского вообще отличает вкус к оперной turquerie — старожилы Экса хорошо помнят его семилетней давности трактовку "Похищения из Сераля" Моцарта, сыгранного в прямом и переносном смысле в восточных тюрбанах. Нечто подобное "Музыканты Лувра" проделывают и с "Турком в Италии": написанная в 1814 году партитура, как известно, отдает несколько запоздалую дань уважения моде на "туретчину", захватившую веком раньше всю оперную Европу от Франции ("Галантные Индии" Жан-Филиппа Рамо) до Австро-Венгрии ("Похищение из Сераля").

Оммаж получился, впрочем, половинчатый: воспользовавшись ключевыми драматургическими клише, отработанными композиторами-предшественниками, Россини в отличие от того же Моцарта отнюдь не склонен был предаваться стилизаторским играм — за "туретчину" в "Турке в Италии" отвечает главным образом сюжет, а не музыка. Марку Минковскому показалось интересным посмотреть на "Турка в Италии" сквозь призму turquerie XVIII столетия, и он интегрировал в партитуру не предусмотренную Россини восточную интонационность. Разработав сложную систему квазиориентального интонирования у духовых и струнных и введя в состав оркестра целую батарею "янычарских" ударных, дирижер сообщил "Турку в Италии" неслыханные доселе историко-культурологический рельеф и смысловой объем — и того и другого от оперы Россини, традиционно остававшейся в лучшем случае территорией самоутверждения мастеров бельканто, ожидать было трудно. На выходе провансальский менеджмент получил идеальный фестивальный продукт: не слишком радикально щекочущий нервы консервативной части аудитории и одновременно не без блеска подтверждающий статус Экс-ан-Прованса как едва ли не главного "места силы" современной оперной Европы.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...