"Россия — страна средневековая"

На Венецианском кинофестивале Андрей Кончаловский получил "Серебряного льва" за картину "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына". "Огонек" поговорил с режиссером о фильме и о жизни

— Андрей Сергеевич, поздравляем вас с победой. Есть мнение, что вы очень долго, чуть ли не всю жизнь работали над этим фильмом. И — напротив — что фильм получился чуть ли не сам собой — ведь там нет профессиональных актеров, просто наблюдение за жизнью. Правда где-то посередине, да?..

— Мне, собственно, никогда не приходилось так мало работать. У нас не было сценария, потому что мы "писали" его уже во время монтажа фильма, когда просматривали отснятый материал. У нас почти не было затрат. И это замечательное ощущение — творить и быть независимым от денег. Все наши персонажи, кроме одной актрисы, были реальными людьми, проживающими в глухой деревне в Архангельской области. Этих людей до съемок я нигде не встречал и даже не знал об их существовании. Но мне и не надо было их знать. Я ведь русский, а значит, чувствую свою страну и ее людей сердцем, знаю, как живут мои соотечественники, чем дышат, что думают. Мне вообще очень хотелось избежать всего искусственного, например, чтобы персонажи "исполняли" какие-либо роли. И я не занимался принуждением деревенских жителей. Они жили своей жизнью, а я их при этом снимал. В этом замечательное достижение новых технологий. Современные камеры могут работать несколько суток без остановок и сами выбирать сюжеты картин.

— Почему русская деревня? Есть конспирологическая версия, что на самом деле вы расставили там много знаков и подсказок, как бы теней, объясняющих смысл, и этот фильм нужно дешифровывать...

— А почему Бетховен написал адажио в Девятой симфонии? Все просто — и ему, и мне этого захотелось. Ему захотелось написать ту самую музыку, а мне снять мой фильм. Я не хочу заниматься разъяснениями и не люблю все вокруг рационализировать. И избавьте меня от ответов на вопросы про котов и собак и что они символизируют в фильме. Конечно, я могу вас обмануть и выдумать какие-нибудь ответы. И поверьте, мне это будет очень просто сделать. Наговорю вам всякой ерунды, а завтра об этом, наверное, пожалею. Я бы сказал так — каждый человек и каждый кинокритик, который тоже является человеком, прав. Вам в фильме понравился кот, он кажется вам призраком, крадущимся за почтальоном? Вы правы. Думайте все, что хотите. Так лучше. Искусство должно приглашать нас принимать в нем участие, учить со-чувствовать. Если человек посмотрел фильм, потом поковырял пальцем в носу и сказал: "Замечательная работа!", он ничего не понял или не захотел напрягаться. Если же он, как вы, начинает что-то видеть в моих сценах, задавать вопросы, фантазировать, это значит, что фильм свой я сделал хорошо и правильно. В этом есть смысл поэзии. Ее не надо объяснять. Есть у нас в картине пьяница Витя, и он замечательный в том виде, в каком он есть. Мудрый философ! А мог бы попасться и другой пьяница. И тот пьяница тоже стал бы по-своему интересным и оригинальным. Если вам он понравился — хорошо, не понравился — не обессудьте!

Мой фильм о людях, и я ничего необыкновенного не хочу показать, кроме них. Конечно, эти люди особенные уже сами по себе. Потому что они являются последними представителями того класса крестьянства, который почти вымер после распада Советского Союза. И мне было интересно понаблюдать, что стало с этими людьми, как они живут, о чем думают, а также мне хотелось понять, за что их стоит любить.

— Как вам удалось заставить этих людей согласиться открыть двери своих домов, впустить вашу группу в их личную жизнь, раскрыться перед вами?

— Произошло это не сразу. Любой незнакомый человек для небольшой тесно живущей общины — своего рода опасность. Вначале они чувствовали себя чрезвычайно неловко в моем присутствии, потом расслабились и уже не обращали никакого внимания. Я всегда играю на трех струнах человеческих эмоций — страх, смех и слезы. Эти эмоции составляют основу моего кинематографа, как три маски в греческом театре — комедия, трагедия и драма. И так я выстраивал сюжет своей картины.

Вот я уже семь часов подряд рассказываю про свой фильм, даю интервью, позирую перед камерой. Мне часто задают вопрос: как я вообще снял фильм на такой незначительный сюжет? Меня всегда вдохновляли два великих художника: Антон Чехов и Робер Брессон. Первым я восхищаюсь потому, что он мог написать гениальную историю на любую тему, даже о пепельнице. А Робер Брессон мне нравится своим подходом к кино, в котором каждый фильм — это путешествие в неизвестность. Ему казалось, что когда работаешь с известными актерами, то движешься в известном, знакомом направлении. Они знакомы режиссеру и зрителю, их реакции уже известны и предсказуемы. Работа с реальными людьми полна неожиданностей и открытий. Теперь, думаю, мне будет сложнее вернуться к профессионалам и снимать с ними картины.

— Вас всегда любили в Венеции, вы никогда не уезжали отсюда без наград. Но все-таки ваш нынешний фильм — довольно непривычный формат для Венецианского фестиваля. Это был сознательный риск?..

— Ну, какой риск... Первый раз мне вручали здесь награду 52 года назад. Как и тогда, я все еще чувствую себя ребенком во время Рождества, который получил подарок. Хотя, в начале своего творческого пути я был более заинтересован в признании и призах, нежели сейчас. Раньше мне казалось, что если не будет приза, то карьера не состоялась. Но сегодня, когда карьера уже состоялась, мне хочется снимать лишь те фильмы, которые нравятся, без оглядки на официальные церемонии и вручения. Правда, когда приезжаешь на фестиваль, постепенно охватывает такое гадкое чувство! Хочется нравиться! И начинаешь поглядывать на коллег, кто из них что снял, читать прессу о том, какой фильм больше понравился, и не успеваешь оглянуться, как уже и тебя охватил азарт! Как в казино. А ехал-то вначале лишь с одной мыслью: "Какая честь приехать в Венецию!" Азарт — это опасное заблуждение, ведь когда выигрываешь, то хочется все больше и больше. Это как рулетка, начинаешь выигрывать, чтобы в конце все проиграть. Мы должны учиться у азиатских философов, поэтов и художников. Учиться этому ощущению пространства, восприятию времени. В своих произведениях они никогда не показывают эмоций. Вы знаете, когда в Китае человек рассказывает о смерти своих родителей, он делает это с улыбкой. Конечно, не потому что он рад, а потому что его приучили не выставлять свои эмоции напоказ. Поверьте, они у него не менее сильные, чем у нас с вами, но в глубине души.

— Политика сейчас влияет на все. В том числе и ваше награждение оценивают с политической точки зрения в связи с конфликтом между Россией и Европой, Штатами. В любом случае, дали вам награду или, напротив, оставили бы без награды, все равно это было бы объяснено именно политическими мотивами...

— Политика ничего общего с искусством не имеет. Политики занимаются своим делом, а мы — своим. Или, я бы сказал, что политика может повлиять на искусство, но только не так, как вы думаете, а другим, совершенно оригинальным образом. Я считаю, что самое лучшее искусство создается во времена войн, эпидемий и великих кризисов. В мирные времена искусство часто более скучное и незначительное. Инквизиция, например, была самым лучшим позитивным фактом, повлиявшим на искусство Сервантеса.

— В отличие от инквизиции и Сервантеса конфликт между Европой и Россией кажется фундаментальным, ценностным. Он длится уже многие столетия. Русский человек, по-вашему, никогда не сможет стать частью европейской цивилизации?

— А почему вы думаете, что европейский путь развития — самый лучший и единственно правильный? Я считаю, что ценности Европы далеко не универсальны и не должны быть применимы для всех стран и народов. Демократия в бедных странах имеет другой, я бы сказал, совершенно вредный эффект. Это богатым странам демократия приносит процветание. А бедным — падение, хаос и диктатуру. Ирак и Южная Африка — хорошие тому примеры.

— Вы же не считаете Россию бедной и неразвитой страной?

— Россия ни в коем случае не является ни бедной, ни неразвитой! Она — страна средневековая. Даже сегодня. И это прекрасно! Потому что Россия — богатая страна, ее традиции, мировоззрение людей и особый путь развития делают ее богатой. Ну и что, если мы в России немного диковаты, буйны, кажется, даже немного сумасшедшие? У нас часто больше свободы, чем в развитых демократических странах! А что происходит в Европе уже на протяжении нескольких тысячелетий? Европа всегда была поделена между греками и римлянами. Греки — дионисийцы, немного сумасшедшие, эмоциональные, расслабленные. Они не признают никаких правил, пьют, смеются, поют и наслаждаются жизнью. А римляне, латинцы — приверженцы порядка и структуры. Им нужны правила. Они их понимают и уважают. Поэтому и греки, и римляне — замечательны, но они никогда друг друга не поймут, как поляки никогда не поймут русских или сербов. Ментальность у нас разная. В этом большая проблема, но в этом одновременно и красота. Потому что не нужно, чтобы один был похож на другого мыслями, поступками и помыслами. Не нужно, чтобы все развивалось в одном и том же направлении. Особенно сейчас, когда Европа переживает тяжелый кризис во всех областях. Время Европы подошло к концу. Европа не выживет без России, а вот Россия выживет без Европы. Почему? Да хотя бы потому, что в Европе нет такого количества питьевой воды, как в России. Сейчас, это, возможно, незаметно. Но станет заметно через несколько десятков лет. В России находится мощный источник питьевой воды в мире, здесь протекают пять самых крупных рек...

— А как же войны, санкции и политическая изоляция?

— Вы знаете, что с тех пор, как распался Советский Союз, на материке ежегодно насчитывается около 300 войн? Политическая война и санкции? Не будьте наивными и не обращайте внимания, все пройдет. Это как в легенде про царя Соломона, который поворачивал кольцо. Соломон повернет кольцо в другую сторону, и все изменится. А вспомните Пушкина: "Что наша жизнь — игра!" Игра пройдет. Но конфликт — это нормальная реальность. Он, возможно, будет нарастать. Потому как Западная Европа никак не может смириться с неудобной для себя правдой о том, что "западноевропейский путь развития" и ценности Западной Европы — не являются универсальными. Например, западное понятие "свобода" — непонятно и ничего не означает для китайцев, и европейцы этого никогда не поймут, как и не поймут, что Конфуций и его последователи думали по-другому. Они думали о красоте мира, а не о правах человека. И наивно думать, что "американская мечта" хороша и универсальна для всех. И что надо жить так, как они. Это было бы неумно и странно. Мы живем в очень интересное время, и в наше время имеется большое количество замечательных философов. Например, бывший премьер-министр и президент Чехии Вацлав Клаус, известный благодаря выражению "Я — "евро"-скептик", или бывший президент Deutsche Bank Тило Саррацин, которого уволили из-за того, что он написал книгу "Германия — самоликвидация".

— Возвращаясь к фильму: какой реакции на ваш фильм вы ожидаете в России и видели ли этот фильм ваши герои?

— Леша Тряпицын и его соседи фильма не видели. Я, конечно, обязательно покажу им. Но мне кажется, он их вряд ли заинтересует. Они живут своей жизнью и счастливы. Им не нужна шумиха, они ее не поймут. Более того, я считаю, что было бы бесчеловечным с моей стороны выставлять этих людей напоказ и тем самым коверкать им жизнь. Однажды у меня был подобный горький опыт, когда я снимал киномеханика Сталина, а потом привез его на кинофестиваль в Берлин. Тот так ошалел от количества семги и колбасы в магазинах, что в первый же день ею объелся, а через несколько дней умер.

Что касается российского зрителя, то думаю, многим из россиян мой фильм не понравится. Они видят эти картины каждый день. А вот в Европе зрители отнесутся к нему с любопытством. Ведь они не знакомы с русской жизнью, поэтому им фильм будет интересен и они не поверят, что еще есть места на земле, где так живут люди. Что касается меня, то я пока сделаю перерыв и вернусь в театр. Сейчас в Италии я готовлю свою следующую постановку, посвященную Софоклу.

Беседовала Татьяна Розенштайн, Венеция