Пальцем в небо

"Эту выставку делал Фредерик Мигайру,— говорит мне Фрэнк Гери,— он один из лучших кураторов, с которыми я только встречался в жизни. Честное слово". Гери не говорит, правда, что в самом начале 1960-х, когда он провел в Париже год, тщетно пытаясь найти работу и несмотря на это наслаждаясь Францией,— свою монографическую выставку в Центре Помпиду он мог представить себе разве что после избытка пастиса со льдом, к которому до сих пор пристрастен. Ну и да, конечно, тогда еще не было Центра Помпиду.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 6

Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов

Фото: Philippe Migeat, Centre Pompidou

Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов

Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов

Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов

Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов

Меж тем мы беседуем внутри главного натурного экспоната новой выставки: здания Fondation Louis Vuitton, только что завершенного им в Париже. Что называется, "типичный Гери": 12 стеклянных панелей-парусов над белоснежным объемом на опушке Булонского леса. Немного напоминает оболочки Сиднейской оперы, но явно — здание нового времени и новых технологий.

Раньше Гери говорил о "стеклянном облаке", теперь называет его "парусником", объясняя это тем, что любит ходить под парусами. А белую пирамиду внутри стеклянной оболочки, стоящую над бассейном,— "айсбергом". Фойе между двумя частями айсберга — "каньон". Здание в Булонском лесу и вправду настоящий айсберг. Общая площадь выставочных залов 3267 квадратных метров. Самих залов — 11, и рассчитаны они на самый разный тип выставок и самые разные жанры искусства. Есть более традиционные помещения с глухими белыми стенами для развески живописи и графики (впрочем, и они имеют естественное освещение, сквозь их потолок видно стекло и небо). Есть и высокие, как их здесь называют, "капеллы", в которых можно показывать инсталляции и скульптуры раз в семь выше человеческого роста.

Часть выставки из Помпиду оказалась спрятанной в глубине "айсберга". Здесь все, что относится к истории проектирования Фонда: от первых эскизов до итоговых съемок стеклянной оболочки, сделанных с помощью вертолетов. Уже на этой немаленькой выставке можно понять многое о Гери, наблюдая за тем, как от макета к макету он старательно избегает "внешнего вида" и работает над соотношением внутренних пространств. Вероятно, в голове его уже есть образ готового здания, но менее всего похоже на то, что он идет от внешнего внутрь, как мне, честно говоря, раньше казалось.

Точно так же я думал, что здания Гери плевать хотели на все окружающее, что им надо подчиняться. А здесь я открываю рот, до чего же здорово Fondation Louis Vuitton утоплен между деревьев, поставлен в искусственные пруды и каскады, насколько интересны виды на Париж с его террас. В следующий раз я обязательно залезу на Эйфелеву башню и посмотрю, как выглядит "стеклянное облако" на опушке Булонского леса.

Этот самый главный экспонат выставки Гери останется в Париже и даже со временем перейдет в собственность города. Таковы условия аренды участка, и в этом смысле Гери, Louis Vuitton и Бернар Арно делают Франции весьма дорогой подарок. В парижской коллекции Гери он прибавится к зданию Синематеки в Берси, которое строилось в 1994-м для американского культурного центра.

Открытие Фонда в Булонском лесу — отличный повод для персональной выставки, даже более существенный, чем 85-летие архитектора. Фредерик Мигайру рассказывает нам о том, как он придумывал выставку, приходя на строительство нового здания Гери. Для него это — "линза, оптическая машина, которая собирает взгляды со всего Парижа и отправляет их во все стороны". Он в восторге от свойства этой архитектуры изменять место, где она находится, притягивать внимание, заставлять на себя смотреть. Как ни странно, это верно не только для здания, но и для выставки. Выставка Гери в Центре Помпиду проходит на первом этаже за стеклом. Она открыта улице, и я впервые вижу прохожих, которые заглядываются с улицы на архитектурные макеты. Уж больно чудные здания у Гери.

Но на выставке в Помпиду наконец-то показаны не только итоги, давно украшающие архитектурный глянец, но и то, с чего все начиналось. Самое интересное — ранние проекты Гери, в которых он работает с теми скромными заказами, на которые может рассчитывать молодой архитектор: частные дома, муниципальные центры. И речи нет ни о притцкеровском лауреатстве, ни о выставках в лучших музеях, ни о льстивых заказчиках. Он молод, голоден и свободен и явно вдохновляется тем, что видит вокруг, в не самых богатых пригородах, где, не задумываясь об ансамбле, люди окружают свои дома террасами из вагонки, перекрывают шифером, обводят кривым забором. Все Подмосковье эпохи первых шести соток могло быть застроено Фрэнком Гери. Но он превращает хозяйское варварство в искусство, предъявляя нам высокоинтеллектуальный, глубоко эстетический самострой. Собственный дом архитектора — всегда манифест. Его дом в Санта-Монике, стоящий в ряду себе подобных, напоминает жизнерадостного панка с ирокезом на выпускном вечере Гарварда. Который Гери, кстати, закончил в 1956 году.

Филип Джонсон записал его в "деконструктивисты", потому что ему нужны были представители придуманного им нового течения. Как и многие участники той знаменитой выставки, Гери такой ярлык ненавидит. Он и вправду не любит прямоугольной архитектуры, но вовсе не потому, что он борется с всемирным модернистским диктатом. Диктата давно нет, а Гери просто оказался лучше подготовлен к тому, чтобы мыслить легче и свободнее своих современников. Не зря он учился керамике — в его проектах больше от сложных, пустотелых форм гончара, чем от строгости каменщика. Его идея "one room building" идет отсюда. Когда смотришь на его проекты, удивляешься их энергии и свободе. И его чувству юмора, когда въезд в рекламное агентство он делает в виде гигантского бинокля и приглашает в соавторы поп-артиста Класа Ольденбурга.

Считается, что он мастер безумных форм. Его здания танцуют вальс, его небоскребы кажутся оплавленными паяльной лампой, его музеи и концертные залы выглядят скульптурой, не архитектурой. Но дело в том, что ему повезло оказаться в удивительной ситуации. С подобной столкнулась архитектура в XIX веке при появлении кружевных металлических конструкций и железобетона. Тогда возможность отливать форму и перекрывать огромные пространства породили Хрустальные дворцы и Галереи машин, стиль ар-деко, фантазии Гауди. Прежние строительные ограничения отступили, настала новая архитектурная эра.

Ситуация времени Гери отличалась от прежней тем, что строительство было ограничено не материалами и технологиями — они-то теперь позволяли многое, если не все. Строительство оказалось ограничено человеческой робостью, недостатком пространственного воображения.

Архитектура сводится к проектированию пространства, именно пространство возникало в представлении любого архитектора перед тем, как превратиться в планы, фасады, разрезы, перспективы, макеты. Оно было достаточно прямоугольным, это сознание, потому что опиралось на простую геометрию. Тому свидетельством обычные инструменты архитектора — рейсшина, угольник, циркуль. Сложные кривые и объемы требовали не только сложнейшей работы над чертежами, но и такой адской подгонки в натуре, что шли на это только безумцы вроде Гауди. И вот компьютер дал архитектору возможность мыслить по-другому, использовать другие инструменты, производить иные чертежи и рассчитывать невероятные формы, которые на самом деле давно были доступны в изготовлении.

К примеру, в новом здании Louis Vuitton, чтобы рассчитать 3600 стеклянных панелей, каждая из которых имеет свою форму и свой изгиб, архитектору потребовалась помощь авиационных инженеров и компьютеры, на которых проектируют сверхзвуковые истребители. В свое время Гери поступил как настоящий американец. Когда Джорджу Лукасу понадобились спецэффекты для кино, он организовал компьютерную студию LucasFilm, когда архитектор решил, что за компьютерным проектированием объемов будущее, он основал свою Gehry Technologies. И теперь свободен в создании самых удивительных оболочек для своих зданий.

Один из главных секретов популярности Гери в том, что созданные им инопланетные формы скорее приятны. На выставке есть серия его фотографий промышленных зданий. Снимки немного похожи на те, что делали Хилла и Бернд Бехер, но это не произведения искусства, это его личная записная книжка, в которой он ловит мелодии сочетаний странных объемов, чтобы их проиграть и изменить. Производственные здания чаще всего страшны, сверхчеловечны, Гери делает эти формы антропоморфными и симпатичными, приспосабливая их для объектов гражданской архитектуры.

85-летнему Гери завидуют, считают холодной звездой, трюкачом и позером. Когда рассматриваешь его картинки, иногда так и думаешь. Когда разговариваешь с ним, видишь очень старого, очень веселого и очень благожелательно настроенного к миру человека. Если его достают критики, он возвращается домой и читает Сервантеса. Понятно, с кем он там себя идентифицирует. Когда один журналист на пресс-конференции спросил его, что бы Гери ответил искусствоведам, которые упрекают его в том, что его здания — не здания, а аттракционы, он молча поднял вверх средний палец. Имея в виду, наверно, что там, наверху — рассудят и разберутся?

Париж, Центр Помпиду, до 26 января