На этой неделе в прокат выходит фильм Рената Давлетьярова "Пацаны". Обозреватель "Огонька" удивляется тому, как жестокость прошлого рождает у людей сегодняшних одни только сентиментальные чувства
Фильм "Пацаны" — ремейк картины "Американка" Дмитрия Месхиева (1997). Автор сценария Юрий Коротков сетует, что фильм 17 лет назад был снят "наспех", "без денег" и, к сожалению, получился "о том, что мальчики хотят трахаться". Зато теперь получился фильм о том, что мальчики хотят бить.
Отметим сразу, что это честный фильм — режиссер Давлетьяров не лакирует советскую действительность. Действие происходит в типичном советском полугороде-полудеревне (снимали в Астраханской области). Кража арбузов, которая закончится трагически. Эпидемия коротких юбок и брюк-клешей и борьба с ними; по телевизору — тоска, а город готовится к празднованию 60-летия Октябрьской революции. Стало быть, у нас 1977-й; но это, по-моему, уже далеко не эпоха клешей и хал на голове. Убогая танцплощадка, специфическая советская сексуальность. Единственное развлечение — массовые драки стенка на стенку между жителями двух районов; а еще есть поселковые, которые приезжают на тракторе, и тогда оба района объединяются, чтобы противостоять внешней угрозе, то есть это микромодель СССР. Жизнь в состоянии осажденной крепости, первым делом — враги, а потом уже любовь, в промежутках между боями.
Режиссер не идеализирует, повторим, но это в какой-то степени еще ужаснее, потому что он попросту любуется этим.
Массовые драки стенка на стенку — бич перестроечной прессы, пример крайнего обессмысливания советской жизни, тупик, социальная болезнь, осужденная много раз. Поразительный факт: в советском сериале "Рожденная революцией" (1974) эти драки стенка на стенку показаны как тупик царизма; но к тому времени, когда он вышел на экраны, эти драки опять стали повседневностью, нормой в СССР — даже в таких городах, как Казань, не говоря уже о пригородах. Говоря иначе, советская власть к тому времени уже сама получила черную метку. Эти драки сняты подробно, красочно, можно сказать, с любовью, это, пожалуй, один из ключевых моментов фильма. Но люди на пресс-конференции после просмотра повторяют: спасибо вам за фильм, люди раньше были душевнее, добрее, теплее... И молодые актеры, сыгравшие в фильме, тоже повторяют: раньше люди были добрее... отношения были романтичнее... люди были ближе, они писали друг другу письма.
Это напоминает сеанс коллективного гипноза: люди только что видели, как сотня молодых парней безо всякой цели метелит друг друга, и они повторяют — раньше было теплее, мягче, добрее. Давлетьяров признается, что снимать в России 1970-е сложнее, чем бал Наташи Ростовой, потому что любой городской пейзаж сегодня "испорчен" уродливыми вывесками и "золотыми башенками", построенными в 1990-е годы. Спору нет, башенки уродливы, но ведь эти башенки были и символом нового, нарождающегося мира — как раз попыткой построить что-то взамен советского.
Можно было бы объяснить это так: люди любят свое детство, юность — какими бы они ни были, и память оставляет только хорошее, а плохое убирает. Но тут все несколько сложнее, и в этом, собственно, феномен фильма. Именно жестокость нравов становится синонимом "душевности и теплоты отношений", их нефальшивости, искренности. Конечно, что же может быть натуральнее и нефальшивее, когда тебя бьют цепью по голове?.. На самом деле люди скучают именно по простоте и прозрачности того мира: тебя бьют — ты бьешь, нельзя дать слабину, с девочкой гулять надо там и так-то, смеяться надо так и так-то, поступать — только так, а не иначе. Это так называемая пацанская этика. Ее правила несколько пугающи, жестковаты и бесчеловечны, но зато просты (или абсурдны, на взгляд обывателя). И люди не врут, они не сошли с ума, когда говорят, что "там" было теплее и человечнее. Потому что в нынешнем мире "чистогана" (который уже почти обязательно принято презирать) жизнь устроена неимоверно сложнее. Она построена на сотнях тонкостей, уловок, знаний и так далее. И победители кулачных боев, как правило, в этом мире чувствуют себя лузерами.
Собственно, это фильм о безальтернативности дворовой этики, права силы. Это жестоко, говорят нам авторы, но мир так устроен, и по-другому не бывает. Из дворового хулигана ("иду с дружком, гляжу — стоят, они стояли, молча, в ряд... их было восемь") получается патриот и защитник родины ("их восемь — нас двое, расклад перед боем — не наш, но мы будем играть"). Андрей Вознесенский первым заметил этот параллелизм у Высоцкого и восхищался им. Носители этой культуры — дворовой — они уверены, что правила двора универсальны, применимы к любой жизни, и эти драки и есть главная школа жизни. Да, это школа, но эта школа учит не жить, а умирать. Удивительно пророчески звучит сегодня рецензия на "Американку" (по сценарию того же Юрия Короткова) в журнале "Искусство кино" за 1998 год; критик Наталья Сиривля пишет: "Авторы только делают вид, будто снимают фильм о жизни и ее проблемах... На самом деле они снимают картину о смерти, которая подсознательно занимает их гораздо сильнее, чем жизнь". Авторы считают, что современный мир — это фантик, гламурная обертка, а суть осталась прежней: слоган фильма "Живи. Дерись. Люби" является своеобразным "ответом" на западный рецепт ("Ешь, молись, люби", фильм Райана Мерфи с Джулией Робертс).
Но тут авторы лукавят. Я сам вырос в 1980-е, и хотя город моего детства и имел столичный статус, он также был негласно поделен на районы, и группировки постоянно враждовали, и драки заканчивались нередко смертями. Даже тогда это поражало совершенной бессмысленностью; но что важно — у обычного советского мальчика была возможность жить другой жизнью: спорт, кружок химии, даже общественная работа; как это ни смешно — была возможность выбрать мир цивилизации, а не варварства. В фильме же мало того, что принцип жизни стенка на стенку представлен как безальтернативный, так он еще и облекается в романтическую обложку. Герою в трудные минуты жизни мерещатся красные конники из советского фильма, которые его поддерживают в нелегкой борьбе. Помимо прочего это очень вредный миф, потому что для жизни в современном мире главное — вовсе не драться (хотя это тоже важно), но уметь договариваться, коммуницировать, вступать в отношения с обществом и миром.
Условно говоря, если бы это кино снимали американцы, они сделали бы фильм о том, как дети этих подростков 1970-х, враждовавших между собой, теперь женятся и выходят замуж друг за друга, символизируя примирение бывших антагонистов, выводя общество на новый уровень отношений. У нас принято смеяться над такими слюнявыми финалами, но в таких финалах есть, по крайней мере, польза обществу: это приучает нас к современности, а не отсылает в невозможное вчера. Значит, попросту говоря, делает нас не хуже, а лучше, чем мы есть. Наши же фильмы культивируют бессмысленную жестокость прошлого, и обществу пользы не приносят никакой, даже если это убедительно художественно.
...Поразительно, однако, что примиряет в фильме враждующих: та самая демонстрация 7 ноября, где они идут плечом к плечу. Еще бы. Ведь и у заводских, и у кирпичных, и у поселковых — один враг, если вдуматься: американский империализм, Запад. И в противостоянии ему готовы сплотиться пацаны со всех районов и дворов, всех возрастов. Так, конечно, проще жить, но совершенно бессмысленно. Даже еще бессмысленнее, чем стенка на стенку.