Премьера кино
"Новая подружка" Франсуа Озона может быть прочитана как мини-скандал, философский анекдот или даже как социальная притча. Из трех второе прочтение выбирает АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Клер (Анаис Демустье) была явно или тайно влюблена в свою лучшую подругу Лору. Их отношения оставались платоническими, обе благополучно вышли замуж, Лора родила, а Клер стала крестной ее дочери. Внезапная смерть Лоры повергает Клер в ступор, тем не менее она должна исполнить свой долг — навестить крестницу и ее отца Давида, мужа умершей подруги. К немалому удивлению, Клер застает Давида в женском платье и при макияже: таким необычным образом он якобы пытается компенсировать крохе дочурке потерю матери. Между Клер и Давидом (в новом облике он зовется Виржини) возникают отношения, которые уведут их далеко от исходной точки, зато приблизят к пониманию своей природы и подлинных устремлений.
Проще всего усмотреть в "Новой подружке" реакцию на столкновения сторонников и противников однополых браков. Ясно, что Озон говорит о свободе выбора быть другим. Однако его не интересует банальное утверждение прав сексменьшинств. Это уже пройденный Европой этап, и режиссер даже позволяет себе усмешку на этот счет. Вынужденная признаться своему мужу, что проводит время с Давидом, Клер объясняет это тем, что тот внезапно открыл в себе гейские наклонности, а она стала его конфидентом. Давид не понимает: "Зачем ты выдумала, будто я гей?" Клер комментирует: этим теперь никого не удивишь и все поверят, а вот объяснить, какого черта мужик переодевается в женское, будет потруднее.
Озон показывает, что проблема половой идентификации коренится глубже, чем обычно принято ее затрагивать. Фильм финиширует на оптимистической ноте — появилась счастливая гетеросексуальная семья и ребенок при них: только вот папа выглядит немножко странно, они с мамой оба в красивых женских нарядах. Что ж, бывает. Играющий Давида актер Ромен Дюрис, известный мужественными, романтическими и лирическими ролями, сам наверняка был озадачен, когда ему пришлось примерить и освоить целый женский гардероб, а также коллекцию лучшей косметики.
Травести и трансвеститы всегда были ценимыми героями театра и кино, а если ограничиться последним, достаточно вспомнить общепризнанную классику — "В джазе только девушки", "Тутси" и всего Альмодовара. Озон добавляет в арсенал этой темы некую загадку: его герой напяливает юбки не потому, что хочет скрыть свою истинную внешность или доказать артистический талант — и уж тем более не потому, что ощущает себя биологической женщиной. Нет — он мужчина, но его восхищение женщинами столь велико, что он стремится воспроизвести любимый образ на самом себе — самой доступной из моделей.
Здесь нельзя не усмотреть параллели к казусу самого Франсуа Озона, который, хоть и вышел из недр маргинальной гей-культуры, по-настоящему прославился своей любовью к женским образам. Это он дал лучшие роли последних лет звездам французского кино — Шарлотте Рэмплинг, Жанне Моро, Катрин Денев, Фанни Ардан, Эмманюэль Беар, не говоря о более молодых актрисах: некоторые из них без него бы просто увяли. Это его "Восемь женщин" стали эмблемой кинематографа рубежа веков, лебединой песней постмодернизма.
Как часто бывает у Озона, его новый фильм строится на дизайне и музыке, временами превращаясь в чистой воды фэшн-шоу и демонстрацию винтажных платьев. Однако демонстративный гламур, бьющий в глаза и остальные органы чувств, камуфлирует более серьезное содержание. Озон — наследник Мариво, в пьесах которого менялись одеждами господа и слуги, и это было предвестием социального равенства. Стиль его фильмов напоминает "мариводаж", который определяли как тончайшую смесь метафизики и тривиальности. Озон — дальний отпрыск французского Просвещения и всех тех, кто нес его дух на протяжении столетий, в том числе в кинематографе,— Ренуара и Трюффо. Озон дурачит зрителя невероятными, циничными и часто искусственными сюжетами, что нисколько не мешает искренности и даже нравоучительности высказываний. По сути, перед нами наследник автора цикла "Притчи с моралью" Эрика Ромера, хотя последний при этом заявлении, вероятно, перевернулся бы в гробу.