Чисто симфонически

Владимир Юровский и новая музыка на фестивале "Другое пространство"

На фестивале актуальной музыки "Другое пространство" в Московской филармонии два дня собственными программами с двумя оркестрами — Госоркестром и "Лондонской симфониеттой" — дирижировал Владимир Юровский. О нескольких российских и одной мировой премьере музыки, сочиненной по спецзаказу дирижера и фестиваля, рассказывает ЮЛИЯ БЕДЕРОВА.

Фестиваль современная музыка

Громкая не столько по уровню звука (у операторов зала Чайковского было много работы), сколько по накалу премьера "Избранных песен и медитаций Джона Донна "I fear no more"" ("Я больше не боюсь") Батагова для оркестра, баритона (Александр Коренков), электроскрипки (Ася Соршнева), рояля (автор) в геройски элегантном исполнении прозвучала в финале первого концерта с чувством и статью. И вызвала потом много споров — главным образом об уместности этой музыки в академическом контексте и могли ли Юровскому все это навязать. Слушая ведущего концертов Рауфа Фархадова (в начале он выдвинул как свежую идею национальных школ, потом от него мы узнали сначала о спорности эпизода с фри-джазом в сочинении Джона Харви (1939-2012), потом о спорности для него Батагова и еще много о его собственном отношении к разной музыке), можно было предположить, что и филармония стоит на эстетических позициях Булеза 70-х (да и Денисова 90-х), видит новую музыку как неприступную крепость и нравственно-эстетический ориентир и рассчитывает активно воспитывать и направлять своих слушателей. Но нет. Юровскому определенно ничего не навязывали — филармония дает ему карт-бланш в рамках жанра, пространство фестиваля устроено гибко, не мемориально и так, чтобы предоставить качественный выбор, а не нарисовать генеральную линию воспитания. Единственное, в чем филармония не поддержала Юровского,— в идее вынести музыку Батагова в отдельный ночной концерт. "I fear no more" стало третьим отделением большой программы, где, как всегда, смысловые и музыкальные связи лежали слоями: сверху — идея показа британской и русской музыки большого авангарда и соседних сред (то же и во второй программе), в середине — буддизм и литература в изящной цепочке материала и ассоциаций (радостно-живописный буддизм Джона Харви; русская литература в могучей мини-оперной вещи Тавенера "Смерть Ивана Ильича", ставшей по воле выдающихся солистов Максима Михайлова и Александра Рудина одной из самых сильных из написанных в том числе на русском языке; буддизм и английская литература у Батагова). И в глубине — тема смерти и тишины, словами не сказанная, но отчетливо сыгранная.

Трудно сказать, какое из сочинений было центром программы — и оглушительно грациозное оркестровое оцепенение "Pianissimo..." Шнитке 68-го года, где дата и тишина странно корреспондируют друг с другом, и позднеромантические призраки в полный рост во Второй симфонии Денисова, написанной незадолго до смерти, и Тавенер, и Батагов с разных ракурсов могли быть увидены как такой центр. Выбор оставался за слушателем. Он мог решать, что ему больше нравится — широкое дыхание изощренной речи Денисова или эмблематическая простота слов в густой конструкции Батагова. Но важнее все равно стала возможность услышать в шикарном качестве живого исполнения и то и другое. Еще интересно, что впервые оркестр такого уровня в программе такого класса в Москве сыграл специально заказанную в широком смысле минималистскую музыку. Это не первый опыт Юровского в неприютной постминималистской эстетике. Несколько лет назад в Лондоне звучал Мартынов, но первым минималистом в программах Юровского на большой сцене в заказном проекте в России стал Батагов.

Ради такого случая композитор вышел из сумрака, впервые за последние много лет сделав не перфекционистскую сэмплерную иллюзию, а живую вещь для симфонического оркестра — чем одних тронул, других изумил или возмутил. Оказалось, что холодок совершенства, эстетской пленкой покрывающий музыку Батагова, будь то сэмплеры или рояль, в живой симфонической ткани превращается в горячность оркестровки, что модельная простота лаконичного языка может пугать откровенностью. Что Райх и Гласс заглядывали сюда по-соседски, с ними были и Кейв, и Carpenters c Clanned, и Перселл, и Рахманинов с его колоколами, однако стол накрыт особым батаговским образом — так, что гости сидят в тени, объединенные общим разговором. "I fear no more" — пронзительная музыка о любви и смерти в пропорциях, то балладным, то плакатным языком напоминающих про "Зимний путь". Так что вещь — никакой не кроссовер, конечно, а конструктивно жесткий, отчасти поп-артистский по языку, эстетизированный по драматургии цикл романтических песен постминимализма, который заканчивается, правда, не "Шарманщиком", а тихим гимном в интонациях шлягера и с флером простодушия в рисунке.

Во второй вечер Юровского с "Лондонской симфониеттой" (по условиям контракта с Лондонским филармоническим оркестром дирижер не работает в Лондоне с другими, поэтому с ансамблем "Симфониетты" — выдающимися специалистами по современности — он смог встретиться только в Москве) академической публике было полегче, а программа, наоборот, была еще изощреннее. Сложные концепции и искусная речь отличали все шесть партитур — импозантно лаконичного Оливера Нассена, игривого Джулиана Андерсона (его "Хоровод" словно сочинил внезапно подобревший в новом толерантном воплощении Стравинский), иронический Харрисон Бертуисл, по рихард-штраусовски микротеатральный автор и герой Томас Адес. Две вещи российских композиторов во второй вечер не были ни мировыми, ни даже российскими премьерами, но в большом фестивальном контексте и в исполнении лондонского оркестра прозвучали в первый раз, составив хорошую компанию англичанам безупречной изобретательностью концепций и виртуозной работой с материалом. Обе вещи — "Часы Шагала" Ольги Бочихиной с круговой конструкцией материала и "Сон — Хронос" Антона Сафронова (любопытно, что его можно слушать кроме прочего как манифест антиминимализма, так отважно он работает с бесконечностью) — посвящены времени в конкретно материальном музыкальном выражении. Мифологическому или художественному, но больше всего — настоящему музыкальному. Что и ценно и что сделало не только эту, но обе программы Юровского важными и красивыми, а фестиваль — не памятником современности, а ее живым и внятным сообщением.

Сегодня и завтра на фестивале идут камерные программы, среди авторов и исполнителей — Студия новой музыки со своим композиторским срезом, ансамбль Татьяны Гринденко с музыкой Александра Маноцкова и МАСМ — Ансамбль современной музыки с Натальей Пшеничниковой и экстремальной по искренности программой "Правила любви" из музыки Владимира Раннева, Сергея Невского и других самых ярких людей новой русской музыки. Все закончится снова Юровским — 21 ноября в КЗЧ будет представлена полная версия музыки-глыбы Карла Орфа "Прометей", кусками уже звучавшей на просветительских концертах, но целиком это будет снова российская премьера.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...