Фестиваль танец
Фото: Ирина Туминене
Фото: Ирина Туминене
Фото: Ирина Туминене
Фото: Коммерсантъ / Виктор Васильев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Виктор Васильев
Фото: Коммерсантъ / Виктор Васильев / купить фото
Международный фестиваль искусств "Дягилев P.S." представил на сцене Александринского театра российскую премьеру знаменитого спектакля "Сутра", поставленного Сиди Ларби Шеркауи на монахов Шаолиньского монастыря. Из Петербурга — ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
"Сутра" — ярчайший пример танцевальной глобализации: спектакль принадлежит британскому театру Sadler`s Wells, заказавшего постановку звезде европейского танца полубельгийцу-полумарокканцу Сиди Ларби Шеркауи. Музыку написал поляк Шимон Бжуска, декорации (17 деревянных, похожих на гробы, ящиков) создал британец Энтони Гормли, станцевали "Сутру" китайцы — монахи Шаолиньского монастыря, а мировую славу ей принес Авиньонский фестиваль, где шесть лет назад и состоялась премьера. После авиньонского триумфа "Сутра" объехала с гастролями полмира, и только потом монахи вернулись в свой монастырь. Ради гастролей в Петербурге (год-то британско-российской культуры готовился загодя, задолго до того, как после украинских событий от культурного диалога открестились британские политики) "Сэдлерс Уэллс" обновил постановку: новые монахи выучили пластический текст, а место самого Сиди Ларби Шеркауи занял танцовщик Али Табет. Возродившаяся "Сутра" не потеряла актуальности, оказавшись спектаклем без возраста, пригодным для любой аудитории.
Эта пластическая философская притча похожа на многослойный пирог. Самый верхний — технически-трюковый — уровень приведет в восторг и ребенка. В "Сутре" Сиди Ларби Шеркауи щедро и обильно использует боевые навыки шаолиньских монахов: приемы кунг-фу с их фляками, сальто, кульбитами, выпадами, виртуозным фехтованием палками и секирами, зависающими прыжками и молниеносными перелетами выглядят неотразимо и обеспечивают гарантированный успех. Шаолиньские шоу не редкость на подмостках, они долетели даже до Кремля: десять лет назад монахи поздравляли с юбилеем Майю Плисецкую, откалывая свои ослепительные трюки под искрометную музыку "Дон Кихота".
Однако "Сутра" выводит боевую китайскую экзотику далеко за рамки эффектных шоу — с первых же нот живой музыки (альт, скрипка, рояль и ударные размещены за полупрозрачным белым задником). Психоделические элегии композитора Бжуски, контрастируя с техникой единоборств по ритму, темпу, настроению, душевному состоянию, придают запредельным телесным подвигам иное значение — штурма духовных препятствий, поиска смысла жизни или, может, тяжкого пути познания. Главный персонаж спектакля, рыжеватый бородач европейской внешности, ведет постоянный пластический диалог с наголо бритым китайским мальчонкой, этаким крошечным Вергилием, проводником в закрытом мире--монастыре Востока.
Танцуя, трюкача, жестикулируя, мальчишка-монах объясняет пришельцу законы и правила этого мира. Он защищает его от коллективного натиска своих собратьев, спасает от внезапно падающих ящиков, помогает освоиться в тесноте поставленного на попа ящика-гроба, в полой полости которого они устраивают совместное моление, зависнув между его стенками. Невесомый подвижный парнишка, передвигающийся на полусогнутых ножках со сложенными у груди лапками, выглядит маленьким мудрым зверьком, всеведущим и всемогущим. И в диалоге с ним, таким покоряюще естественным, "европеец", несмотря на всю свою телесную всеядность и пластическое совершенство, кажется лишь учеником, делающим первые шаги в этом непредсказуемом пространстве, ежеминутно меняющем структуру и функции.
Сценография Гормли — отдельный персонаж спектакля. Его ящики то играют роль склепа, из гробниц которого поднимаются ожившие монахи, то выстраиваются исполинским зиккуратом, в центре которого на ящике-столпе крошечным божеством восседает мальчишка, то составляют глухой зловещий куб, то, отрастив черные ножки танцовщиков, пускаются в хороводный пляс, то падают костяшками домино, погребая под собой всех персонажей. Кульминацией и смысловой подсказкой становится мизансцена, в которой непроницаемая стена, выстроенная на авансцене из ящиков, мягко и постепенно рушится под нажимом героя, позволив ему проникнуть вглубь, за пределы материальной границы. Именно после этого просветления монахи впускают его в свои ряды, и главный персонаж получает допуск к коллективному танцу.
Западный зритель может трактовать общий танец как оптимистичный финал, как найденный после долгих мытарств путь к непостижимому Востоку. Но есть у "Сутры" еще один уровень, недоступный западным неофитам. Смотревший спектакль настоятель петербургского дацана, не отвлекаясь на эффекты кунг-фу, считал ящики, из которых строилась та или иная мизансцена, и по их количеству определял, какая из притч подразумевалась в данном эпизоде: то есть в прямом смысле вычитывал конкретные философские афоризмы из самого спектакля. Но такую "Сутру", конечно, без толмача не поймешь.