Звездная гниль

Премьера кино

Новый фильм Дэвида Кроненберга "Звездная карта" (Maps To The Stars) — сатира на голливудские нравы, выполненная в сравнительно безобидном, почти вуди-алленовском ключе. Но несколько жестоких штрихов позволили ЛИДИИ МАСЛОВОЙ отличить суровый подход канадского кинопсихиатра от желчного нытья нью-йоркского неврастеника.

Структурирующим идеологическим стержнем, соединяющим несколько переплетающихся семейных историй, служит в "Звездной карте" самое известное стихотворение Поля Элюара "Свобода". Привязанность персонажей фильма к этому произведению не объясняется, но выглядит оно тут вполне уместно — 71 летний Дэвид Кроненберг может с удовлетворением констатировать, что, даже работая в рамках голливудской системы, он всегда умудрялся сохранять максимальную степень возможной в этих условиях свободы.

Листочек с распечатанным элюаровским текстом, где поэт обстоятельно докладывает, на каких одушевленных и не очень предметах он хотел бы запечатлеть самое важное для него слово,— это, в сущности, и есть главный сценарий "Звездной карты". Дэвид Кроненберг как бы пишет слово "свобода" поверх каждой из историй трагической несвободы и невозможности хоть немного освободиться, из которых сложен фильм. Бумажка со стихотворением вложена, например, в книжку знаменитого психотерапевтического гуру (Джон Кьюсак), к которому ходит стареющая звезда в исполнении Джулианны Мур, номинированной на "Золотой глобус" и имеющей все шансы выдвинуться на "Оскар". Героиня Джулианны Мур никак не может избавиться от детской травмы, которую ей причинила мать, еще более великая кинозвезда, погибшая во время пожара, и последний шанс свести счеты с одинаково ненавистной и обожаемой матерью — сыграть ее роль в ремейке старого фильма. Пока дочь всеми способами старается заполучит роль, покойная мама, оскорбительно молодая и свежая (Сара Гейдон), продолжает являться в самые неподходящие моменты и объяснять престарелой дочери все ее ничтожество.

В "Звездной карте" ключевое для Голливуда понятие ремейка использовано в самом широком смысле — ремейк тут и способ жизни, и метод психотерапии, когда персонажи то и дело воспроизводят одни и те же ситуации в тщетном стремлении выскочить из колеи. Это касается и жены психотерапевта (Оливия Уильямс), и их сына, мальчика-суперстар (Эван Берд), которому после рекламно-благотворительного визита в больницу начинает являться умершая от рака девочка, и его изгнанной из семьи сестры (Миа Васиковска) со шрамами от ожогов на лице и руках, постоянно скрытых черными перчатками по локоть, возвращающейся в Голливуд, чтобы извлечь из шкафа несколько инцестуозных скелетов.

Над этой психоаналитической и как бы табуированной тематикой авторы "Звездной карты" откровенно издеваются, и с их ернической подачи призрак погибшей во время пожара кинозвезды, третирующей героиню Джулианны Мур, цинично, но справедливо замечает: "Инцест матери с дочерью отдает восьмидесятыми".

Тем не менее перекройка старья, гальванизация трупов, утилизация отходов и переработка фекалий с безжалостной точки зрения Дэвида Кроненберга является сутью современного Голливуда, без которой невозможно создать необходимую для хорошего сценария "мифологическую атмосферу". К каким-то возникшим на их глазах мифам создатели "Звездной карты" относятся, можно сказать, с нежностью, например к кумиру миллионов (поклонниц "Сумерек") Роберту Паттинсону в немного карикатурной роли водителя лимузина, который на самом деле актер и сценарист, как все водители и официанты в Лос-Анджелесе, подумывающий, не принять ли сайентологию в качестве карьерного хода. Все это не слишком тонкие, хотя и эффективные сатирические штрихи, и в качестве самых жирных можно отметить мелькающую в одном из эпизодов историю о поклоннице, покупавшей дерьмо любимого актера, и, конечно же, вполне кульминационную сцену с пукающей на унитазе выдающейся актрисой, ведущей героическую борьбу с запором, что не мешает ей непринужденно отдавать приказания смущенной ассистентке и даже вести с ней задушевные разговоры о личной жизни. Попенять "Звездной карте" можно, пожалуй, за некоторую затянутость и избыточность кроненберговского брюзжания, однако режиссера не так легко сбросить с его любимого конька — клеймя омертвевший, прогнивший и смердящий Голливуд, Дэвид Кроненберг параллельно в запальчивости добивает ногами еще одного зайца, как бы договаривая то, что, как ему кажется, он недоговорил в "Опасном методе", и продолжает изгаляться над ненавистным и смешным ему психоанализом, который, как ремонт, никогда нельзя закончить, а можно только волевым решением прекратить.