Премьера кино
В прокат сегодня выходит четвертый фильм кассовой новогодней франшизы "Елки", запущенной в 2010 году компанией Bazelevs Тимура Бекмамбетова. На этот раз традиционный альманах-капустник с участием примерно одних и тех же актеров носит винтажный характер — действие происходит в канун последнего мирного и спокойного российского Рождества 1914 года. В том, что авторы на четвертых "Елках" не успокоятся, не сомневается ЛИДИЯ МАСЛОВА.
"Елкорубы" из "Базелевса" уже сами иронизируют по поводу того, что не балуют зрителей разнообразием, свежестью и оригинальностью идей, и в прологе предлагают каждому из нас задуматься и хорошенько припомнить, не одно ли и то же желание большинство из нас загадывает каждый год. Так что чего уж придираться к повторяющимся кинематографистам, как бы говорят нам авторы "Елок", на этот раз постаравшиеся использовать политическую коллизию: в России накануне войны с Германией решают запретить немецкий, по сути, обычай наряжать рождественскую елку (под девизом "Елка — это враг"), и сознательные граждане по всей стране организуют сбор петиций за отмену идиотского запрета. Одним из активистов этого дела становится персонаж Александра Паля — это лицо новое для "Елок", хотя и хорошо знакомое по двум сериям комедии "Горько", правда, в новом романтическом амплуа поклонники колоритного артиста рискуют его не сразу узнать. Теперь он играет чувствительного курсанта авиационного училища, который в госпитале ухаживает за девушкой-хирургом и решительно настроен станцевать с ней под елкой.
Из петербургского госпиталя действие перемещается в Воронеж по уже отработанной на предыдущих фильмах схеме: на экране появляется карта России с бумажками, на которых написаны названия городов, но к четвертому фильму объединяющий всех россиян принцип как-то стал менее очевиден. Если в первых "Елках" упоминалась "теория шести рукопожатий", потом над Россией летал какой-то "бумеранг добра", то теперь в качестве национальной идеи, видимо, можно рассматривать так или иначе касающиеся всего населения материальные затруднения и лишения. Наиболее душераздирающий аспект этой темы воплощают нижегородские детишки — брат и сестра, пытающиеся на улице собрать денег на лекарства для прикованной к постели матери.
Девочка исполняет песню на блоковские стихи "Девушка пела в церковном хоре", а мальчик подбирает пухлый кошелек, выпавший из кармана шубы как раз прогуливающегося рядом Шаляпина (Ильдар Абдразаков), и возвращает его хозяину. Великий певец и не думает отблагодарить честного ребенка хотя бы одной из купюр, которыми набит его бумажник, а вместо этого отчитывает мальчика — мол, я в твои годы уже работал, однако потом, смилостивившись, дает под ближайшей елкой благотворительный концерт в пользу малюток.
В общем, четвертые "Елки" продолжают так же эффективно использовать в качестве эмоциональной приправы слезинку ребенка, как в первом фильме, где одной из ключевых героинь была детдомовская девочка, набивавшаяся в дочки к доброму президенту Дмитрию Медведеву. Но культурный, если так можно выразиться, пласт в "Елках 1914" все-таки потолще: кроме шаляпинского выступления тут фигурирует анекдот о Маяковском, однажды подвесившем рояль к потолку: и "когда инструмент упал на жандарма, то рояль расстроился, а Маяковский — нет". Таким образом авторы изящно рифмуют футуристов с влюбленными фигуристами (Катерина Шпица и Артур Смольянинов), участвующими в соревнованиях на Кубок стран Антанты, однако их полному счастью и творческой самореализации мешает то, что партнер — профессиональный жандарм, боящийся выступать на глазах солдафона-начальника (Владимир Гостюхин) в вызывающем желтом футуристическом балахоне. Но эти стилистические и идеологические разногласия, разумеется, не могут служить существенным препятствием для счастливого Рождества в таком гуманном, если не сказать богоугодном произведении, как "Елки". Тут и более принципиальный имущественный конфликт между героями Сергея Светлакова и Ивана Урганта, которые никак не могут поделить виллу в Анапе, разрешается к всеобщему удовольствию в несколько коллективистском и нестяжательском социалистическом духе. Примерно в нем же задуман финальный духоподъемный слоган — "За 100 лет столько раз все менялось, но мы остались прежними, главное, что мы вместе и каждый год мы надеемся, что одна ночь все изменит", который, однако, в нынешней нервозной социально-экономической обстановке приобретает немного зловещий оттенок.