Кому — шок, кому — новые возможности. Отечественный производитель нашел в кризисе свои плюсы. Но потребителю, потерявшему уверенность и в личном благополучии, и в будущем экономическом процветании страны, остается только одно — верить, что правительство что-нибудь да придумает.
Фото: Reuters
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Возвращение линейной логики
В списке грозящих России бед экономический кризис регулярно занимает почетные места — но впервые за последние пять лет его опасается почти половина населения. Точнее, по данным январского опроса "Левада-центра", 49%. Это все еще меньше, чем в 2009 году (59%), однако и такое признание дорогого стоит в стране, граждане которой всего пару месяцев назад оценивали ближайшее будущее с удивительным оптимизмом. Инфляция разгонялась, национальная валюта обесценивалась (и на конец ноября потеряла более 35% к началу 2014 года) — но 21% участников опроса, выполненного "Ромиром" для "Индекса экономической надежды" Gallup International/WIN, были убеждены, что 2015-й станет для нашей экономики "годом процветания". Подвоха ждали 27% (годом раньше — 11% и 54% соответственно).
Рост оптимизма "вопреки линейной логике", как описал этот процесс президент "Ромира", директор-координатор Gallup International/WIN по Восточной Европе, России и СНГ Андрей Милехин, имеет несколько объяснений. Можно предположить, что население слишком долго ждало кризиса, а "напряженное ожидание угрозы страшнее, чем встреча с ней лицом к лицу". Реальность оказалась не настолько страшной, насколько готов был вообразить, положим, гражданин среднего возраста, переживший начало 1990-х. Еще одна его гипотеза: у части россиян с началом кризиса произошла "внутренняя мобилизация: теперь, по крайней мере, понятно, в какой точке мы оказались и что делать".
Возможны и иные трактовки. Например: пока состояние экономики не выводит на первый план физическое выживание, люди руководствуются ценностями более высокого уровня. В 2014 году ими, как отмечал в декабрьском докладе президент партнерства "Новый экономический рост" Михаил Дмитриев, стали "патриотизм и возрождение гордости за новый вес страны на мировой арене" — своего рода альтернатива другим ценностям самореализации ("модернизационному" их варианту). И динамика компонент индекса потребительской уверенности "Левада-центра" позволяет с высокой вероятностью предполагать, что именно эти ценности притормозили процесс осознания кризиса.
Внутригодового максимума индекс достиг в мае 2014-го, когда, рассказывает руководитель отдела изучения доходов и потребления "Левада-центра" Марина Красильникова, "мобилизационное воодушевление всех слоев населения обеспечило рост потребительских и финансовых настроений". Но оценки текущего личного материального положения стали последовательно снижаться уже в июне, прогнозы личного благосостояния — в июле, а вот оценки ситуации в стране в целом на ближайший год, отойдя от майского максимума, долго колебались — пока в декабре не рухнули почти на 20%.
"Декабрь стал обвальным по показателям потребительских, финансовых, социальных настроений. Произошло стремительное нарастание инфляционных ожиданий: в декабре половина опрошенных говорили, что цены будут расти еще быстрее, хотя в предыдущие месяцы было около 30% таких ответов. Единственный показатель, который снижается не так стремительно, как прочие,— это индекс ожидания безработицы,— говорит Красильникова.— Но говорить, что декабрьский обвал случился неожиданно, совершенно не приходится. До весны 2014 года снижение индексов продолжалось уже несколько лет. Можно считать, что они просто вернулись к той отрицательной тенденции".
Трансляция неуверенности
Потребитель, чьи представления о будущем так резко пошатнулись под влиянием декабрьского валютного кризиса, сейчас еще более несчастен, чем в 2008 году. "Перед кризисом 2008 года были очень благоприятные потребительские настроения: в марте 2008 года был зафиксирован абсолютный их максимум за всю историю наблюдений (с середины 1990-х годов),— отмечает Красильникова.— В нынешний кризис мы входим в принципиально другой ситуации, когда у людей уже не было денег и потребительский спрос слабел. В смысле потребительских настроений мы из кризиса 2008 года так и не вышли".
Кроме того, напоминает директор Института анализа предприятий и рынков ВШЭ Андрей Яковлев, "если в 2008-2009 годах добрая половина всех ресурсов антикризисной программы была потрачена на прямые социальные выплаты, на поддержание спроса населения и у той же торговли не было проседания, сейчас ситуация обратная". Реальные располагаемые доходы уже упали на 1% по итогам 2014 года, но спасать их никто не спешит. "Мы считаем, что в этом году правительство не будет индексировать социальные выплаты,— пишет главный экономист Альфа-банка Наталья Орлова.— Если мы правы и правительство уже размышляет в категориях электорального цикла, то этот год — хорошая возможность сдержать ожидания роста доходов, чтобы создать позитивный сюрприз в 2018 году".
Падение реальных доходов населения уже отражается на секторах, работающих с конечным спросом. По данным Sberbank Investment Research, 70% россиян урезали расходы на кафе и рестораны, 63% — на развлечения и 50% — на отдых, 60% респондентов сообщили, что пытаются экономить на товарах повседневного потребления. Другие новости для розничной торговли не лучше: в декабре 15% домохозяйств совершили покупки бытовой техники, которые в других условиях были бы сделаны значительно позже, а 20% сформировали продуктовые запасы. И то и другое плохо повлияет на спрос в 2015 году.
Аналитики ждут спада в жилищном строительстве и автомобильной отрасли. Согласно данным департамента социологии Финансового университета при правительстве РФ, число горожан, намеревавшихся в январе 2015-го приобрести недвижимость, уменьшилось по сравнению с ноябрем 2014 года на 18%, лидером по сокращению спроса оказалась Москва (-27%). К январю 2014 года падение спроса на недвижимость в Москве двукратное, утверждает руководитель департамента Алексей Зубец.
"Кризис 2008-2009 годов очень сильно ударил по реальному сектору, задел моногорода и промышленные центры. Текущий ударит по мегаполисам и в основном затронет строительство, торговлю, сектор услуг, финансы,— полагает Яковлев.— Промышленность в сегодняшней ситуации пострадает меньше, чем другие сектора. А может быть, где-то даже и выиграет".
Последний рубеж обороны
Опросы компаний показывают, что состояние дел в промышленности как минимум лучше, чем можно было себе представить после декабрьских событий. Хотя, по данным HSBC, индекс PMI в январе второй месяц подряд ниже 50 баллов (сигнал о спаде производства), его масштабы сопоставимы с мартом 2014-го. Росстат фиксирует рост предпринимательской уверенности в обрабатывающих отраслях, хотя баланс оценок и остается отрицательным (-9%). Данные Института экономической политики имени Гайдара (ИЭП) тоже говорят о том, что события середины декабря не стали для промышленности шоком.
Январские данные о фактической динамике выпуска выглядят обычными для начала года и даже оптимистичными на фоне всеобщей паники, отмечает завлабораторией конъюнктурных опросов ИЭП Сергей Цухло. "Видимо, курсовая политика ЦБ, административные ограничения на закупку импорта, которые вводит правительство, военно-политические сигналы позитивно сказались на оценках промышленностью ограничений на выпуск. Влияние импорта упало, предприятия считают, что в текущих обстоятельствах их продукцию будут покупать больше,— говорит он.— Судя по показателям, в краткосрочной перспективе промышленность действительно имеет какие-то плюсы. Явно она получает новые рынки сбыта — хотя бы у государства".
Правда, девальвация, которая для многих компаний сняла проблему конкуренции с импортом не менее эффективно, чем прямые запреты на импорт, не повлияла на инвестиционные планы. Они, по данным ИЭП, второй месяц подряд остаются на пятилетнем минимуме. Вряд ли проблема в ставке ЦБ, считает Цухло: кредиты далеко не основной источник финансирования инвестиций. Скорее дело в том, что для наращивания текущего выпуска у большинства компаний есть свободные мощности: по опросам ИЭП, 15-17%. И даже если их качество оставляет желать лучшего, в условиях ограниченной конкуренции это не играет большой роли. Кроме того, строительство нового завода — это минимум год, часто полтора-два. На такую отдаленную перспективу "по-другому влияют наша политика и текущая экономическая ситуация". "Я думаю, что на год-полтора сейчас никто и не планирует, максимум — полгода",— говорит Цухло.
"Девальвация может формировать короткие позитивные ожидания в реальном секторе, но это не сочетается с поддержкой этих ожиданий на уровне долгосрочных стратегий,— соглашается Яковлев.— Отток капитала говорит как раз об этом". Кризис 1998 года, вспоминает он, был совсем другим: "После дефолта внешняя среда оказалась в нижней точке, но из этой точки возникло движение вверх... Эффект девальвации привел к тому, что стало выгодно экспортировать, стало выгодно работать на внутренний рынок. В целом политика стала более здравой. В итоге стали формироваться позитивные ожидания. Сам характер дискуссий, поиск возможных моделей развития, который шел в 1999 году, давал понимание, что мы не скатываемся в пропасть, где непонятно, что будет дальше, а думаем о перспективах. И появление Путина — молодого президента, предложившего долгосрочную программу,— тогда тоже сыграло в плюс".
"Сейчас,— продолжает Яковлев,— я бы не сказал, что политика на что-то осмысленно направлена. У меня ощущение, что реальных долгосрочных стратегий ни у правительства, ни у администрации президента нет. Люди живут совсем короткими периодами, плодят какие-то бумаги — про 2018 год, про 2020 год. Только эти бумаги заведомо не имеют отношения к реальности".
Однако вряд ли многие рискнут упрекнуть в этом руководство страны: данные "Левада-центра" показывают, что во время экономических кризисов граждане не склонны сомневаться в компетентности власти. "Это перенесение надежд, перенесение ответственности, отражение ситуации, когда люди расписываются в собственной беспомощности. Люди понимают, что не могут сами справиться с этой ситуацией, но ведь кто-то же должен с этим справиться",— объясняет Красильникова. И высокодоходные, образованные слои населения, по ее словам, в это время склонны вести себя точно так же, как малообеспеченные: "В структуре их социальных индексов самыми высокими становятся не оценки личного положения и возможностей, а одобрение деятельности президента и правительства. В периоды кризисов патернализм всплывает немедленно. Это было в 2008 году. А сейчас это усилено международным фактором".