Максим Кронгауз, завкафедрой Института общественных наук РАНХиГС
Дело не в том, что люди стали больше или чаще употреблять ненормативную лексику, хотя, конечно, она слышна повсюду. Принципиальные изменения в другом. В советское время здесь было множество табу, например, на употребление мата в публичной сфере, официальной речи, в городской среде при общении с детьми, между мужчинами и женщинами. То есть, к примеру, мужчины могли употреблять эту лексику между собой, но с женщинами лишь очень ограниченно... Сегодня многие из таких табу уничтожены. Мы видим попытки восстановить их юридически, по крайней мере, в публичной сфере, в СМИ, фильмах, спектаклях. Но эти попытки сразу вызвали протест: все-таки в Советском Союзе настолько строгой регуляции не было. Так что юридические запреты воспринимаются как атака на свободу слова, что, наверное, не совсем точно.
Как случилось, что табу исчезли? Процесс их размывания на рубеже перестройки запустила сама интеллигенция. То есть вместе с политическими запретами были обрушены и культурные, речь не только о мате, но и, например, об "играх" с орфографией. Мы стали свидетелями попытки освободиться от всего прошлого, достичь абсолютной свободы. Дальше то, что начали интеллигенты, пошло в массы, и вот результат — нарушение языковых табу стало обыденностью.
В целом, это сыграло злую шутку, в частности, с искусством. Когда мат впервые зазвучал со сцены или экрана, он производил сильное впечатление, был своего рода высвобождением энергии. Но чем слабее табу, тем меньше эффект от его нарушения. В этом смысле сегодняшний мат уже такого впечатления не производит, а является повторением обыденности, словесной грязи.
Большие европейские языки уже прошли похожий путь: сильных табу в немецком, английском, французском осталось мало. Что-то до сих пор не приветствуется в публичной речи, но в фильмах, при определенной возрастной маркировке, сегодня используется вполне свободно. При этом не нужно думать, что идет полное освобождение: в языке должны быть разные зоны, не стоит их размывать.
А вот основная функция мата — брань как оскорбление — остается, пожалуй, основной и там, и здесь, в России. То есть вообще-то мы употребляем ненормативную лексику по самым разным поводам. Например, как словесную прокладку, облегчающую непрерывную речь. Или в Советском Союзе, где публичное пространство было строго регламентировано, матерщина в бане служила для различения своих и чужих для партийных функционеров. Однако идея оскорбления все же остается основной, и никакие кризисы или социальные волнения в этом смысле ничего не меняют.