Салютная монархия

В музее-заповеднике Царицыно открывается выставка «Царские потешные огни», демонстрирующая, что культура государственных праздничных фейерверков с XVIII века не только не развилась, но совершенно деградировала

То, что в просторечии называется праздничным салютом, официально именуется фейерверк. Обывателю XVIII столетия этот фейерверк, правда, показался бы надувательством. Как, и это все? Десять минут постреляли — и finis? Вот горемыки. А как же без представления на полтора, два, а когда и четыре часа? Без таинственно вспыхивавших, словно "мене, текел, фарес", латинских девизов, без сияющих "храмов Славы" и уходящих вдаль огненных колоннад, оживающих в пламени двуглавых орлов, львов, добродетелей, драконов, богинь, гениусов, подвигов Геркулесовых, триумфов кесаревых и эмблем альциатовых? Без сонмищ трубачей и гобоистов, которые надсаживаются так, будто сами вот-вот взорвутся в тон общей потехе? Без "великого множества ракет, швермеров, шрейтфэйеров, полтфэйеров, фонтенных огней, звездок, лусткугелей разных составов и протчих до того подлежащих вещей"? Причем не абы хны, а таких, "которые так поставлены и расположены, чтоб оне со всем строением, сколько по стоянию сего возможно было, надлежащую симметрию учинить могли". Какой фейерверк без лусткугелей и без симметрии, о чем вы?

А еще ведь были либретто. Самые настоящие, с поактным описанием символического действа и изложением всех смыслов. Собственно, тогдашние фейерверки довольно редко зарисовывали с натуры и в процессе, те гравюры, которыми мы располагаем, сплошь и рядом изготавливались заранее, по проектным рисункам театральных машинистов и артиллеристов-фейерверкеров, которые эти огненные позорища придумывали. Потому что гравюры эти обычно издавали вместе с пресловутыми либретто — во-первых, и непосредственные зрители без пояснений рисковали запутаться в аллегориях; во-вторых, так уж была устроена государственная визуальность — в отсутствие телевизора образы, важные для официальной репрезентации существующего порядка вещей, транслировались с помощью гравюры. И это были образы не сухой правительственной хроники, а все больше триумфы, многословные парадные портреты, похороны и коронации, обставленные, словно пышный оперный спектакль, и оперы, возведенные в ранг политического события. Так что уж удачно получился тот или иной фейерверк, не удачно, намок порох или нет, зашибло кого шальной ракетой или обошлось без жертв — это все, как правило, остается за скобками; на картинках все идеально, в текстах тоже.

Как все это выглядело на самом деле, как работало, насколько именно потрясало воображение — непонятно

Тексты сами по себе очаровательны — помесь деловитой экспликации с неторопливой придворной одой. "На оном плане представлена Россия в образе по нынешнему обыкновению убранныя жены, которая с крайним желанием о высочайшем благополучии и всегдашнем умножении лет своея всепресветлейшия самодержицы благодарственную жертву приносит". "По правую сторону представлена на особливом плане Вулканова кузница, в которой оружие и прочия до войны надлежащия вещи с прилежностью делаются; что показывает важныя оныя учреждения, которыя ея императорское величество к будущей кампании тщательно приуготовлять повелевает". "Премудрость Божия промысла отворяет сей храм нынешнего времени и показывает России сквозь оной вход во храм благополучия". И так далее; одно описание, составленное, между прочим, Ломоносовым, начинается прямо совсем чудесно: "В пространном здании вечности, изображенном на иллуминационном театре с разными ея признаками..."

Как поет у Чайковского Ольга, "вечность! какое слово страшное!". Эфемерной архитектуры в то время создавалось много, но, кажется, нет ничего менее сообразного со словом "вечность", чем эти фейерверочные театры. Наутро на месте столпов, ворот, колоннад, статуй, павильонов и храмов, которые ночью "являли изрядную потеху", оставался обгорелый остов. Городу урона было мало, во всяком случае, в Петербурге, где сцену для фейерверков сооружали на сваях прямо посреди Невы, напротив Зимнего дворца — и безопаснее, и обозрение лучше, и, кроме того, так получалось декоративнее: огни отражались в воде, по которой вдобавок можно было пустить бутафорских лебедей, дельфинов или Нептуна со свитой.

На сцене выстраивали архитектурный задник из дерева и папье-маше, густо облепленный плошками и фонариками; аллегорические картины писались на прозрачных транспарантах из промасленной бумаги, которые подсвечивали сзади; часть фигур и изображений делали "фитильными", то есть прокладывали контуры из фитиля, пропитанного медленно и ярко тлеющим горючим составом; отдельные части композиции, как в театре, были подвижные — выезжали из-за кулис или спускались на блоках; плюс вертящиеся огненные колеса и, разумеется, ракеты — тысячами, десятками тысяч. Вот и все устройство, если вкратце. Две тысячи человек, согласно одному известию, сооружали такое за десять недель. Если учитывать, что фейерверки устраивали несколько раз в год — Новый год, день рождения императора/императрицы, тезоименитство, а еще годовщины коронования, а еще викториальные дни, а еще победы и мирные договоры,— то трудилась эта команда, почитай, не переставая. А Академия наук, которой и поручалась эта ответственная миссия, все придумывала и придумывала сценарии с крайним желанием о высочайшем благополучии.

Как все это выглядело на самом деле, как работало, насколько именно потрясало воображение — непонятно. Театры того времени сохранились, сохранились кое-где и машины, и декорации; с фейерверками технологическая сторона вопроса ясна несколько менее, но самое главное не это. Теоретически можно попробовать, взявши за образец какую-нибудь из этих гравюр, воссоздать такое увеселение один в один, но само восприятие тогдашнего человека, его визуальные, политические и технологические привычки не реконструируешь. Так что гравюры эти, достоверные или не очень, в любом случае вещь в себе, обманчиво ясные, но на поверку герметичные бумажные памятники давным-давно истлевшего величия и погоревшего благополучия. Надлежащие вещи, одним словом, в пространном здании вечности.

"Царские потешные огни. Культура праздника в России XVIII века". Музей-заповедник Царицыно, с 28 февраля по 19 мая