Реформирование налоговой системы России идет полным ходом. При этом решения по изменению налогового законодательства даются правительству и депутатам нелегко: необходимо учесть интересы власти, бизнеса и общества. О том, как решить это уравнение, корреспонденту Ъ ГАЛИНЕ Ъ-ЛЯПУНОВОЙ рассказал заместитель министра экономического развития и торговли АРКАДИЙ ДВОРКОВИЧ.
— Как вы оцениваете эффективность проводимой сейчас в России налоговой реформы?
— На этот счет существуют самые разные точки зрения. Некоторые считают, что реформа может привести к серьезному росту инвестиций, расширению производства, а возможные потери бюджета от снижения ставок основных налогов будут с лихвой компенсироваться расширением налоговой базы. Есть другое мнение, его можно назвать нейтральным — реформа не даст никакого эффекта для экономики. И, наконец, пессимистический прогноз: ставки снизим, бюджет от этого только проиграет, а ситуация в экономике и производстве никак не изменится.
— А вы сам оптимист или пессимист?
— Оптимист. Я думаю, что на либерализацию налогового законодательства быстрее всего среагируют инвестиции. Но эффект от нововведений будет не сиюминутный, а постепенный. Так как предприятия имеют тенденцию медленно менять свое поведение.
— Четыре главы второй части Налогового кодекса действуют уже с 1 января 2001 года. Какой эффект они дали?
— Эффект оценить пока достаточно трудно. Я не буду говорить об НДС и акцизах, так как здесь изменения были по большей части технические. Что же касается подоходного и единого социального налогов, то можно однозначно сказать, что налоговый режим в России стал улучшаться. Еще непонятно, насколько сильно, неизвестно, как на это среагировали налогоплательщики, но то, что он стал лучше, это точно. И это подтверждают сами налогоплательщики — определенные сдвиги наметились как в инвестиционной политике предприятий, так и в политике заработной платы, да и в целом в отношении выхода из тени.
— Какая часть налогоплательщиков, на ваш взгляд, уже вышла из тени?
— Об этом судить еще рано. Что-то может проясниться по итогам полугодия или девяти месяцев. Пока цифры по собираемости налогов хорошие, но выводы делать все равно преждевременно. Нельзя исключать и другие факторы. Например, некоторые налогоплательщики могли часть своих налоговых платежей перенести с декабря 2000 года на 2001 год. Отсюда и рост поступлений. Лично я считаю, что если хотя бы 5% из тех, кто раньше работал в тени, перестал это делать — уже хорошо.
— Вы были одним из разработчиков налоговой реформы. Зачем, собственно, понадобилась эта реформа?
— По общему мнению, налоговая система России в определенный момент стала, по сути, запретительной для ведения нормального бизнеса. Налоговая нагрузка оказалась чрезмерной для предприятий. При этом резко выросли стимулы к уходу налогоплательщиков в тень. И тогда все поняли, что надо что-то делать. Что именно? Это уже другой вопрос. Может, что-то было сделано не так. В каких-то случаях упор был сделан на психологический эффект, а не на теоретическую чистоту.
— Вы имеете в виду введение единой 13-процентной ставки подоходного налога?
— Да. Лично я считаю, что это был правильный шаг, хотя этот вопрос, безусловно, неоднозначен. Для меня был важен именно психологический эффект. Если бы еще не было никаких высказываний относительно того, что через непродолжительное время все может измениться, было бы еще лучше. Потому что на самом деле никаких планов отменять единую ставку не было и нет. 13% — это надолго. Как минимум на восемь-десять лет.
— Когда налоговая реформа только планировалась, каким образом выбирали, с чего надо начинать?
— Сначала выбрали три самых плохих налога. Во-первых, слишком высокие социальные платежи в фонды и чрезмерная нагрузка на фонд оплаты труда. Во-вторых, оборотные налоги. И в-третьих, налоговая база по налогу на прибыль. Подчеркну, именно база налога, а не его ставка. Большинство предприятий готовы платить нормальный налог на прибыль. Но при условии, что это будет действительно прибыль, а не какой-то суррогат. Замечу, что налоговая реформа планировалась в расчете не на самого плохого налогоплательщика, а на относительно хорошего.
— Что значит "хорошего"? Добросовестного?
— Не совсем так. Имеется в виду не добросовестность в плане уплаты налогов, а те, у кого есть стимул и желание заниматься нормальным бизнесом, расширять производство, инвестировать, делать свой бизнес более прозрачным. Существует ряд предприятий, которые независимо ни от каких изменений налогового законодательства, все равно будут оставаться в тени, потому что они преследуют другие интересы.
— И много таких?
— Большая часть налогоплательщиков хочет работать легально. Тех же, кто пока еще не готов выходить из тени даже при условии, что будут нормальные изменения в налоговом законодательстве, на мой взгляд, от силы 15%. Сегодня вся серая экономика оценивается в 30%, то есть половина из этих предприятий может выйти из тени только благодаря налоговой реформе.
— А что делать с оставшимися?
— Все зависит от того, по какой причине налогоплательщик отказывается выходить из тени. Некоторые из них не выходят потому, что государство не всегда себя хорошо ведет по отношению к ним. И не только в том, что касается налогов. Это и чрезмерные административные барьеры, и многое другое. Здесь тоже нужны реформы. Между тем для части теневиков ничего, кроме правоохранительных мер не придумаешь. И эти меры должны быть жесткими. Однако до тех пор пока государство себя плохо ведет по отношению к налогоплательщикам и из-за этого 90% из них налоги платит не в полном объеме, применять жесткие меры просто несерьезно. Когда доля таких предприятий сократится до 5-10% — в этом случае жесткие меры сработают.
— Действующих законодательных механизмов для этого достаточно?
— Что касается законодательства, вполне. А с точки зрения правоприменения — нет.
— Чем это объясняется? Неэффективностью работы правоохранительных и налоговых органов?
— В ситуации, когда все нарушают закон, дело даже не в эффективности. Просто нет смысла вообще что-либо предпринимать.
— Что же надо делать, чтобы стимулировать "хороших" налогоплательщиков выходить из тени?
— По налогам самые серьезные изменения фактически уже состоялись. Если примут главы второй части Налогового кодекса о налоге на прибыль и о налоге на добычу полезных ископаемых, останутся в основном технические вопросы. За исключением, пожалуй, только перспектив введения налога на недвижимость, окончательной отмены оборотных налогов, налога с продаж, снижения ставки налога на прибыль. Но это уже относится скорее ко второму и третьему этапам налоговой реформы.
— Вы упомянули налог на прибыль. Вокруг реформы налогообложения прибыли сейчас разгораются споры, и сам факт принятия соответствующего законопроекта поставлен под угрозу.
— Не находится он под угрозой. Законопроект будет принят. Абсолютно точно. Это же приоритет для президента. А президенту и его посланию надо верить.
— Как вы оцениваете, насколько серьезны разногласия правительства с депутатами?
— Некоторые предложения депутатов вполне нормальны, несмотря на то что правительство занимает другую позицию. Однако есть вещи, от которых не должно отказываться и правительство. Например, решение депутатов не ограничивать право пользоваться инвестиционной льготой — это правильно. Что же касается вопроса о региональных льготах, то здесь правительство право — их ограничивать надо.
— Будет ли в итоге найден компромисс?
— Безусловно. Противоречия не настолько болезненны. А вообще, хороший закон получился. Уменьшение налоговой нагрузки на предприятия благодаря изменению налоговой базы будет даже больше, чем в случае пятипроцентного снижения ставки налога на прибыль. Только эффект будет виден не сразу, а года через два-три. Хотя я не исключаю, что по отдельным отраслям эффект можно будет наблюдать уже в следующем году.
— Какие отрасли отреагируют на изменение порядка налогообложения прибыли сильнее всего?
— Те, где прибыли больше. Где прибыльность маленькая — меняй не меняй базу, все равно ничего не изменишь. Там нужны структурные реформы. В тех же отраслях, где рентабельность 10% и выше — будет серьезный рост. Это в первую очередь сырьевые отрасли, строительство, банки, отдельные отрасли машиностроения, нефтехимия, и даже пищевая промышленность скоро выйдет на эти показатели рентабельности.
— Минфин постоянно говорит о том, что реформа налогообложения прибыли в редакции депутатов приведет к значительным выпадениям из бюджета. Как вы к этому относитесь?
— Выпадения будут, но как минимум в два раза меньше, чем называет Минфин. То есть, как раз сейчас, после того как над законопроектом поработали депутаты, можно говорить о 100 млрд. руб.— о той сумме, которую первоначально декларировал Минфин,— но никак не о 200 млрд. руб., как он утверждает теперь. Тем не менее депутатский вариант надо все же немного почистить. И там есть переборы.
— Откуда тогда такие расхождения в расчетах?
— В данном случае точной оценки выпадений дать нельзя. Все зависит от того, как изменится поведение предприятий. Взять, к примеру, нефтяной сектор. Они уже оптимизировали себе налоговую нагрузку, как хотели, и сейчас платят чуть меньше, чем могли бы платить. И они готовы платить пусть и немного, но больше. В любом случае меньше, чем сегодня, они не заплатят. Поэтому все разговоры о том, что выпадающие доходы образуются в том числе и за счет сокращения налогового бремени на нефтяников — ерунда.
— Получается, что Минфин драматизирует события?
— В некоторой степени. И это нормально. У Минфина основной интерес какой? Бюджет. Им приходится быть на этой стороне баррикад, иначе можно далеко заехать. Минфин сдерживает депутатов. В результате идут пусть и тяжелые, но нормальные обсуждения.