В программе второго фестиваля музыки и технологий Alfa Future People (см. “Ъ” от 15 апреля) наряду с Дэдмаусом, Knife Party, Стивом Анджело и группой Infected Mushroom выступит классик транса, немецкий диджей и продюсер ПОЛ ВАН ДАЙК, который дважды за свою карьеру возглавлял престижный список популярности журнала DJ Mag. В преддверии выпуска нового альбома «The Politics of Dancing 3» Пол ван Дайк посетил Москву и ответил на вопросы Бориса Барабанова.
Фото: Rebecca Argumedo/El Universal/Zuma Press/Kommersant Photo
— Вы же родом из ГДР, ваше детство прошло в Восточной Германии. Вы помните момент, когда рухнула Берлинская стена?
— Я рос с матерью-одиночкой, у нас, по правде говоря, и денег-то не было. У меня был выбор — пойти потратить какие-то несчастные дойчмарки на еду или сэкономить их, чтобы в конце недели купить пластинки. За неделю до того как рухнула стена, мы с матерью получили документ, разрешающий нам выйти из гражданства Восточной Германии, и уехали к ее друзьям в Гамбург. И вот мы сидим у них и смотрим телевизор, и внизу экрана идет бегущая строка: «Берлинская стена разрушена». У всех присутствующих была одинаковая реакция: «Отличная шутка!» И тут стал непрерывно звонить телефон, все сообщали друг другу новости. Мы провели весь день у телевизора, а на следующей неделе никакого Западного и Восточного Берлина уже не было, и мы спокойно поехали к моей бабушке.
— Как начиналась ваша карьера?
— Диджей в те времена — это был такой придурок, который жмется в углу, пока другие отрываются. Но страсть к музыке, которая зародилась в те годы, держит меня в тонусе до сих пор. Это именно любовь к музыке, а не тупое желание прославиться, которое движет многими сегодня. Когда я впервые вошел в студию, у меня уже было совершенно четкое видение того, как должна звучать моя музыка.
— Я знаю, что в 90-е в Берлине вы работали в месте, которое называлось Cafe Moskau. Интересно, как оно выглядело.
— Это место до сих пор существует. Оно всегда казалось мне немного странным. Длинная изогнутая лестница, ведущая в подвальное помещение. Отделка из пластмассы, крашенной под золото. Но там всегда было полно народу. Время было сумасшедшее. Все просто фонтанировали креативом. Все было возможно. Ты ставил диджейский пульт на ящики из-под пива, подключал колонки — и вечеринка была готова. Все стремились в Берлин, здесь билось сердце всей электронной музыки. Может быть, и детройтское техно не выжило бы, если бы их диджеи не двинули к нам.
— Как часто в жизни вам приходится защищать свою профессию, объяснять, что диджеи — это музыканты?
— Сейчас это делать сложнее. Сейчас нужно учиться проводить четкую грань между музыкантами и вот этими ребятками, которые играют EDM и оккупировали верхние строчки в чартах, знаете, теми, которые на концертах всего-то и делают, что стоят у микрофонов при выключенных вертушках. Я считаю себя художником, электронная музыка — это арт-форма. Я играю на инструментах, я учился этому. Мои клавишные всегда со мной на сцене, как и мои компьютеры. Я не из тех, кому достаточно просто нажать кнопку и дальше все играет само. Слава богу, на моем лейбле музыканты разделяют мой подход к делу. Мы не из тех обезьянок, что прыгают на сцене, кидаются тортами и кричат: «Не вижу ваши руки!» Если серьезно, так сложилось на рынке, что этот сегмент поддельной электронной музыки сильно раздут. Все, кто интересуется электроникой хоть сколько-нибудь серьезно, знают, что музыку для всех этих «звезд EDM» пишут два или три продюсера, одни и те же люди. Только обезьянки меняются. Но публике на это, по большому счету, наплевать. Главное, что это в тренде. Ну ничего, пройдет пара лет, маркетологи придумают новую моду, и где будут все эти дерьмовые «артисты»? При всем этом я считаю, что в электронике по-прежнему делаются самые важные музыкальные открытия. Их делают такие артисты, как Мартин де Йонг, Алекс Морф, Бен Никки и многие другие. Понимаете, когда вы слушаете их треки или то, что они спродюсировали, вы слышите их почерк. Вы не ошибетесь. Они не марионетки.
— Вы что-нибудь можете сказать о новой волне русских электронных музыкантов? О Нине Кравиц, о Зедде, о Swanky Tunes, об Арти?
— Вот хороший пример в подтверждение того, о чем я говорил. Есть русский парень, которого зовут Арти. Он писал замечательные треки с уникальным саундом, я не раз играл их в своих шоу. Я приглашал его в Берлин, мы даже писали музыку вместе. И вот он принял решение влиться в этот поток EDM. Понимаете, раньше о нем говорили как о чем-то особенном, уникальном. А теперь он играет как все EDM-диджеи. И я не знаю, играет ли он по-прежнему, пишет ли музыку, или растворился в этом супе. Я бы не хотел, чтобы он потерял свое лицо.
— Можете не переживать, он играет вместе с вами на Alfa Future People. Сегодня на афишах фестивалей имена известных диджеев можно увидеть в одном ряду с названиями рок-групп или именами фолк- и кантри-артистов. Значит ли это, что стиль больше не имеет значения, а важна только известность исполнителя?
— Ну, знаете, если имена даже написаны шрифтом одинакового размера, артисты при этом могут выступать на разных сценах фестиваля. Если вы о фестивалях типа Coachella, то там, заметьте, есть отдельный электронный шатер, куда набивается 15–20 тыс. зрителей. В целом я ничего не имею против мультижанровых фестивалей. Среди них встречаются хорошие, встречаются похуже.
— Как вообще выглядит, с вашей точки зрения, идеальный музыкальный open-air?
— На первом месте — всегда инфраструктура. Простые вещи: вежливые секьюрити, чистые туалеты, хорошие бары, покрытие площадки — то, что у вас под ногами. Что касается программы, то из собственного опыта могу сказать: когда я формирую программу фестиваля в Берлине, я приглашаю только тех артистов, которые мне лично по-настоящему нравятся.