Премьера театр
Фото: Олег Черноус
МХТ имени Чехова показал премьеру спектакля "Мефисто" — сценическую версию романа Клауса Манна в постановке Адольфа Шапиро. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Фильм Иштвана Сабо с Клаусом Марией Брандауэром в главной роли известен, наверное, гораздо больше, чем роман немецкого писателя Клауса Манна "Мефисто: история одной карьеры", по которому картина была поставлена в начале 1980-х годов. Всемирно известный фильм, как казалось когда-то, "закрыл" роман, прототипом главного героя которого стал великий немецкий актер Густаф Грюндгенс, в годы Третьего рейха сотрудничавший с нацистами и бывший директором Государственного театра гитлеровской Германии. Время, к сожалению, вернуло роман Клауса Манна в поле зрения российских театральных режиссеров — тему вынужденного коллаборационизма деятелей культуры и компромиссов, предложенных властью искусству, праздной и надуманной сегодня не сочтешь. Название "Мефисто" мелькало в личных планах нескольких режиссеров, но первыми — а значит, самыми смелыми — оказались МХТ имени Чехова и Адольф Шапиро.
Знаменитый режиссер поставил ясный и недвусмысленно актуальный спектакль. Притом что внятная гражданская озабоченность не отменила понятных производственных задач — спектакль сделан крепко, он получился увлекательным, его интересно смотреть даже тем, кто хорошо помнит фильм Иштвана Сабо. И параллели вычитываются сами собой, так что вставленные в текст реплики вроде "страна встает с колен" и "надо потерпеть два года" нужны только для самых непонятливых. С другой стороны, театр практически обошелся без опознавательных знаков нацистского режима в Германии — и наверняка не из страха перед активизировавшимися у нас в последнее время параноиками, то там, то здесь обнаруживающими пропаганду нацизма. При этом место и время действия определено недвусмысленно: музыкальные номера исполняются по-немецки, и один из них — знаменитый "Левый марш", который когда-то пел актер Эрнст Буш.
Прототип Эрнста Буша тоже есть в сюжете про актера Хендрика Хефгена — вместе они увлекаются левыми идеями, но потом пути их расходятся, потому что один решает делать карьеру и постепенно становится образцовым актером нового режима, а другой остается в оппозиции и попадает в концлагерь. Хефген один раз спасает друга — и возможность сделать что-то хорошее остается для главного героя одним из главных оправданий своих действий.
Второе важнейшее оправдание — "я всего лишь актер". В фильме Сабо это заклинание громче всего звучит в финале, когда герой мечется в луче света по новому олимпийскому стадиону. По сравнению с героем Брандауэра герой Алексея Кравченко на сцене МХТ имени Чехова выглядит менее утонченным и подвижным, в том числе и психологически. Но именно это оправдание для него главное — Кравченко играет прежде всего актера, да и весь первый акт спектакля "Мефисто" сделан будто бы для того, чтобы убедить зрителей, что жизнь действительно всего лишь театр. Художник Мария Трегубова придумала дюжину слоев ярких, разноцветных занавесов. Каждое новое событие в жизни Хефгена отмечается открытием очередного занавеса, сцена становится все глубже, все объемнее, все пестрее — и кажется, что этой театрализации не будет никакого конца, что под одним слоем просто окажется другой.
Еще есть важный момент, когда все люди, окружающие Хефгена, превращаются в тени на занавесе — его жена, другие женщины, коллеги. Одни уже убежали от Гитлера, другие нет. Это как раз тот момент, когда человек остается один,— развилка, момент выбора: возвращаться ли в Германию или остаться за границей. Хефген решает вернуться — и попадает в совсем другой мир, где уже нет никаких занавесов, есть неуют раздетой догола сцены — и от нее ощущение огромной ловушки, в которую попадает любой, кто доверился иллюзии театральных занавесов. В этой ловушке тоже есть музыка и содержательные репетиции, новые увлечения и новые возможности, но есть и всемогущий премьер-министр нового правительства, приближающий к себе исполнителя роли Мефистофеля и быстро делающий его "придворным" актером.
Николай Чиндяйкин с удовольствием справляется с ролью начальственного бонзы, победителя, который знает, когда нужно обласкать актера, а когда — поставить его на место. Собственно говоря, ведь на место Хефгена ставят тем же самым словом, каким возвышают и каким он себя оправдывает,— "актер". Действие обрывается в тот момент, когда Хефген готовится к роли Гамлета и опять хочет вытащить друга из тюрьмы, но на сей раз игра окончена, а пространство сдавливают медленно, точно тяжелый пресс, едущие вниз театральные софиты. Они могут и застрять на время, но додавят в конце концов обязательно — прототип Хефгена пережил Гитлера и Третий рейх, играл и руководил театрами. Грюндгенс умер при не до конца выясненных обстоятельствах — но мало кто сомневается, что он покончил с собой.