«Мы, конечно, не умираем, хотя в декабре было такое ощущение»

В энергетике первыми жертвами кризиса, спада производства и растущих кредитных ставок станут розничный энергорынок и энергосбытовой бизнес, считали участники отрасли еще в конце 2014 года. Но на деле энергосбытам удается выживать: об этом, а также о привлекательности в условиях санкций и контрсанкций российского сельского хозяйства “Ъ” рассказал глава «ТНС энерго» и совладелец «АФГ Националь» ДМИТРИЙ АРЖАНОВ.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 3

Конечно, я в первую очередь за то, чтобы нам помочь, но надо на самом деле сначала помочь сетям и генерирующим компаниям

Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин  /  купить фото

Если нет денег, мы их выключаем. Выключаешь трамвайное или троллейбусное управление в крупном городе — обычно сразу находятся деньги

Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин  /  купить фото

У нас все занимаются садами, теплицами. Если мы свои потребности удовлетворим, то сможем выйти на рынок, который для нас создала Польша

Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин  /  купить фото

— «ТНС энерго» — фактически крупнейшая в России независимая энергосбытовая компания. Но в отрасли остается все меньше игроков, не связанных с генераторами. Как вы планируете выжить в кризис и как смотрите на перспективы независимых энергосбытов?

— Я не вижу проблем, мне кажется, что сбыт и генерация — это разные бизнесы. Мы концентрируемся именно на сбытовом и показываем неплохие результаты. Если брать крупные публичные энергокомпании мира, то большая часть из них — 60% — создавалась, когда энергосбыты приобретали генерацию, а остальные 40% — когда генерация приобретала сбыты. Мы считаем, что в связи с кризисом сложнее приходится как раз генерации, и, если в прошлом году рассматривали возможность приобретения таких активов, сейчас вопрос отложили: доходность по ДПМ (договоры на поставку мощности, обеспечивают окупаемость новых энергоблоков.— “Ъ”) ниже ставок привлечения финансирования. Да, у нас есть сложности с получением кредитных ресурсов и их стоимостью, но эта проблема, я считаю, достаточно просто решается. Мы хотели бы, чтобы заложили (при расчете тарифов.— “Ъ”) повышенную процентную ставку сейчас, а регулирующие органы считают, что надо посмотреть, например, через полгода, какие будут ставки.

Зато плюсы появились на оптовом рынке: на последнем наблюдательном совете НП «Совет рынка» (регулятор энергорынков.— “Ъ”) решили не распределять небаланс (неоплаченная электроэнергия, в том числе потребителей Северного Кавказа) на поставки по прямым договорам. Раньше он распределялся на всех, а сейчас не будет, и это приведет к росту доли прямых договоров между генкомпаниями и сбытами. Это выгодно тем, кто имеет и генерацию, и сбыт,— например, «Интер РАО», «РусГидро», Волжской ТГК. Теперь, если владимирский или ивановский энергосбыт работает по прямому договору с Волжской ТГК, то на него не вешается недоплата Дагестана и Чечни, а это 2–3% выигрыша в цене.

— Насколько вы предлагаете увеличить компенсацию процентных ставок в тарифах?

— Сейчас компенсируется примерно 12,5%, а мы предлагаем 18–19%, что соответствует текущему уровню.

— Как для вас изменились стоимость банковских гарантий и доступ к кредитам с конца 2014 года?

— Сейчас мы, конечно, не умираем, хотя в декабре было такое ощущение и у нас, и у других сбытов, с кем мы общаемся. Когда банки стали сокращать лимит кредитования, то у всех сбытов резко снизилось количество денег и действительно возникла сложность с неплатежами. Ситуацию надо было решить, потому что у сбытов суммарно по стране около 200 млрд руб. кредитов, за счет которых они сглаживают риски неплатежей. Это могло вывалиться в долг перед оптовым рынком и сетями.

У нас банковские гарантии используются редко, в основном неплательщиками. Мы в эту категорию не попадаем, банковскими гарантиями пользуемся в основном для корпоративных процедур — например, для оферты миноритариям. Сложности с привлечением краткосрочных денег были, но в основном в декабре. Сейчас ставки более или менее нормализовались, работа с банками так или иначе наладилась. Не заложенные в тариф проценты, я думаю, в течение этого или следующего года будут учтены.

— Неплатежи не пугают?

— Был момент, когда потребители стали хуже платить, но мы активизировали работу с должниками. Мы стали их активнее выключать и ограничивать, подавать в суд. Если сравнивать первый квартал текущего года со средним сбором в этот период, то у нас показатель по реализации снизился незначительно: в среднем оплачивается 94–95%, сейчас — 93–94%. Сбор первого квартала всегда плохой, выравниваемся обычно к середине года. Но получать эти деньги стало сложнее, усилий тратится больше.

У сетей и у генерации более серьезные проблемы: на них оформлены длинные инвесткредиты, из которых рассчитывалась инвестпрограмма, у нас таких нет. Если «Россети» планировали ставку 10% годовых, уже купили оборудование, понесли затраты, а потом им подняли примерно до 18%, то оставшиеся 8% надо где-то взять. У нас нет таких колоссальных затрат, наши инвестиции — это условия труда, информационные технологии, новый биллинг. Есть у нас один инвестиционный кредит на 5 млрд руб., но в сравнении с общим долгом сетей и генерации это несущественная сумма. Конечно, я в первую очередь за то, чтобы нам помочь, но надо на самом деле сначала помочь им.

— Как вы заставляете потребителей платить?

— Они понимают, что, если нет денег, мы их выключаем. Выключаешь трамвайное или троллейбусное управление в крупном городе — обычно сразу находятся деньги. И спасает, наверное, то, что в целом инфляция так разогналась, что доля электроэнергии в себестоимости товаров сильно упала. Если раньше она в себестоимости предприятия составляла 7%, то сейчас — 4–5%. У нас стала практически бесплатная по мировым меркам электроэнергия.

— Вы имеете в виду крупных экспортеров?

— Все цены поднялись — на автомобили, на комплектующие, на запчасти, в целом инфляция около 16–18%. Соответственно, предприятиям проще заплатить, чем попадать под ограничения. Мне кажется, в связи с тем, что процент от выручки на оплату электроэнергии упал, то нам просто платят, чтобы продолжать производственный процесс. Поэтому ситуация чуть ухудшилась, но мы мобилизовались и справляемся своими силами.

— А если электроэнергия стала относительно дешевой, то с чем связаны проблемы с неплатежами?

— Но это все равно инертный процесс. Был момент, когда денег в системе вообще не хватало. Примерно в конце ноября—декабре никто не мог кредитоваться, промышленность стояла. Сейчас, мне кажется, эта ситуация почти разрешилась.

— Какую генерацию вы собирались приобретать?

— До дела не дошло, но ряд объектов рассматривали. Отдельные станции, а не генкомпании целиком.

— А предложения от генкомпаний о покупке ваших сбытов или входе в капитал «ТНС энерго» поступают?

— Мы не рассматриваем продажу отдельных сбытов. Если уж продавать, то все вместе. Такие предложения время от времени поступают, но сейчас адекватных нет, ничего не рассматриваем. Мы считаем, что оптимизировали расходы и персонал. Кризисный всплеск, который был в декабре, заставил мобилизоваться, и если мы этот год проживем, то в следующем году все наши показатели должны резко улучшиться. Поэтому смысла привлекать деньги в капитал для того, чтобы развиваться, нет. Проблемы текущего кредитования тоже решены.

— Интересует ли вас приобретение новых сбытовых активов в России?

— Мы время от времени рассматриваем такие возможности, просто не сходимся в цене. Хотим посмотреть, как будет все-таки исправлена ситуация с процентными ставками в тарифах. Должны перейти на модель эталонных затрат энергосбытов, надо посмотреть, что будет включено, что нет. Намечен ряд нормативных изменений, и лучше подождать и только потом принять решение. Таких сбытов, которые мы в ближайшее время собираемся купить, сейчас нет.

— Минэнерго в 2013 году выставляло на конкурсы статус гарантирующих поставщиков (ГП, основных энергосбытов регионов), «ТНС энерго» в них участвовало, но многие игроки говорили, что бизнес имеет отрицательную стоимость. Какие регионы могут быть привлекательны сейчас? Удается ли ТНС вернуть средства, потраченные на выкуп статусов ГП?

— Это зависит от того, с чем сравнивать. С покупкой новых ГП и конкурсом было две проблемы. Первая — отмена числа часов использования мощности (отмененный в 2011–2012 годах параметр, повышавший цены на электроэнергию для клиентов с неровным суточным графиком потребления.— “Ъ”), когда ввели новую модель розничного рынка и фактически убрали доходность, на словах пообещав, что она когда-нибудь вернется. Поэтому прибыли для возмещения затрат на покупку нового энергосбыта в принципе нет. Вторая проблема — низкие сбытовые надбавки (маржа.— “Ъ”) компаний бывшего «Энергострима»: если в среднем по стране надбавка должна быть примерно 8% — 0,25 руб. на 1 кВт•ч, то, например, в Новгороде мы купили зону деятельности, где была сбытовая надбавка 0,06 руб.— 2–2,5% цены, и она не поднималась много лет. Соответственно, надо было поднимать сбытовую надбавку там в три-четыре раза. Мы долго ходили в суды, в администрацию и так далее. Если установить нормальные сбытовые надбавки по существующим методикам, то сильно хорошо не получится, но жить, мне кажется, можно. Мы купили на конкурсах Тулу, Пензу и Великий Новгород, они приносят нам доход. Мы рассчитывали, что срок окупаемости будет четыре-пять лет по этим сбытам, первый год показал те результаты, которые мы и планировали.

— Недавно Минэнерго впервые лишило статуса северокавказский энергосбыт — «Нурэнерго» — и даже планирует объявить конкурс на Чечню, несмотря на долг прежнего ГП в 11 млрд руб. Как вы видите решение проблемы долгов северокавказских сбытов на оптовом рынке?

— Мы точно не будем участвовать в конкурсе. Думаю, на Северном Кавказе есть люди, заинтересованные в этом бизнесе, и если каким-то местным игрокам его предложить, они должны подхватить. В Чечне есть же местные предприниматели, которым все платят, которые могут организовать этот процесс. Я не сомневаюсь, что, если его отдадут (главе Чечни Рамзану.— “Ъ”) Кадырову, он наладит сбор денег.

— Но при этом надо списать долги бывших ГП...

— А они же спишутся. Отдадут за какие-нибудь полтора процента. Когда все знают, что это долг невозвратный, его надо списывать, это прямой убыток генкомпаний. Зачем делать вид, что его нет? Надо дать им его списать и не думать, что когда-то вернут. Сейчас вещи назвали своими именами.

— По другим регионам на Кавказе тоже, вы считаете, можно отдать статус местным компаниям?

— На Северном Кавказе «РусГидро» сама напрямую реализует электроэнергию в зоне присутствия своей генерации и получает 100% платежей. Поэтому, наверное, можно это наладить. Может, «РусГидро» этим займется. Вообще есть же достаточно успешные региональные независимые сбыты — калужский, костромской, челябинский, белгородский. Мне кажется, что они нормально функционируют, платят на рынок.

— Минэнерго подготовило антикризисные меры в энергетике, в том числе на розничном рынке,— ужесточение платежной дисциплины, повышение штрафов для сетей. Какие меры вы считаете основными для сбытов?

— Мы за ужесточение платежной дисциплины в отношении как потребителей, так и нас. На оптовом рынке дисциплина уже есть, мы за ужесточение и в рознице, чтобы потребители могли платить адекватно. И если сети говорят, что надо ужесточить санкции за неоплату передачи электроэнергии, то мы тоже за это. Если у нас задерживается платеж, то мы должны компенсировать по рыночной ставке, но тогда и нам так же. Сейчас же штрафная санкция, которую мы начисляем,— 8,5% годовых, это создает экономический стимул не платить на рознице. Второй момент — надо упростить механизм ограничения физических лиц, поскольку пени низкие и получить деньги почти невозможно. Сейчас чтобы отключить потребителя, его надо уведомлять лично за 30 дней и потом за три дня под роспись.

Проблемные потребители делятся на три группы. Первая — самая плохая, которая не платит всем ресурсоснабжающим организациям, включая воду и тепловиков,— таких 1,5–2%. Под них дают резервы в тарифах, чтобы списывать задолженность. Вторая группа — те, кому просто сложно заплатить, и штрафные санкции, хоть 20–30%, на них не действуют — их надо выключать. Но сейчас потребитель защищен так, что его выключить почти невозможно, на это уходит год, что неправильно. В основном же вовремя не платят люди, которые «забывают» платить, им ответственность 20-процентных штрафов важна. Действительно, социально незащищенных людей и пенсионеров среди неплательщиков единицы процентов.

— Вы в основном говорили про санкции к физлицам, а чаще жалуются на неплатежи управляющих компаний ЖКХ и бюджетных организаций. Вас эти категории не волнуют?

— Нет, волнуют, там тоже прорабатываются механизмы ответственности. Бюджетники так или иначе платят, хотя и несвоевременно, но все равно обязательства выполняют. Да, это не очень хорошо, но нам на это дают средства на кредитование. Важно, чтобы они в конечном итоге заплатили. Хуже всего с муниципальными предприятиями коммунального хозяйства, у которых низкие тарифы, плохо работает экономика по теплу и воде. Например, предприятие год работает и продает тепло, ни за что не платит, а через год муниципалитет сдает в аренду имущество другой организации. Если муниципалитет хочет, чтобы мы потребителей не отключали, надо давать бюджетную или какую-нибудь еще гарантию.

— Считается, что сами сбыты часто недоплачивают сетям, чтобы рассчитаться на оптовом рынке, в кризис у сетей оплата в рознице упала до 60%. Какие у вас приоритеты между оплатой оптовому рынку и сетям?

— Отдают больше денег на опт, потому что там есть ответственность. Если мы не оплачиваем 70% электроэнергии своевременно, то сразу попадаем на финансовые гарантии — это дополнительное отвлечение кредитных ресурсов. Кроме того, там достаточно высокие штрафные санкции — 3/225 ставки рефинансирования за день просрочки. А перед сетями она составляет те же 8,5%, так что экономически мы должны в первую очередь платить на рынок. Но все-таки «Совет рынка» предоставил сбытовым компаниям некоторые поблажки в разгар кризиса неплатежей, приостановил систему фингарантий. Это позволило нам как-то рассчитаться, а долг перед сетями незначительно вырос, срок у нас — две-три недели. В течение апреля-мая мы все закроем. Остается сальдированный долг перед сетями — 3 млрд руб. при ежемесячном платеже 10–12 млрд руб. Это существенные, но не катастрофические цифры.

— Уже больше года обсуждают эталонные затраты для сбытов, из которых бы формировался тариф. Какие остаются противоречия?

— Мы в целом за эталоны, но зависит от того, что в них включать, а что нет. Чем меньше вмешательство государства при заданных правилах игры, тем проще всегда работать. А так мы должны каждый год приходить и рассказывать, какие затраты нам дали, как мы их реализовали и что нам надо дать на следующий год. Это всегда сложная история. Если нам установят ограничения по затратам на три–пять лет, мы постараемся в них уложиться.

PwC по заказу «Совета рынка» год или полтора назад хорошо посчитал эталонные затраты, вышли какие-то разумные цифры. Встал вопрос со структурой затрат: получалось, что у нас, в Австралии, Европе и Канаде структурные доли примерно одинаковы. Но эталонные затраты отличаются по регионам России и зависят от численности и плотности населения, от качества обслуживания. Марий-Эл и Карелия — одни затраты, Ростов и Нижний Новгород — другие. Сколько клиент должен тратить на телефонный звонок в сбыт, сколько на посещение сбыта — от этого варьируются затраты. Региону надо только выбрать ту модель, которая его устраивает. Мы надеемся, что постановление правительства и методику ФСТ по эталонам примут в этом году.

— В прошлом году у «ТНС энерго» заметно изменился состав акционеров: снизилась доля Sunflake с 92% до 64,5%, а в капитал зашли структуры Альфа-банка и ВТБ. Это связано с реструктуризацией кредитов?

— Нет, появление банков никак не связано с кредитами. ВТБ еще до кризиса вошел в наш капитал — прошлой весной. Мы в том году проводили допэмиссию и принимали оплату акциями наших дочерних компаний. Параллельно вели сделку, чтобы к нам в капитал вошел ВТБ и еще один иностранный фонд. В связи с санкциями с фондом у нас дело затормозилось, а ВТБ вошел, его представитель занял место в совете директоров. Они оплатили долю деньгами, теперь лучше видят нас, когда кредитуют. Альфа-банк — основной банк, с которым мы работаем, он вошел в наш капитал осенью, купив долю непосредственно у Sunflake, чтобы лучше понимать ситуацию внутри компании. Так у нас появились два банка и миноритарии, у которых были раньше акции сбытов. Сейчас 64,5% акций ПАО «ГК “ТНС энерго”» принадлежит Sunflake; 4,99% — у Альфа-банка; 3,65% — у дочернего банка ВТБ RCB Bank Ltd.

Есть и другие акционеры, в том числе участники фондового рынка, но профессиональных участников не так много. Ко мне даже бабушка из Нижнего Новгорода приезжала, бывший акционер ОАО «Нижегородская сбытовая компания», привезла акции на обмен и еще на 30 тыс. руб. докупила. То, что пожилой человек приехал сюда,— косвенная оценка результатов нашего труда. Люди были довольны тем, что мы прозрачно ведем бизнес и платим дивиденды. Еще одно косвенное подтверждение интереса к акциям — сокращение доли «умерших» акционеров. Когда мы только купили сбыт в Нижнем Новгороде, их доля была около 0,5%. Это те, кто получил при приватизации 90 акций и не следил за их судьбой. Сейчас их доля сильно снижается, в права вступают наследники, торгующие акциями и заинтересованные в дивидендах.

— Во сколько оценили компанию в ходе допэмиссии?

— Примерно в 16 млрд руб. И банки, и миноритарные акционеры приобретали доли исходя из этой оценки.

— С оценками энергосбытов всегда трудно, поскольку у компаний нет крупных активов, кроме компьютеров в офисе. Даже банкротить их поэтому не хотят — кредиторам нечего будет забирать. А вы называете относительно высокие оценки, на чем они основаны?

— На том, что компания зарабатывает деньги и получает прибыль, которая направляется либо на развитие, либо на дивиденды. По итогам 2013 года мы выплатили 2,8 млрд руб. дивидендов. В оценку на уровне 16 млрд руб. заложена доходность 16%. В этом году мы заплатим незначительный объем — около 600 млн руб., или около 33% чистой прибыли по РСБУ. Хотим оставить деньги в компании, чтобы успешно пройти год. А если все наладится, выплатим промежуточные дивиденды.

— А разве оценка не зависит от региональной платежной дисциплины?

— Мы пришли к тому, что у нас нет «лучших» и «худших» сбытов. В каких-то регионах нам сложнее, где сбытовая надбавка чуть ниже, в других — нормальные показатели. Если взять любой сбыт, он даст примерно средние показатели — у нас нет такого, что в одном сбыте мы зарабатываем 30% маржи, а в другом несем убытки.

— Удается ли вам удерживать приемлемый уровень долговой нагрузки?

— Мы выполняем все ковенанты, есть сложность с одной — доля процентов к уплате в EBITDA. Она погранично проходит — около 50%. Если раньше, например, на 4,4 млрд руб. EBITDA приходилось порядка 2 млрд руб. процентов, то сейчас стало 2,6 млрд руб. Конечно, мы хотим пересмотреть предельный показатель, но остальные предельные уровни мы выполняем. Чистый долг с гарантиями составляет около 18 млрд руб., соотношение чистый долг/EBITDA — около 3. Я считаю, что у нас нормальная долговая нагрузка, а к концу года она еще снизится. Если нам компенсируют рост ключевой ставки в тарифах даже в следующем году, то ситуация выправится.

— Вы рассчитываете на улучшение условий кредитования с банками-акционерами?

— Да, рассчитываем. Альфа-банк является нашим основным партнером, сейчас мы развиваем отношения с ВТБ. К сожалению, начало этих отношений пришлось на кризисные ноябрь-декабрь 2014 года, когда и у нас, и у банка возникли сложности с финансированием. Альфа-банк и ВТБ имеют право вето в совете директоров, доступ ко всем внутренним документам, утверждают с нами все бизнес-планы, лимиты кредитов и долговой нагрузки. У нас из семи членов совета директоров четверо не связаны с менеджментом и основными владельцами компании. Среди них два независимых директора — Дэвид Херн, управляющий директор представительства компании с ограниченной ответственностью «Спешилайзд Рисерч Лимитед» в Москве, и Александр Ситников из «Вегас-Лекс», а также представители ВТБ и Альфа-банка. Независимые директора — это требование ММВБ, поскольку мы прошли процедуру листинга в декабре 2014 года. Но выходить на рынок в то время было нецелесообразно. Сейчас мы дождемся итогов прошлого года и в мае-июне, наверное, начнем торговлю на Московской бирже.

— Какая часть акций будет торговаться на бирже?

— Теоретически процентов 15 должно быть в свободном обращении. Понятно, что сильной ликвидности не будет, но будет проще приобретать и продавать наши акции. Пусть в тяжелых условиях и при низкой ликвидности, но такая псевдорыночная оценка компании будет.

— Что вам дает публичный статус во взаимоотношениях с инвесторами? Все еще планируете привлечь в капитал зарубежного стратега?

— Мне кажется, чем более ты прозрачен, тем меньше к тебе вопросов. Мы не можем, например, привлечь кучу денег и отправить их куда-то на сторону, потому что нам это совет директоров просто не одобрит. В бизнес-плане утверждено, куда мы можем потратить средства, а куда нет. Планы по стратегу остаются, но они не являются приоритетными. Мы и так справляемся, и потребности в привлечении какого-то капитала у нас нет, а просто так мы бизнес никому не продаем. Интерес со стороны иностранных фондов, который был в прошлом году до введения санкций, сейчас со стороны ряда международных организаций возвращается.

— Это энергокомпании или фонды?

— Я бы не хотел их пока называть.

— Как продвигаются ваши неэнергетические проекты, в том числе производство и фасовка риса компанией «АФГ Националь»?

— Прогресс нормальный. Если мы начали с покупки 2 тыс. га, то сейчас у нас 60 тыс. га, и мы производим 20–25% российского потребления риса. «Разгуляй» — второй после нас игрок с посевами в два раза меньше наших. Выручка «АФГ Националь» в 2015 году планируется на уровне 9 млрд руб., в ней примерно половина приходится на агробизнес (производство риса), половина — на торговлю, включая другую бакалею. Планируем в этом году собрать 210 тыс. тонн риса, из них на экспорт — около 50 тыс. тонн.

— Вы основной акционер «АФГ Националь»?

— Самый крупный, но у меня нет контрольного пакета. Этот бизнес мы начали лет десять назад с друзьями и знакомыми. Борис Щуров (первый заместитель гендиректора «ТНС энерго».— “Ъ”), например, мой партнер. Мы занялись рисом еще до ТНС. Но в управлении «АФГ Националь» я участвую только как член совета директоров, раз-два в месяц они мне что-то рассказывают, мы утверждаем основные направления развития.

— Из-за контрсанкций больше преференций сейчас получают другие сельхозпроизводители, для которых освободился российский рынок. Вы же, наоборот, вынуждены конкурировать с сильными азиатскими компаниями. Не чувствуете себя ущемленным?

Дмитрий Аржанов расширил рацион

— Нет, у агробизнеса все хорошо — даже из-за высокой инфляции выросли цены продаж. В связи с контрсанкциями мы видим для себя много новых ниш. Сотрудники «АФГ Националь», я их называю «колхозники», прорабатывают сейчас вариант развития садов в Краснодарском крае, собираются заняться яблоками, поскольку выпал большой объем импорта из Польши. В этом году планируем посадить яблоневый сад на 230 га. Также изучаем варианты с овощами, теплицами в разных местах. Сейчас есть проекты в Великом Новгороде и Нижнем Новгороде по овощам (морковь, свекла, капуста), в следующем году займемся ими еще и на юге. Сколько будем инвестировать в эти проекты, пока обсуждается.

«Колхозники» активно развиваются, такие возможности именно в сельском хозяйстве есть. В последнее время с кем ни разговариваешь, все вдруг неожиданно пошли в агробизнес и в сельское хозяйство. Даже с финансистами общаешься по поводу сложных сделок, они говорят: «Вот мы привлекаем финансирование в теплицы или складские комплексы».

— А не предлагали новому главе Минсельхоза и бывшему губернатору Краснодарского края Александру Ткачеву дать какие-нибудь преференции по рису отечественным производителям?

— Они работают в этом направлении. Наш и азиатский рис сильно различается, а на Кубани традиционно выращивают ограниченное количество сортов. Мы сейчас серьезно вложились в семеноводство, разрабатываем на отдельном участке новые сорта, аналогичные зарубежным, и скоро сможем выращивать ровно такой же рис, как в Италии или Испании для паэльи, например. Его выгодно туда экспортировать. Но как только мы с семенами закончим, возникнет проблема — нас на рынок ЕС не пускают заградительными пошлинами. Но мы все равно надеемся выйти на европейский рынок и производить сорта такого же качества, поскольку у России пока объем экспорта маленький и такой товарной позицией никто не занимается.

Мы выращиваем средний рис для внутреннего рынка, экспортируем в Турцию, Египет и средиземноморские страны. В Европу мало экспортируем, только в Албанию. Длинный азиатский рис чуть другой, его мы импортируем, и это два разных рынка.

— Антисанкционные продукты планируете выращивать с господдержкой?

— Мы рассчитываем на господдержку, хотя сами по себе рыночные ниши интересны по овощам и теплицам. Формы господдержки, если они все будут запущены, очень важны. У колхозников есть прямое субсидирование определенных расходов и дотации на посадку, ухаживание, на хранилища фруктов, есть льготные ставки по кредитам. Получается неплохо.

У меня такое мнение. Польша специализируется на сельском хозяйстве и выращивает те же яблоки, фрукты и ягоды. Они первые или вторые в мире по малине и чернике, но основной рынок сбыта был российский. Если история с антисанкциями продержится пару лет, то будет проще заместить Польшу по этой категории. Для яблок у нас те же климатические условия, а стоимость труда несопоставима с Польшей. Я считаю, что мы должны получать себестоимость ниже. Если уж так сложилось, что у них перепроизводство, то мы из этого кризиса и санкций можем выйти, заместив не только яблоки, но и весь польский экспорт. Садоводство и выращивание ягод — сильно инертный вопрос, долгий. Польша ищет новые рынки сбыта, но им сложно, цены падают. А у нас все занимаются садами, теплицами. Рано или поздно, если мы свои потребности удовлетворим, сможем выйти на рынок, который для нас создала Польша. Еще чуть поддержать российских садоводов и огородников — и можно менять их место в мировой истории. Конечно, наша компания не может занять весь этот рынок, требуются огромные инвестиции. Это будет такая общероссийская история.

— У вас наверняка было много договоренностей с Краснодарским краем по аграрному бизнесу. Какие изменения ожидаете для себя после перехода господина Ткачева в Минсельхоз?

— Не было у нас никаких договоренностей. Я ни бывшего министра сельского хозяйства Федорова не знаю лично, ни нового. В Краснодарском крае с сельским хозяйством и территориями для него и так все отлично. Это единственный регион, где есть хорошая сеть асфальтированных сельских дорог, больше такого нигде нет. У них там красивые домики, люди хорошо живут, сами что-то выращивают, за электричество платят и т. д. Мне нравится на Кубани, там такая спокойная стабильная ситуация. Я вообще не очень люблю всякие потрясения, а там все понятно и прогнозируемо. Если это будет перенесено сюда, на федеральный уровень, то хорошо.

— Может, какие-то еще сферы бизнеса вас интересуют?

— Нет, пока ничего, электричества хватает. В электричестве постоянно разные новации. Половина времени уходит на обсуждение инициатив. И последствия их уже последние несколько лет все знают, но доделать никто не берется. Может быть, боятся роста тарифов или есть системные ограничения, которые участники рынка не знают.

Интервью взяла Анастасия Фомичева