Важность Архангельского не только для Москвы и Подмосковья, не только для России, но и для всего мира, несомненна. Дворец и парк в Архангельском сохранились настолько хорошо, насколько это было возможно в русском двадцатом веке, и вся история усадьбы — зеркало России, "все сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества", как писал Карамзин в "Бедной Лизе". Начиная с допетровских времен, к которым относится храм Архангела Михаила, и заканчивая третьим тысячелетием, которое воздвигло шашлычную вблизи Пушкинской аллеи.
Фото: Виктор Кошевой / ТАСС
Сколь бы ни были разнообразны строения, разбросанные по территории усадьбы, являющиеся приметами разных эпох, не только Екатерины или Николая II, но и Сталина с Брежневым, образ Архангельского очень внятен и определен еще Пушкиным в стихотворении "К вельможе", где воспет свободный человек:
Ты понял жизни цель: счастливый человек,
Для жизни ты живешь.
Архангельское — мифологема свободы. В этом его уникальность и отличие от петербургского Царского Села, Петергофа и Павловска — мифологем власти. Архангельское, безусловно, на них равняется, но, уступая им по масштабам, имеет над этими императорскими резиденциями то преимущество, что, в отличие от них, не было разрушено и восстановлено, или, как принято было выражаться в советском научпопе, "возрождено". Архангельское — подлинно, и это касается как дворца, так и огромного парка, отнюдь не ограничивающегося придворцовой территорией. Парадоксальным образом абсолютная ценность Архангельского сейчас выше, чем ценность императорских резиденций, как усадебное кресло карельской березы, скромное, но сохранившееся, гораздо ценнее (хотя, быть может, и не дороже), чем современная имитация роскошного мебельного гарнитура, на первый взгляд неотличимого от настоящего ампира.
Уже готов пакет документов, обосновывающий перемену статуса Архангельского на статус "достопримечательного места", открытого для строительств и освоения любых смет
История Архангельского не безоблачна. От храма до шашлычной много чего на территории парка было и снесено, и понастроено. Тут и памятники модерна, и сталинские корпуса, и шоссе, безжалостно отрезавшее уникальный театр Гонзага и прекраснейшую пейзажную часть с Аполлоновой рощей и двухсотлетними деревьями, по красоте сравнимую с Павловским парком, от основной территории, где находится усадьба. Но при всех изменениях образ свободы все еще угадывается — в масштабах, в просторах, в той вольности, с какой расположился пейзажный парк, словно не знающий никаких ограничений.
Ценность этого образа настолько очевидна и несомненна, что в 2001 году вся территория, по обе стороны дороги, получила статус единого монументального архитектурно-паркового ансамбля, охраняющий Архангельское от дальнейших посягательств. Отныне и вовек ничего в Архангельском менять не следует. Отныне и вовек можно лишь консервировать то, что осталось. Хватит улучшать, точка поставлена, не мы строили, не нам вмешиваться. Статус ансамбля — охранная грамота, оставляющая за современниками только право на консервацию, ничего другого делать нельзя.
Вот эту охранную грамоту сейчас хотят отнять — уже готов пакет документов, обосновывающий перемену статуса Архангельского на статус "достопримечательного места", открытого для строительств и освоения любых смет. Границы незыблемого архитектурного ансамбля предполагается сузить до размеров партерного парка перед самим зданием усадьбы. Небольшая бумажная процедурка — и на территории, на которой ничего было менять нельзя, можно будет изменить все. Это обосновывается "концепцией развития".
Наиболее популярное словечко на страницах всевозможных "концепций развития" — "воссоздание". Ведь то, что получается в результате применения этих концепций, никак невозможно выдать за реставрацию или реконструкцию. Поэтому из текстов, обслуживающих административные замыслы, и выплывает это чудесное "воссоздание".
Воссоздание — вот оно, вот замечательнейшая всего формулировка. Не возрождение, не обновление, не построение, а воссоздание — этим словом, столь удачно найденным консультантами, обслуживающими проектирование современного использования и приспособления под нужды исторических памятников, можно прикрыть что угодно. А что? Мы ничего не разрушили, мы воссоздали,— и вот уже вырисовывается образ новой эпохи, эпохи Воссоздания, оправдывающий бессвязную архитектурную белиберду, которая в результате возникает. А возникает нечто по большей части весьма непотребное с точки зрения истории и культуры, но новенькое, гладенькое и чистенькое, только что сделанное за большие деньги. Административные чины любят в своих торжественных речах выдать фразу вроде: "наконец-то мы получили возможность увидеть то, что не видели многие поколения до нас, и сейчас данный объект выглядит практически таким, как его запланировал Петр I (Екатерина II, Александр I и т. д.)". Административные чины, не позорьтесь, пожалуйста, со своим "практически". С помпой открываемый вами объект с Петром и Екатериной не имеет никакой связи, зато обладает физиономией, зеркально отражающей вашу. Грядущие поколения именно в нее, в вашу административную физиономию, и принуждены будут глядеть — с ненавистью, а не с любовью.
"Воссоздание" постоянно фигурирует и в документации, касающейся преобразования Архангельского в "достопримечательное место". План, названный "Архитектурно-градостроительная концепция развития территории усадьбы Архангельское", уже подписан дирекцией музея-заповедника и ждет одобрения министерства. Он, частично опубликованный в газете "Ведомости", вызывает массу вопросов. Ко всяким визит-центрам их как раз нет, это новодел, который ничем другим и не прикидывается, и которого в Архангельском не должно бы быть. Но вот запроектировано, например, "воссоздание" фруктового сада, отмеченного на плане кружочками, должными изображать деревца. И это полная туфта, так как в смете (а это-то и есть самое главное) прописано: ""фруктовый сад" (новое здание)", а в пояснении прямо указано, что в новом здании, называемом "фруктовый сад", будут помещаться реставрационные и выставочные мастерские и фондохранилище. То есть под маркой восстановления навязывается абсолютно новое строительство на охраняемой до сих пор территории. Также мы читаем, что храм-усыпальница семейства Юсуповых будет приспособлен под выставочно-концертный зал — и только на то, чтобы составить проектно-сметную документацию требуется 25 миллионов рублей. На реставрацию пойдет еще 150 миллионов, и во что же, спрашивается, проектировщики, запрашивающие такую сумму на подготовку бумаг, хотят превратить храм-усыпальницу, который, кстати, находится в отличном состоянии и никакой реставрации не требует? В Лас-Вегас?
Не возрождение, не обновление, не построение, а воссоздание — этим словом можно прикрыть что угодно
Архитектурно-градостроительная концепция, предлагаемая дирекцией музея, подразумевает полный отказ от пейзажного парка, расположенного по другую сторону от асфальтированного шоссе, бессмысленно перерезавшего усадьбу на две части. Двухсотлетние аллеи и чудесная Аполлонова роща теряют какой-либо охранный статус и, объявленные лесной зоной, обрекаются на гибель. Что ж, они занимают земли высочайшей рыночной стоимости, так что старая коллизия "Вишневого сада": "Прошу внимания! Ваше имение находится только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода" — неизбежна. Различие лишь в том, что теперь в роли незадачливой Раневской, растратившей свое состояние в Париже, выступает уже вся Россия, которой и принадлежит юсуповский парк, а новые умные Лопахины, предлагающие план освоения бесполезной территории (вишневый сад хоть вишню давал раз в два года, а это что за Аполлонова роща?) озабочены не спасением имения — Архангельское за долги пока не продается. Дирекция музея стонет, что у нее нет средств на содержание столь обширной территории, и, запрашивая миллиарды на "воссоздание" того, чего уже давно нет — или никогда не было,— обрекает то, что сохранилось, на уничтожение. А ведь цена каждого дерева огромна сама по себе, причем она еще увеличивается за счет историко-культурной значимости парка, не говоря уж о том, что на гибель обрекается зеленый массив. Шесть гектаров вековых деревьев собираются вырубить, чтобы дать простор мусорному воссозданию. Шесть гектаров — вы только вдумайтесь в эту цифру.
Правда, наличие в отрезанной шоссе части парка театра Гонзага осложняет дирекции отказ от нее. Все ж театр охранного статуса никак не лишить, это один из немногих в мире старых театров, сохранившихся без изменений, и что-то с ним надо делать: отремонтированное здание находится в приличном состоянии, но территория вокруг изгажена донельзя, да и близость шоссе отвратительна по многим причинам. Снова включить театр в комплекс усадьбы — насущная необходимость, и в плане архитектурно-градостроительной концепции она решается как-то уж совсем фантастически. Вместо того чтобы ликвидировать разорвавшее парк шоссе и дать движение транспорта в обход, для чего есть все инфраструктурные возможности, шоссе бережно, как памятник, сохраняется и под ним предлагается проложить роскошный подземный переход, причем что там будет с грунтовыми водами и фундаментом деревянного и довольно шаткого театра — во внимание не принимается. Главное, что шоссе останется в целостности и сохранности, и на картинке, сопровождающей план, даже прорисованы несущиеся во весь опор красивые машинки. Подземный ход прямо из мечты Манилова: "...если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян".
Из мечты Манилова и вся концепция развития, картинки к которой с будущими прелестями Архангельского, стоянками, ресторанами, гостиницами, фитнес-залами и спа, что должны возникнуть на музейной территории, так же манящи, как фото в проспектах, рекламирующих отдых в финском стиле. Это и есть идеал воссоздания, но, в отличие от мечты Манилова, он будет осуществлен. Если концепцию одобрит министерство, выделенную смету непременно освоят — уж в этом, наверное, никто не сомневается.